Александр Гильфердинг - История балтийских славян
На Севере Европы миссия приобретала тем большее значение, что под ее покровом шло исполнение политических расчетов и предприятий: религиозные цели, так сказать, освящали практические стремления. Вот почему в эту новую обетованную землю стремились не только скромные подвижники с знаменьем мира и любви, но и целые полчища крестоносного воинства, огнем и мечом распространявшего духовную свободу и политическое порабощение. Войны саксов, Дании и Польши с балтийскими язычниками имеют столько же политический, сколько и крестовый характеры, они предпринимаются под знаменем христианства, и первым условием пощады и мира ставят побежденным контрибуцию и принятие новой религии. Правда, нередко христианская идея совершенно заслонялась корыстными побуждениями и становилась одним лишь благовидным официальным предлогом: но для лучших людей эпохи она всегда сохраняла живое значение нравственного долга и вызывала к деятельности, достойной доброго признания истории.
К числу таких людей принадлежали князь польский Болеслав III Кривоустый (1102–1139) и епископ бамбергский Оттон I.
Правление Болеслава было рядом продолжительных и жестоких войн и с внешними врагами, и с внутренними нарушителями государственного порядка. С одной стороны на Польшу нападали чехи, мораване, угры; с другой — дикий и жестокий народ русских, которые, заручившись помощью половцев, пруссов и поморян, очень долго сопротивлялись польскому оружию, но, после многих поражений, принуждены были, вместе со своим князем (Святополком), просить мира. Мир был скреплен браком Болеслава с дочерью русского князя (Сбыславою?), но — ненадолго: через несколько лет умерла русская княгиня, оставив Болеславу одного только сына (Владислава), а за этим возобновились вскоре и неприязненные отношения между тестем и зятем.
В совете Болеслава сидел воевода Петр (Власт), человек очень острого ума, сильный и храбрый. Видя большие затруднения укротить русских оружием, он советовал употребить хитрость и предложил свои услуги на такое дело. Взяв тридцать сильных воинов, он перебежал к русскому князю (Володарю галицкому), притворился, будто бы недоволен Болеславом, и сумел приобрести расположение князя, который сблизился с ним и часто поручал ему исполнение дел. Однажды русский князь был на охоте и, увлекшись, отдалился от своих; его окружали только Петр со своими польскими товарищами. Воспользовавшись таким удобным случаем, Петр захватил силою русского князя и представил Болеславу, который вскоре взял за его освобождение такую огромную сумму денег и такие богатства, что обессиленная и доведенная до нищеты Русь смирилась, и уже более не тревожила поляков войнами. В условиях мирного договора, который был заключен Болеславом с русским князем и лучшими людьми земли, стояло обязательство не подавать помощи поморянам. Это племя "языческое, ненавистное и необузданное" беспрерывно совершало набеги на польские земли. Стремясь доставить мир государству и обезопасить его пределы, Болеслав решился или совершенно искоренить беспокойное племя, или мечом привести его к истине христианства и покою. Достигнуть этого было нелегко: поморяне имели на окраинах своей земли многие, природой и искусством укрепленные, города и крепости; при грозившей опасности они сносили сюда свое имущество и были готовы к вооруженному отпору. Несмотря, однако, на сильное сопротивление — поморские походы Болеслава были удачны и вели за собою, как выражается Саксон Грамматик "бремя невыносимого опустошения". В особенности славны были взятия городов Штетина и Наклы. Штетин, метрополия всего Поморья, со всех сторон окруженный водою и болотами — казался неприступным; Болеслав в зимнее время 1121 г., не без опасности, провел свои войска по льду и беспрепятственно занял город. Укрепленную и сильную Наклу он взял приступом и предал огню, а окрестности так опустошил огнем и мечом, что, три года спустя, местные жители показывали спутникам Оттона в разных местах развалины, пожарища и груды трупов, как будто поражение случилось недавно. Рассказывали, что Болеслав предал смерти 18 тыс. воинов, а 8 тыс. с женами и детьми увел пленными в свою землю и расселил по граничным городам и крепостям, поручив им защиту государства от внешних врагов и наказав обратиться в христианство.
"Поморское грубое варварство" должно было покориться; жители и князь (Вартислав) обязались платить дань и принять христианство. Тщетно, однако, Болеслав искал между епископами своей земли деятелей для предстоящей миссии; им, кажется, слишком памятен был прежний печальный опыт подобных предприятий, чтобы отважиться на новое, потому они отказывались под разными предлогами. В начале 1122 года ко двору Болеслава неожиданно пришел епископ Бернгард, испанец по происхождению, и объявил князю о своем намерении проповедовать Евангелие в языческой стране поморян. Болеслав был рад этому, но, кажется, не считал Бернгарда способным выполнить трудную задачу и предвидел неудачу; он не скрывал опасности предприятия: "Народ поморский, говорил он, имеет дикие, звериные нравы и скорее готов претерпеть смерть, чем подчиниться игу христианства". Бернгарда, однако, не устрашили опасности: его душа горела желанием или обратить неверных, или украситься венцом мученика ради Христа; он просил только дать ему проводника и переводчика и, получив их, как истинный последователь Спасителя, необутыми ногами и в одежде бедняка вышел на предстоявшую ему деятельность. Успех не отвечал его ожиданиям. Граждане города Волына, куда он прибыл и где проповедовал, умея судить только по внешности, встретили его по одежде и спросили: кто он и от кого послан? Когда Бернгард назвал себя слугою истинного Бога, создателя неба и земли, посланным от него для того, чтобы обратить их от заблуждения язычества на путь истины, волынцы пришли в негодование: их неискушенный разум не мог соединить идеи высшего божества, полного славы и богатства, с видом крайней бедности, в которой явился его посланник; они приняли Бернгарда за обманщика, пришедшего ради материальной наживы и потребовали, чтобы он удалился. Напрасно Бернгард предлагал доказать свое божественное призвание посредством чуда, прося зажечь какое-нибудь жилище и бросить самого его в огонь, он утверждал, что выйдет оттуда здрав и невредим; жрецы и старейшины, по совещании, решили, что это человек безумный: "теснимый нуждою, говорили они, он не дорожит жизнью и, предлагая нам зажечь какой-нибудь дом, желает отомстить за свою неудачу: пожар неизбежно распространится, и весь город погибнет. Нам не следует слушать безумца, но не годится также и предать его смерти: он — бедный странник, а убийство странников, это дознано опытом соседей, навлекает бедствия; лучше, без обиды, посадив в ладью, устраним его из наших пределов". Пока шло совещание, Бернгард, сгорая жаждой мученичества, схватил секиру и начал рубить священный, удивительной величины столб. Волынцы не снесли подобного оскорбления, они бросились на проповедника и избили его до полусмерти; но лишь только пришел он в себя, как снова принялся проповедовать; тогда жрецы силою увлекли его из середины толпы, посадили вместе с капелланом и переводчиком в ладью и отправили в море, запретив приближаться к пределам их земли. Бернгард возвратился к Болеславу и со слезами рассказал свою печальную историю; для него ясна была причина неудачи: "Не зная духовных потребностей, волынцы судят по внешнему виду, — говорил он; они отвергли меня из-за нищеты моей, но если среди них явится проповедник, исполненный внешнего блеска и богатства — они обратятся к христианству". Слова Бернгарда не прошли даром: Болеслав ими скоро воспользовался. Отдохнув несколько дней у польского князя, Бернгард отправился в Бамберг и пришел туда во время государственного съезда, в ноябре 1122 года. Ученость Бернгарда, его строгие добродетели приобрели в Бамберге общее уважение, они сблизили с ним и епископа Оттона, который часто расспрашивал о его проповеди в Поморье и о тамошнем народе. Бернгард заметил необыкновенный интерес Оттона к делу христианской миссии и, желая видеть в нем более счастливого преемника, изложил причины своей неудачи и советовал идти к "варварам" не иначе, как в блестящей обстановке, с помощниками, с богатым запасом материальных средств. "Еще, — предупреждал он, — берегись требовать от язычников чего-нибудь из имущества их, а добровольно приносимое вознаграждай большими дарами, чтобы они поняли, что ты пришел к ним не ради стяжания, но единственно по любви к Богу и для проповеди Евангелия". Рассказы Бернгарда поселили в Оттоне желание идти на подвиг христианского просвещения язычников. Это желание выросло в твердую решимость, когда Болеслав Кривоустый, все еще занятый заботою обращения поморян, прямо обратился к нему, как к старому знакомцу и другу своей юности, вызывая его на это трудное, но славное предприятие. В письме, которое Болеслав писал по этому поводу к Оттону, он излагал свои трехлетние тщетные усилия найти проповедника для поморян, просил Оттона принять на себя этот подвиг и обещал со своей стороны всевозможную помощь и людьми, и другими средствами.
