Василий Ключевский - Русская история. 800 редчайших иллюстраций [без иллюстраций]
Разнообразные причины рано поселили и в населении княжеской Руси очень враждебное отношение к Новгороду. Эти причины были: своеобразный политический быт Новгорода, частые походы новгородских «молодцов», разорявших встречные города Низовой Руси по Волге и ее притокам, ранние и тесные торговые и культурные связи Новгорода с немецким католическим Западом, наконец, и более всего, союз с литовским королем-папежником. Вот чем объясняется радость, с какою Низовая Русь приветствовала разгром Новгорода при Иване III. Здесь на новгородцев привыкли смотреть как на крамольников и вероотступников, вознесшихся гордостью. В глазах низового летописца новгородцы хуже неверных. «Неверные, — по его словам, — искони не знают Бога; эти же новгородцы так долго были в христианстве, а под конец начали отступать к латинству; великий князь Иван пошел на них не как на христиан, а как на иноплеменников и вероотступников». В то время как Ивановы полки громили новгородцев в низовых областях, сам народ добровольно собирался большими толпами и ходил на Новгородскую землю за добычей, так что, по замечанию летописца, весь край был опустошен до самого моря.
Слабость военных сил. Наконец, существенным недостатком новгородского устройства была слабость военных сил. Новгороду рано, особенно с XIII в., пришлось вести многостороннюю внешнюю борьбу со шведами, ливонскими немцами, Литвой и русскими князьями, из-за него соперничавшими. Потом он сам неразумно усложнял свои внешние затруднения ссорами со своим бывшим пригородом Псковом. В этой борьбе Новгород выработал себе военное устройство с тысяцким во главе. Главную силу составляло народное ополчение, полк, набиравшийся на время войны по разрубу, разверстке, из обывателей главного города, пригородов и сельских волостей. Внешнюю борьбу облегчали Новгороду князья с их дружинами, которых он призывал к себе, и Псков, на который по его пограничному положению падала наибольшая тяжесть борьбы.
С половины XIV в. во внешних отношениях Новгорода наступило затишье, изредка прерывавшееся столкновениями на западных границах. Но он не воспользовался столетним покоем, чтобы обновить и усилить свое старое военное устройство, напротив, по-видимому, допустил его до упадка в привычной надежде среди соперничавших князей всегда найти себе союзника.
Но к половине XV в. на Руси уже не стало соперников, боровшихся за Новгород: за него боролись только Москва и Литва. Не приготовив своей силы, достаточной для обороны, Новгород до времени лавировал между обеими соперницами, откупаясь от той и другой. Москва грозила Новгороду уничтожением вольности. Чтобы спасти ее, оставалось искать спасения у Литвы; но союз с Литвой казался изменой родной вере и земле в глазах не только остальной Руси, но и значительной части самого новгородского общества. В последние годы независимости новгородцы больно почувствовали свой недосмотр. В походе 1456 г. 200 москвичей под Русой наголову разбили 5 тысяч новгородских конных ратников, совсем не умевших биться конным строем. В 1471 г., начав решительную борьбу с Москвой и потеряв уже две пешие рати, Новгород наскоро посадил на коней и двинул в поле тысяч 40 всякого сброда, гончаров, плотников и других ремесленников, которые, по выражению летописи, отроду и на лошади не бывали. На Шелони 41/2 тысячи московской рати было достаточно, чтобы разбить наголову эту толпу, положив тысяч 12 на месте.
Общая причина падения вольного города. Таковы недостатки новгородского государственного строя и быта. Эти недостатки важны для нас не как причины его падения, а как следствия противоречий его политического склада, как доказательство, что в ходе исторических дел есть своя логика, известная закономерность. Около половины XV в. мыслящие люди Новгорода, предчувствуя его падение, расположены были видеть причину приближавшейся беды в городских раздорах. Новгородский архиепископ Иона, отговаривая Василия Темного незадолго до его смерти от похода на Новгород, обещал великому князю испросить у Бога его сыну Ивану свободу от Орды за сохранение свободы Новгорода и при этом, вдруг заплакав, произнес: «Кто может озлобить толикое множество людей моих, смирить величие моего города? Только усобицы смятут их, раздор низложит их».
Но в судьбе Новгорода усобицами, как и другими недостатками его быта, можно объяснить разве только легкость его покорения Москвой. Новгород пал бы, если бы и был от них свободен: участь вольного города была решена не местными условиями, а более общей причиной, более широким и гнетущим историческим процессом. Я указывал на этот процесс, заканчивая историю Московского княжества в удельные века. К половине XV в. образование великорусской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического. Эта народность должна была бороться за свое существование на востоке, на юге и на западе. Она искала политического центра, около которого могла бы собрать свои силы для этой тяжелой и опасной борьбы. Мы видели, как таким центром сделалась Москва, как удельные династические стремления московских князей встретились с политическими потребностями всего великорусского населения. Эта встреча решила участь не только Новгорода Великого, но и других самостоятельных политических миров, какие еще оставались на Руси к половине XV в.
Уничтожение особности земских частей независимо от их политической формы было жертвой, которой требовало общее благо земли, теперь становившейся строго централизованным и однообразно устроенным государством, и московский государь явился исполнителем этого требования. А Новгород, по основам своего народного быта органическая часть Великороссии, жил отдельною от нее жизнью и хотел продолжать так жить, не разделяя ее интересов и тягостей: в 1477 г., переговариваясь с Иваном III, новгородцы ставили условие, чтобы их «в Низовскую землю к берегу» на службу не посылали — защищать южную окраину Московского государства от татар. Новгород при лучшем политическом устройстве мог бы вести более упорную борьбу с Москвой, но исход этой борьбы был бы все тот же: вольный город неминуемо пал бы под ударами Москвы.
Предсказания. Когда разрушается сильный физический организм, его разрушение сказывается тяжкими вздохами и стонами; когда гибнет общественный союз, живший долгой и сильной жизнью, его гибель обыкновенно предваряется или сопровождается легендой, в которую отливается усиленная работа мысли современников над тем, что ими ожидалось или что с ними случилось. В нашей истории немного таких катастроф, которые были бы окружены таким роем сказаний, как падение Новгорода, из коих иные не лишены фактической основы. Ожидание близкой беды еще в начале княжения Ивана III привело новгородские умы и нервы в напряженное состояние; это напряжение обнаруживалось в пророчествах о близкой судьбе города.
В новгородском монастыре на подгородном урочище Клопске в 40-х годах XV столетия подвизался блаженный Михаил, известный в наших святцах под именем Клопского. В 1440 г. посетил его местный архиепископ Евфимий. Блаженный сказал владыке: «А сегодня радость большая в Москве». — «Какая, отче, радость?» — «У великого князя московского родился сын, которому дали имя Иван; разрушит он обычаи Новгородской земли и принесет гибель нашему городу». Незадолго до падения Новгорода с далекого острова Белого моря пришел в Новгород основатель Соловецкого монастыря преподобный Зосима ходатайствовать пред властями о нуждах своей обители. Пошел он и к боярыне Марфе Борецкой, вдове посадника, пользовавшейся большим влиянием в новгородском обществе; но она не приняла старца и велела холопам прогнать его. Уходя со двора надменной боярыни, Зосима покачал головой и сказал спутникам: «Придут дни, когда живущие в этом дворе не будут ступать по нему ногами своими, когда затворятся его ворота и не отворятся более, и запустеет этот двор», — что и случилось, прибавляет жизнеописатель преподобного Зосимы. Марфа после одумалась, узнав, как радушно новгородские бояре принимают обиженного ею пустынника. Она усердно просила Зосиму прийти к ней и благословить ее. Зосима согласился. Марфа устроила для него обед со знатными гостями, первыми новгородскими сановниками, вождями литовской партии, душой которой была Марфа. Среди обеда Зосима взглянул на гостей и вдруг с изумлением молча опустил глаза в землю. Взглянув в другой раз, он опять сделал то же; взглянул в третий раз — и опять, наклонившись, покачал головой и прослезился. С той минуты он не дотронулся до пищи, несмотря на просьбы хозяйки. По выходе из дому ученик Зосимы спросил его, что значило его поведение за столом. Зосима отвечал: «Взглянул я на бояр и вижу — некоторые из них без голов сидят». Это были те новгородские бояре, которым Иван III в 1471 г. после Шелонской битвы велел отрубить головы, как главным своим противникам. Задумав передаться литовскому королю, новгородцы выпросили себе у него в наместники подручника его, князя Михаила Олельковича. Готовилась борьба с Москвой. Посадник Немир, принадлежавший к литовской партии, приехал в Клопский монастырь к упомянутому блаженному Михаилу. Михаил спросил посадника, откуда он. «Был, отче, у своей пратещи (тещиной матери)». — «Что у тебя, сынок, за дума, о чем это ты все ездишь думать с женщинами?» — «Слышно, — сообщил посадник, — летом собирается идти на нас князь московский, а у нас есть свой князь Михаил». — «То, сынок, не князь, а грязь, — возразил блаженный, — шлите-ка скорее послов в Москву, добивайте челом московскому князю за свою вину, а не то придет он на Новгород со всеми силами своими, выйдете вы против него, и не будет вам Божьего пособия, и перебьет он многих из вас, а еще больше того в Москву сведет, а князь Михаил от вас в Литву уедет и ни в чем вам не поможет». Все так и случилось, как предсказал блаженный.
