Франсуа Блюш - Ришелье
3. Жестокий тиран. Ришелье называют «спесивым царьком» и «небывалым палачом», «жестоким филистером», «князем войны». «Бич Земли» (sic), он является также «смутьяном рода человеческого». Воплощение безграничного деспотизма, этого министра, «насаждающего несправедливость и железную волю», именуют «тираном своего господина», «тираном французов», «тираном Франции», «великим неподражаемым тираном» и даже «тираном, превосходящим всех тиранов»!
4. Недостойный служитель Божий. Всемогущий министр Людовика XIII кажется полной противоположностью своему коллеге Берюлю или Винценту де Полю. «Исповедник без веры», «варварский священник», «священник без посвящения», «священник без требника» или еще: «епископ без посоха», «политик без веры», «безбожный кардинал», а иногда «великий враг Господа»!
5. Развратник. Интимная жизнь кардинала оставалась за семью печатями, и писаки, за неимением фактов, их изобретали. Такова абсурдная и постоянно повторяющаяся история любовных отношений между Ришелье и его племянницей. Вот подобный пример в стишках под названием «Визит к мадам Комбале»:
Бонжур, мадам консьержка,
Вы, кумушка, очень добры,
Муж оставил вас девственницей,
А дядюшка сделал мамашей.
Вот еще один катрен, написанный уже после смерти Ришелье:
Не стоит удивляться,
Что бедная герцогиня плачет,
Ведь она потеряла одновременно
И отца, и дядю, и супруга.
6. Чудовище. В стихах нам изображают, как святой Петр отказывается впустить Ришелье в рай:
Иди к Плутону, там бряцай своим оружием,
Мой замок закрыт для тебя.
Разумеется, на небесах не могли бы принять «столь дерзкое чудовище», «чудовище отвратительное», «этого гнилозадого министра», «самого бесчеловечного из людей»…
7. Пособник Сатаны. Вероятно, существуют чудовища, внушающие жалость. Но Арман Ришелье не таков, он сочтен чудовищем сатанинским, «демоном среди людей», «вселенским демоном» (sic), «адским министром», «достойным представителем Люцифера», «сыном Люцифера». Он также безрогий Сатана, «князь ада».
Подобные вирши служат эпитафиями и другим деятелям Великого века — Мазарини, Кольберу, Людовику XIV; но нигде вы не найдете столько ядовитой враждебности и злобы.
Сонеты и эпиграммы
Здесь покоится самый знаменитый из французских министров,
Самый счастливый из смертных, коего рождало Небо,
Самый могущественный человек, которого некогда боялись,
И вечный пример того, каким следует быть.
Он начал побеждать, едва появившись на свет,
Его великим подвигам всегда сопутствовала слава;
Он полностью владел разумом своего господина,
Но его господин благодаря ему стал владыкой королей.
Его предприятия окрасили наши нивы кровью еретиков,
Заставили побледнеть от ужаса полумесяц Востока,
Разожгли огнем войны холодные сердца северян.
Чтобы узнать еще больше о жизни столь великого человека,
Отправляйся за этим в Мадрид и Рим,
Ибо, если бы я решился рассказать все, мне бы не поверили.
Я жил бесподобно и царил несравненно.
Повсюду восторгались моими добродетелями и пороками;
Мои замыслы, сравнимые с моими свершениями,
Заставляют сомневаться, кем я был — правителем или вассалом.
За что бы я ни брался, хорошо ли это было или плохо,
Я всегда находил верных помощников,
И Небо, и Ад столь мне благоприятствовали,
Что неизвестно, кто из них назначил меня кардиналом.
Я посадил на царство сына, я прогнал мать,
И если бы прожил еще, устранил бы и брата,
Желая единолично управлять государством.
Всякий был потрясен, чувствуя мою власть,
Чтобы укротить Испанию, я разрушил Францию:
Судите сами, был ли я ангелом или демоном.
Государственный министр, по двум надуманным причинам
Бесконечной войной заложив основы,
А своими бескрайними амбициями добавив,
Разорил огнем наши плодородные нивы.
В этих бедствиях, плодах его неустанных забот,
Виновны те, кого он поставил у кормила власти,
Он развратил духовенство, завладел судами,
Захватил сокровища самых сильных городов.
Чтобы облагодетельствовать своих, он лишил привилегий
И мать правителя, и принцев крови,
Он разоружил своего короля, заставил сослать его брата,
И вот, наконец, он издох.
Теперь, зная о том зле, которое он совершил,
Возблагодарим же Бога, поддерживающего скипетр наших королей.
Если бы ты мог, Арман, невзирая на сжимающий тебя свинец,
Поднять свое августейшее чело и бросить из-под земли
Свой благородный, подобный молнии взор,
Страшнее тех молний, которые посылает Небо,
Ты бы заставил побледнеть земных выродков,
Осыпающих тебя несправедливыми обвинениями,
Ты бы заставил покраснеть неблагодарных злопыхателей,
Превративших без тебя все несчастья в войну.
Но нет, покойся с миром, таково последнее усилие
Воли, умершей с твоей смертью.
Твоя память сияет, несмотря на клевету,
И Франция, и Испания своими вялыми умами
Смогут верно оценить твою добродетель:
Одна — взвесив твою славу, другая — свое облегчение.
При добродушном короле амбициозный, коварный,
Жадный, наглый, предательский, неблагодарный,
кровожадный священник,
За счет Франции утолил свой гнев,
И все находилось под ярмом этого наглеца.
Боясь, что помешают его гнусным замыслам,
Отнимут его богатства, он изгнал королеву-мать,
Разоружил своего короля, заставил сослать его брата,
Вопреки соблюдению земных и небесных законов;
Тюремщик знати, пожиратель всех князей,
Вымогатель последнего добра из провинций,
Желающий при этом, чтобы его любили во имя Ришелье.
Вот деяния этого отвратительного чудовища,
Чье имя навсегда останется пугающим,
Поскольку он, наконец, умер, так и не пожелав поверить в Бога.
Скончался Ришелье, французский гений.
О, горе для грядущих поколений!
Но
От нас дождаться слез и пеней
Ему вовек не суждено.
Ты подчинил монарху Ла-Рошель,
Форт, ересью грозивший нам досель,
И против новых козней принял меры:
Сорбонну сделал фортом нашей веры.
На смерть кардинала Ришелье, которая наступила
от острого геморроя
Тяжело заболев, Ришелье догадался,
Что не зря Сатана к изголовью подкрался,
Что он душу его день и ночь стережет.
И тогда кардинал как ни в чем не бывало
Сунул судно в постель, и душа кардинала
Отлетела тайком через задний проход[157].
Сей муж, нас грабивший помалу и помногу,
Принес французам уйму бед.
Теперь он душу отдал Богу,
Но взял ли Бог ее — вестей покуда нет.
Надгробное слово герцогини д’Эгийон
Вступивший в управление делами ради славы своего дома и еще более ради славы Франции, человек, более великий своим умом и добродетелями, чем званием и состоянием; всегда используемый и всегда стоящий выше своих занятий, способный управлять настоящим и предвидеть будущее, обеспечивать хорошие события и исправлять плохие; разносторонний в своих планах, мудрый в советах, справедливый в выборе, счастливый в выполнении задуманного, одним словом, полный тех великолепных даров, что Господь дает некоторым душам, кои создает, чтобы главенствовать над другими и приводить в движение те пружины, которые Его провидение использует, чтобы возвышать и ослаблять, согласно Его вечным законам, фортуну королей и королевств.
