Лоренс Гарднер - Чаша Грааля и потомки Иисуса Христа
В соответствии с традицией древних египтян устанавливать перед входом в храм свободно стоящие колонны, Хирам-Авий при строительстве в Иерусалиме храма царя Соломона применил ту же самую конструкцию паперти. Колонны с их округлыми капителями были аналогичны тем, что стояли у входа в храм богине-праматери в Тире. На них были изображены те же самые символы способности к воспроизводству потомства, которые в Ханаане посвящались богине Астарте. Колонны, именовавшиеся Иахином и Воазом, внутри были полые и служили хранилищами для архивных материалов по строительству сооружения. Кроме того, хотя храм посвящался Иегове и задумывался, главным образом, как вместилище Ковчега Завета, его конструкция не ограничивалась сугубо мужской первосущностью Бога иудеев. Храм был сконструирован в значительной степени в соответствии с традиционными представлениями о божественной сути и совмещал в себе геометрические символы мужского и женского начал.
Возведение храма продолжалось в течение семи лет, а по завершении строительства Хирам-Авий был убит и погребен в неглубокой могиле. Причиной его смерти, как утверждают, стал отказ мастера поделиться своими секретами с непосвященными в тайны «священной геометрии» простыми каменщиками. В наши дни символическое убийство зодчего во всей его многозначительности фигурирует в церемонии посвящения в третью степень масонства. Мастер ложи, используя свое масонское рукопожатие-захват, валит посвящаемого во мрак могилы и вновь извлекает его на свет.
Современное франкмасонство имеет скорее философскую, нежели действенную направленность, но даже в дни Хирам-Авия сословие ремесленников, к коему он принадлежал, имело свои ложи, символы и пароли. Одним из самых наглядных символов был мастерок каменщика — эмблема, использовавшаяся пифагорейцами и ессеями. Его можно найти в римских катакомбах, где изображение ритуала посвящения в каменщики запечатлялось на могилах невинно убиенных жертв гонений на христиан.
РЕЗНЯ В ЛАНГЕДОКЕК западу от Марселя, вдоль побережья Лионского залива раскинулись благодатные земли исторической провинции Франции Лангедока. В 1208 году жители этого цветущего края были обречены папой Иннокентием III на поголовное истребление лишь за то, что они, по мнению Рима, вели антихристианский образ жизни. В том году сюда пришла тридцатитысячная папская армия, возглавляемая авантюристом Симоном де Монфором. И хотя его воины цинично нацепили на свою грудь красные кресты защитников Святой Земли, цели их не имели ничего общего с освобождением Гроба Господня. В действительности это так называемое «воинство Христово» было послано для искоренения альбигойской ереси — аскетического религиозного течения катаров. В соответствии с убеждениями римского первосвященника и французского короля Филиппа II Августа, эти населявшие Лангедок люди являлись закоренелыми еретиками и подлежали беспощадному уничтожению. Кровавая бойня продолжалась в течение 35 лет, унося десятки тысяч человеческих жизней и опустошая район. Апофеозом этой жуткой драмы стал адский кошмар Монсегюра, где в 1244 году были заперты в духовной семинарии и заживо сожжены две сотни заложников.
В религиозном отношении вероучение катаров по сути своей являлось гностическим, и сами катары были исключительно одухотворенными людьми, верившими в чистоту духа и порочность физической плоти. И хотя их убеждения не совпадали с алчными устремлениями ортодоксальной римской церкви, ненависть папы к альбигойцам была вызвана на самом деле кое-чем другим, представлявшим куда более страшную угрозу для Рима. Было принято считать, что катары являются хранителями величайшего священного сокровища, связанного с фантастическими знаниями древности. Земли Лангедока в VIII веке являлись частью существовавшего здесь тогда королевства Септимании, управлял которым потомок рода Меровингов, Гильом Желлонский. Вся область Лангедока и Прованса была привержена древним иудейским традициям и буквально наводнена преданиями о Лазаре (Симоне Зилоте) и Марии Магдалине. Местные жители глубоко чтили память Марии, называя ее «матерью Грааля» истинного христианства Запада.
Подобно тамплиерам, альбигойцы проявляли в высшей степени веротерпимость к религиям мусульман и иудеев, а также были убежденными сторонниками равноправия полов [85]. Тем не менее, католическая инквизиция (официально учрежденная в 1233 году), обвинив их во всевозможных деяниях, предала катаров анафеме и жестоко расправилась с ними.
Опровергая все обвинения, факты свидетельствовали о том, что церковь катаров была церковью всепоглощающей любви к ближним, а сами альбигойцы являли собой пример беззаветной преданности делу Иисуса. Веря в Бога, Святой Дух и вознося молитвы Всевышнему, они создали образцовое общество со своей собственной системой социального патронажа, с приютами для бедных детей и больницами для неимущих. Катары даже Библию перевели на провансальский диалект, их альтруистическая деятельность в равной степени приносила пользу и остальным жителям Лангедока.
Альбигойцы не были еретиками, они просто не принадлежали к официальной церкви. Проповедуя свои идеи исключительно благопристойно, они не нуждались ни в назначаемых сверху священниках, ни в богатом убранстве церквей своих соседей-католиков. Святой Бернард говорил, что «нет проповедей более христианских, нежели у катаров, — их нравственность безупречна». И все же армия папы, прикрываясь маской богоугодного деяния, пришла, чтобы стереть их общину с лица земли.
Папский эдикт об уничтожении касался не только загадочных катаров, но и всех тех, кто их поддерживал, — а к таким людям относилась большая часть населения Лангедока. Для еще более убедительного основания правомочности действий инквизиторов монахи-доминиканцы обвинили местных жителей в занятиях половыми извращениями. Позднее такое обвинение стало причиной всевозможного рода домыслов, касавшихся природы таких биологических аномалий. На самом же деле то, чем занимались просвещенные провансальцы, было не чем иным, как регулированием рождаемости. Согласно существовавшим в те времена нормам воспитанности и интеллектуального развития, катары, по всей видимости, являлись наиболее культурными людьми Европы. Их дети вне зависимости от пола имели равные возможности получения образования.
В те времена Лангедок не входил в состав королевства Франции и являлся вполне самостоятельным государством. В политико-экономическом отношении он скорее был связан с Северной Испанией. Оставаясь реликтом королевства Септимании, область управлялась графами Тулузскими. В учебных заведениях здесь вместе с классическими языками изучались литература, философия и математика. Край этот был вполне богатым и в экономическом отношении стабильным, однако все резко изменилось после того, как в 1209 году в предгорьях Пиренеев появилось папское воинство. Как зловещий намек на исторический центр Лангедока и главный оплот катаров — город Альби, эта беспрецедентная по жестокости военная кампания получила название «Альбигойского крестового похода».
Из всех религиозных культов, процветавших в средние века, альбигойство было наиболее безобидным. Тот факт, что катары имели отношение к специфическим древним знаниям, сам по себе не был откровением — более четырех веков тому назад Гильом Тулузский, король Септимании, уже учредил Иудейскую академию наук. Но альбигойцы пользовались славой адептов оккультной символики Каббалы, и их специальные знания могли бы принести существенную пользу рыцарям-храмовникам, которые, как полагали, доставили Ковчег Завета и свой иерусалимский клад именно в этот район. Все это — вместе с убеждением в том, что катары обладают бесценным сокровищем, историческая значимость которого несравненно выше изначальных идей христианства, — привело Рим к заключению, что Скрижали Откровения и иерусалимские манускрипты христианской эпохи должны храниться в Лангедоке.
Кроме того, начиная с I столетия в преданиях Прованса постоянно присутствовала тема рода Грааля, а церковь в Ренно-ле-Шато была посвящена в 1059 году Марии Магдалине. Провансальцы утверждали, что толкование Римом смысла распятия Христа являлось умышленным обманом. Также как и тамплиеры, катары никоим образом не разделяли убеждения в том, что Иисус умер на кресте. Хотя в самих ритуалах альбигойцев не было ничего угрожающего, предполагалось, что духовное течение владеет достаточно существенной информацией, чтобы обнажить во всей неприглядности основополагающие концепции римской церкви. Доведенному до отчаяния изуверскому режиму не оставалось ничего другого, как только бросить клич: «Убивайте их всех!»
Люди кровожадно умерщвлялись тысячами, и их дома сравнивались с землей, но сокровище так и не было найдено. Церковь не могла понять: то ли сокровище в ходе массовой бойни было перевезено в другое место, то ли оно все еще не было найдено. Так или иначе, его проклятие дамокловым мечом висело над папой, и смертельная угроза продолжала сохраняться. Рыцари Храма смогли бы ответить на этот вопрос, но вслед за кровавой бойней в Лангедоке настал и их черед подвергнуться аналогичным гонениям.
