Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович

И декабря 1996 г. было созвано пленарное заседание городского собрания депутатов, на котором решался вопрос о приглашении выставки в Мюнхен [921]. Прения начались с того, что представители ультраправых («республиканцы» и «союз свободных граждан») решительно выступили против экспозиции. Выставка была названа «антиисторической», основанной на «советском пропагандистском материале», огульно обвиняющей всех военнослужащих в военных преступлениях и представляющей прямую опасность для расквартированных в Баварии частей бундесвера. Надо-де говорить не о преступлениях нацистской армии, а о «величии и трагедии вермахта», организаторов же выставки привлечь к суду. Представитель Христианско-социального союза Ганс Подиук фактически полностью присоединился к аргументации ультраправых: «Цель выставки состоит в том, чтобы представить каждого солдата как уголовника и убийцу». Немалое место в речи Подиука заняли личные нападки на Реемтсму и Геера.

По убеждению социал-демократа Дитмара Кеезе, немецкие солдаты «на фронтах Второй мировой войны не защищали родину и семью, но поддерживали преступления нацистских властителей». Поэтому необходимо постоянно настаивать на этой мысли, чтобы «как можно больше простых людей, не только историков, извлекли бы уроки из непреложных исторических истин». Сабина Шампай (Партия зеленых) напомнила депутатам, что «на основании приказов вермахта на Востоке было уничтожено 1,5 миллиона евреев, 5 миллионов мирных жителей и 3 миллиона советских военнопленных». Противники выставки стремятся «навести глянец на вермахт», ведут «пропаганду милитаризма» и наносят прямой ущерб имиджу города Мюнхена. Гейдрун Каспар, представлявшая в городском парламенте партию свободных демократов, сожалела о том, «в сколь небольшой степени немцы извлекли уроки из прошлого». Поэтому экспозиция призвана «расширить представления об истории». Каспар выразила уверенность, что мюнхенские школьники будут активно посещать выставку.

Не найдя поддержки в городском парламенте, фракция ХСС совместно с ультраправыми ближе к полночи покинула зал ратуши. Впрочем, среди депутатов от ХСС нашелся все же политик, несогласный с позицией партийного руководства, — Франц Форхгеймер. Он так обосновал свою позицию: «Это была война на уничтожение, прежде всего на территории Советского Союза. Было бы неверно не видеть и не слышать то, что является правдой» [922].

Решение городского собрания депутатов, которое было принято голосами фракций СДПГ, СвДП и Партии зеленых, гласило: «Выставка “Преступления вермахта”, которая была представлена во многих городах, вносит ясность в самую мрачную главу военной истории. Общественность Мюнхена должна получить возможность получить соответствующую информацию и составить о ней собственное мнение». Таким образом, экспозиция получила официальный статус. Местом ее проведения была утверждена Новая ратуша, а местом торжественного открытия выставки — auditorium maximum Мюнхенского университета имени Людвига и Максимилиана.

«Süddeutsche Zeitung» возлагала на выставку большие надежды: «Речь идет о вине и отторжении вины, о героическом мифе, возникшем по ходу массовых убийств. Следует показать, что немцы, к какому бы политическому лагерю они ни принадлежат, добились хотя бы минимального консенсуса по вопросу о том, что произошло и какие уроки следует извлечь из этого прошлого» [923].

Но борьба вокруг экспозиции только начиналась. Петер Гаувайлер, руководитель городской организации Христианско-социального союза, потребовал прекратить «диффамацию мужественных солдат вермахта». Выставка именовалась при этом «неприемлемой», «клеветнической», «направленной против немецкого народа». Гаувайлер разослал жителям Мюнхена и окрестностей около 300 тысяч (!) стандартных писем, предлагавших бойкотировать выставку (что означало, напротив, ее бесплатную рекламу). Он подал в суд на Геера и его сотрудников, и дело было прекращено только летом 1997 г. Социал-демократическая фракция городского собрания указала в связи с этим на «неуместную праворадикальную тональность» христианско-социального политика, который «перешел границы политического и морального приличия» [924].

Газета «Bayernkurier», выражавшая позицию ХСС, назвала выставку «тенденциозной левой затеей» и «демагогической инсценировкой», обвинив ее инициаторов в попытках «оскорбить честь миллионов немцев» и начать «поход с целью уничтожения немецкого народа». Нюрнбергский процесс против главных военных преступников был при этом назван «карательной акцией против Германии» [925]. В свою очередь, «Frankfurter Allgemeine Zeitung» писала о том, что авторы экспозиции при помощи «многочисленных преувеличений и искажений» ставят своей целью доказательство тезиса о «монопольной вине» солдат, «всего лишь выполнявших свой долг» [926]. Баварское министерство культуры «не рекомендовало» учителям истории использовать на уроках материалы экспозиции [927]. Военнослужащим бундесвера было запрещено появляться на выставке в форме [928]. Был опубликован призыв нескольких «традиционных союзов» бывших военнослужащих вермахта (в том числе объединения бывших горных стрелков) «восстать против выставки», «бойкотировать выставку», которая «стремится оклеветать мужественных солдат». Ее документы были стандартно названы «односторонними, недифференцированными, стремящимися нанести удар по достоинству нации» [929].

Продолжалась полемика и в прессе. Популярная мюнхенская «Abendzeitung» писала: «Без германского вермахта не было бы Освенцима, Лидице и Орадура. Пока держался фронт, эсэсовские палачи могли зверствовать в тылу. Без германского вермахта не было бы 58 миллионов убитых. Военнослужащие вермахта грабили, убивали на этой грязной войне. Таковы исторические факты. Но в стране палачей и их пособников, в стране, где во времена фашизма многие молчали, трудно говорить о страшной правде — даже 50 лет спустя» [930].

24 февраля состоялось официальное открытие выставки. Университетский зал был переполнен. Обербугомистр Мюнхена социал-демократ Кристиан Уде нашел нужные слова: «Когда 22 июня 1941 г. началась агрессия против Советского Союза, это не было “превентивным ударом” против “еврейского большевизма”. Не было и речи о том, чтобы там, за тысячи километров от границ Германии, осуществлялась защита родины или свободы немецких женщин и детей. Вермахт вел захватническую войну по “завоеванию жизненного пространства”, войну на уничтожение “красных недочеловеков”. Так приказывал Гитлер, не встретивший никакой критики или сопротивления со стороны верховного командования вермахта» [931].

Речь Яна Филиппа Реемтсмы была выступлением ученого — приверженца исторической справедливости: «Война германского вермахта “на Востоке” не была войной одной армии против другой армии. Это была война против народа, одну часть которого — евреев — следовало уничтожить, а другую поработить. Преступления не были здесь каким-то исключением, именно они являлись лицом этой войны». И далее: самое главное и самое обидное для большинства немцев: «Преступления вермахта были по определению потенциальными преступлениями каждого солдата, преступлениями мужей, отцов, братьев и дедов». Реемтсма перебросил смысловой мост между прошлым и настоящим: «Война — это состояние общества. Выставка показывает германское общество таким, каким он было 50 лет назад. Реакция на выставку отражает состояние нашего общества» [932].