Денис Абсентис - Христианство и спорынья
Европейская христианская цивилизация, тысячелетие просидевшая в деградации, на наркотике-спорынье, вдруг стала стремительно развиваться. Что же случилось? В. Нюхтилин посчитал, что нужно «относить возникновение европейской научной цивилизациик перевороту именно мышления, что не обходится без Его перепайки схем нашего сознания, поскольку никакими другими причинами нельзя объяснить, почему именно в это время и именно европеец стал мыслить научно». Полагаю, эта мысль правильная (если мы выкинем загадочного «Его», под которым автор разумеет некоего Бога и заменим на «ЛСД», точнее, в нашем случае, LSA), особенно если учесть, что упомянутая «перепайка схем нашего сознания» (вот что еще ускользнуло от внимания Нюхтилина) называется «переимпринтирование» — то есть именно то, что воспевали в действии ЛСД доктора Лилли и Лири, ставя даже опыты над заключенными в тюрьмах и алкоголиками.
Импринтинг очень устойчив, и накрепко «запечатлевается» в моменты так называемой «импринтной уязвимости». Для импринтинга характерно: 1) запечатление целостного объекта, в виде гештальта; 2) бессознательная регуляция поведения. Импринтинг происходит в конкретные отрезки жизни, в эти периоды мозг становится особенно восприимчив к специфическим сигналам, ключевым стимулам окружающей среды.
Явление импринтинга впервые было описано О. Хейнротом и К. Лоренцем. Импринты (буквально от англ. imprint — запечатлевать, оставлять след) — это структуры мозга, которые определяют характер восприятия, расшифровки и реакции в отношении стимулов окружающей среды.
Долгое детство нужно человеческому ребенку затем, чтобы растянуть период самого эффективного обучения — период импринтингов, которые возможны, пока продолжается формирование новых структур мозга. Одна лишь программа импринтинга речи занимает несколько лет, начинаясь еще во внешне бессознательном возрасте.
Чрезвычайное влияние ранних событий в жизни на последующее поведение было неоднократно экспериментально засвидетельствовано этологами, исследователями, которые изучали инстинктивное поведение животных, известное как запечатление — «импринтинг» (Lorenz, 1963; Tinbergen, 1965).
Оба нобелевских лауреата — и Лоренц, и Тинберген считали, что импринт практически необратим.
«Необратимость» запечатления проявляется в чрезвычайной прочности реакции следования: практически объект запечатления не может в этом качестве заменяться другим объектом, и «реимпринтинг», т. е. переучивание на другой объект, как правило, возможен лишь в специальных лабораторных условиях и то лишь с большим трудом.
Но с приходом ЛСД такой взгляд поколебался. По Лилли и Лири ЛСД позволяет произвести переимпринтирование.
Эти импринты не позволяют нам получать другие потенциально доступные сигналы, и удерживают нас в границах одной, скажем, не слишком живописной реальности. Стирая прежние программы, психоделики дают возможность перепрограммирования и настройки на другие модели реальности и как следствие — открывается доступ к новым сигналам, которые обычное сознание относит к паранормальным или вовсе нереальным феноменам….
Итак, с помощью воздействия на мозг можно переделывать, обновлять, сужать и расширять сознание…
LSD — один из самых мощных психоделиков, прием которого в микродозах приводит к выходу за пределы первых четырех импринтов и к полной трансформации сознания. Как отмечает д-р Лири, под действием LSD полностью меняются приоритеты, ценности, взгляды и модели мышления, мозг становится податливым и распложенным к перепрограммированию.
Поспоривший с «жестким импринтом» при помощи ЛСД выдающийся нейролог ХХ века, гарвардский доктор психологии Тимоти Лири получил не нобелевскую премию, а отдельную тюремную камеру. И (да простят меня любители кислоты) — поделом ему. Лири ошибался. Он не понял того, что экстраполирует на всех свой личный и вполне положительный опыт (Лири жил будущим: генные мутации, заселение других планет, киберпространство, криогеника, «сайенс фикшн», интернет и дожил до семидесяти пяти лет, ежедневно потребляя наркотики). Тогда Лири заказал у швейцарского профессора Альберта Хофманна 100 миллилитров ЛСД — количество, которым можно было отправить в «трип» полстраны, и, говорят, именно он выдвинул подхваченную Джерри Рубиным идею пустить ЛСД в водопровод. По крайней мере, это на него похоже — открыв для себя «озарение», он решил, что это необходимо каждому. Но Лири плохо знал историю. Подобный опыт уже был поставлен природой во всех средневековых городах. Мы знаем, чем это было чревато. Это не вина Лири — связь спорыньи с «охотой на ведьм» будет открыта позже, и понимание, что средневековые города всегда были под хорошей дозой, что и приводило к ужасу Темных Веков, придет тоже позже. ЛСД только снимает старые импринты, а новые накладывает окружение в данный момент. В христианском социуме средневековой Европы это вело к полному безумию масс, и так находившихся в состоянии религиозного исступления.
Жизнь также поставила эксперимент вместо Лири и его водопровода в совсем недалекие времена: тот самый случай во Франции в 1951 г. Несколько смертей, сотни сумасшедших. Гениев и прочих положительных эффектов зафиксировано не было. Лири и Хофманн просто не хотели верить, что этот случай был вызвано спорыньей, пытаясь объяснить его отравлением ртутью. Но сейчас о версии ртути уже давно никто не вспоминает.
Цена развития европейской цивилизации была непомерно высока. Если спорынья действительно повлияла на развитие искусства и науки в Европе, то только за счет очень масштабного эксперимента — десятки миллионов людей и тысяча лет, и ценой миллионов умерших от эрготизма и глюков.
Среди этих безумствующих, умирающих в «ведьминых корчах», конвульсирующих в «психоделической пляске св. Витта» и сжигаемых на кострах не менее безумными поборниками «христианской добродетели» возникло то небольшое количество людей, которым мы обязаны Возрождением и развитием европейской цивилизации. Но Европа заплатила за свое развитие страшную цену…
Повторюсь — то что вы прочитали выше — чистой воды спекуляция. Все, конечно, было вовсе не так. А как?
Приложение 3. Понт-Сен-Эспри, август 1951 года
Из статьи Эрика Левина «Хлеб наш насущный»
Невское время № 46(1927) 16 июня 1999 г.
… А если проникнут в муку споры спорыньи — паразитического грибка, образующегося в колосе ржи и некоторых других злаков? Ее действия непредсказуемы.
Я невольно вспомнил трагический случай, произошедший в шестидесятые годы во Франции в небольшом южном городке Сент-Эспри.
Наше торговое судно в то время стояло под разгрузкой в порту Марселя. Артельщик с боцманом поехали в город закупить хлеба и муки. Вернулись ни с чем, поведав, что в хлебных магазинах и мучных складах творится что-то невообразимое: вокруг полно полиции, и до особого распоряжения прекращена продажа муки и выпечки. Хорошо, что наш повар сушил сухари — нет, не на тот случай, когда мы вернемся на Родину, а на случай шторма в Средиземном море, когда, кроме сухариков с крепким чаем, ничего в глотку не лезло. Их-то мы и жевали несколько дней, пока наконец власти не разрешили продажу хлеба.
У меня чудом сохранилось несколько марсельских газет тех дней, и есть возможность более подробно рассказать, что же тогда произошло.
…Для семьи Тастевенов предстоящий вечер обещал веселье. Приехали родственники с друзьями из Тулона. Как и водилось в этом доме, госпожа Тастевен блеснула кулинарным мастерством — стол ломился от всевозможных яств. Прибежал из частной пекарни тринадцатилетний Жозеф Тастевен с двумя огромными караваями только что испеченного хлеба. Тут же нарезанный, он торжественно занял место в плетеной хлебнице в центре стола.
После ужина, который затянулся до полуночи, один из гостей — Марсель Делакиз, — отказавшись сыграть партию в вист, извинился и пошел спать. В четвертом часу утра он проснулся, чувствуя сильнейшую тошноту, его бил озноб. Через несколько минут от услышал шум в доме. Судя по доносившемуся голосу госпожи Тастевен, там внизу что-то случилось. Он попытался встать, но безуспешно. Всю ночь Марсель Делакиз продрожал под двумя одеялами, пока не взошло солнце…
А когда оно взошло, из комнаты Делакиза раздался пронзительный крик. Госпожа Тастевен бросилась наверх. Делакиз сидел на краю постели, с диким видом указывая на окно.
«Смотрите, — кричал он, — смотрите на этот огненный шар! Он убьет нас!» Не переставая вопить, Марсель опустился на пол и залез под кровать. В этот же момент внизу, в столовой, раздался грохот, затем последовал душераздирающий вопль. Хозяйка быстро сбежала вниз. Эмиль, здоровенный верзила, ревел по-звериному и дико махал руками, забившись в угол комнаты. Он кричал, что на него наседают дикие звери, львы, лапы с когтями, пялят глаза огромные головы, готовые разорвать его на куски.
