Вадим Кожинов - Россия. Век XX-й (1939-1964)
В отличие от Ленинградского дела о «русском национализме», тогдашняя борьба с «антипатриотизмом» тщательно и объективно проанализирована в трактате Г.В. Костырченко. А немногочисленные сочинения, так или иначе касающиеся Ленинградского дела, основаны в большей мере на слухах и домыслах, чем на изучении реальных фактов. П.А. Судоплатов писал в 1990-х годах: «„Ленинградское дело“ оставалось тайной и после смерти Сталина», — даже несмотря на то, что он, Судоплатов, «был начальником самостоятельной службы МГБ», и сегодня это «дело» по-прежнему во многом остается «тайной».
Гораздо более ясна история начавшейся в 1947 году «борьбы с антипатриотизмом» — в частности потому, что о ней написано несоизмеримо больше, чем о развертывавшейся в те же годы борьбе с «русским национализмом» (это, конечно, «заостренное» обозначение). Нельзя не сказать, что подавляющее большинство сочинений[403], в которых речь идет об атаках на «антипатриотизм», как еще будет показано, заведомо тенденциозно, но даже и такие сочинения при трезвом, корректирующем содержащиеся в них домыслы и вымыслы взгляде способны помочь пониманию происходившего в 1947–1953 годах.
Во время войны проблема решалась «просто»: люди, которые рассматривались как хотя бы потенциальные «антипатриоты», подвергались превентивным гонениям; так, в СССР были депортированы в восточные регионы страны этнические немцы, а в США даже заключены в концлагеря японцы (это, конечно, только наиболее очевидные «примеры»).
Борьба с «антипатриотами» возобновилась после того, как стала несомненным фактом холодная война, — причем, как уже сказано, в США борьба с «антиамериканизмом» (то есть «антипатриотизмом») началась раньше, чем в СССР, — в 1946 году (в ноябре была уже создана специальная президентская комиссия, призванная выявить приверженцев «антиамериканизма» среди двух с половиной миллионов государственных служащих).
В СССР кампания борьбы с «антипатриотизмом» стала очевидной 28 марта 1947 года, когда при министерствах и ведомствах были учреждены «суды чести», долженствующие, согласно их уставу, «повести непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации»[404].
Следует со всей определенностью сказать, что очень значительная, подчас даже колоссальная «недооценка» русской науки и культуры действительно имела место в нашей стране и до 1917 года, и, тем более, после него. Многие либеральные (и революционные) идеологи задолго до Революции всячески принижали отечественную науку и культуру, объясняя ее безнадежное «отставание» от Запада негодным политическим и социальным строем России. Они всегда были готовы закрыть глаза на тот факт, что, скажем, Менделеев и Иван Павлов, Толстой и Чехов являли собой наидостойнейших корифеев мировой науки и литературы. Их «недооценке» способствовало и отношение к России со стороны Запада: из названных великих деятелей только Павлову была присуждена (в 1904 году) считающаяся наивысшей наградой Нобелевская премия, Толстого отвергли, а Чехова и Менделеева как бы «не заметили» (они получили высочайшее признание во всем мире много позднее).
После 1917 года недооценка русского творчества как бы сама собой вытекала из господствующей принципиально «интернационалистской» идеологии. В этом отношении типично опубликованное в 1932 году заявление Сталина: «Мы бы хотели, чтобы люди науки и техники в Америке были нашими учителями, а мы их учениками»[405].
В первом томе этого сочинения (публиковавшемся в «НС» в 1993–1998 гг.) подробно говорилось о решительном воздействии на Сталина одного (именно только одного) из многочисленных писем к нему, отправленного (в 1946 году) выдающимся ученым П.Л. Капицей, который утверждал, что «один из главных» недостатков положения в отечественной науке — «недооценка своих и переоценка заграничных сил… необходимо осознать наши творческие силы и возможности… Успешно мы можем это делать только… когда мы, наконец, поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других и на него можно смело положиться». Петр Леонидович напомнил, помимо прочего, что именно в России явились «такие чрезвычайно крупные инженеры-электрики, как Попов (радио), Яблочков (вольтова дуга), Лодыгин (лампочка накаливания), Доливо-Добровольский (переменный ток) и другие»[406].
Сталин в первый (и последний) раз ответил постоянно (с 1936 года) обращавшему к нему послания Капице благодарным письмом, и вскоре в печати началось широкое и громкое прославление отечественной науки и техники — в том числе и тех деятелей, которых назвал в своем послании П.Л. Капица. Следует признать, что в этой «кампании» имели место преувеличения и перегибы, но в целом она была и насущно необходимой, и плодотворной. Есть все основания полагать, что, если бы тогда не свершилось, по выражению Капицы, «осознание отечественных творческих сил», едва ли спустя семь лет, в 1954 году, в СССР была бы создана первая в истории атомная электростанция, а в 1957-м страна первой осуществила выход в космическое пространство. Между тем во множестве нынешних сочинений борьба с «низкопоклонством», начатая по инициативе П.Л. Капицы, преподносится как вздорное и вредное дело.
Нельзя отрицать, что борьба эта в ряде отношений привела к прискорбным последствиям, но, как не раз напоминалось, любая деятельность имеет свою оборотную сторону, порождая и позитивные, и негативные результаты. Вместе с тем невозможно переоценить создание АЭС и выход в космос, ибо тем самым Россия впервые в своей истории (именно так!) «обогнала» другие страны в грандиозных технологических свершениях.
Но вернемся в 1947 год. К его середине борьба с «низкопоклонством» перед заграницей, то есть, иначе говоря, с «антипатриотизмом», стала одним из главных идеологических направлений. 13 мая Сталин, приняв по их просьбе руководителей Союза писателей — генерального секретаря Фадеева, его 1-го заместителя Симонова и секретаря партийной организации Правления СП Б.Л. Горбатова, — неожиданно для них решительно заявил, что в широких кругах интеллигенции «не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия… Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов» и т. д. Эти слова записал тогда же Симонов, а впоследствии, в 1979 году, отметил, что (цитирую) «в самой идее о необходимости борьбы с самоуничижением… с неоправданным преклонением перед чужим в сочетании с забвением собственного здравое зерно тогда, весной сорок седьмого, разумеется, было… возникшая духовная опасность не была выдумкой»[407].
В нынешних сочинениях начатая в 1947-м борьба с «антипатриотизмом» чаще всего истолковывается как направленная главным образом или даже исключительно против евреев. Но это, как еще будет показано, явно не соответствует действительности: «еврейский вопрос» приобрел остроту только к концу 1948 года в нераздельной связи с созданием в мае этого года государства Израиль. Чтобы доказать обратное, нередко ссылаются на тот факт, что секретные документы, в которых речь шла о «проявлениях еврейского национализма» либо о чрезмерном «еврейском засилье» в тех или иных сферах жизни СССР, составлялись и ранее. Но, во-первых, это были именно сугубо секретные документы, а во-вторых, нет оснований считать, что в них выражалась практическая линия властей; дело шло о «бдительности» НКГБ-МГБ и других государственных и партийных ведомств. Реальные «противоеврейские» акции начались только в конце 1948 года.
Но к этой теме мы еще вернемся; прежде необходимо рассмотреть внимательнее ситуацию 1947 года. Нельзя не обратить внимания на тот факт, что среди трех главных руководителей Союза писателей СССР, перед которыми Сталин выдвинул программу борьбы с «низкопоклонством», был и еврей Борис Горбатов, притом К. Симонов сообщил: «… назначение Горбатова парторгом правления (СП. — В.К.) шло от Сталина… в Горбатове как секретаре партгруппы предполагалось некое критическое начало» — то есть Горбатов призван был в тех или иных случаях «поправить» генсека Фадеева (там же, с.114). Зная об этом, странно было бы считать, что тогда, весной 1947-го, Сталин «не доверял» деятелям еврейского происхождения.
Фадеев, не мешкая, стал реализовывать указания Сталина и на состоявшемся в июне 1947-го пленуме правления СП резко выступил против «низкопоклонства», объявив при этом его «родоначальником» великого русского филолога Александра Веселовского (1838–1906)… И эту инициативу Фадеева первыми подхватили в своих обличительных статьях два чиновных литератора еврейского происхождения — и.о. директора Института русской литературы («Пушкинский Дом») Л.А. Плоткин и зам. директора Института мировой литературы В.Я. Кирпотин[408]. Статью Кирпотина подверг основательной критике виднейший филолог академик В.Ф. Шишмарев[409], автор изданной в 1946 году книги «А.Н. Веселовский и русская литература», однако в следующем же номере журнала «Октябрь» (1948, № 1, с. 3–27) Кирпотин выступил с совсем уж разгромной статьей под длиннейшим заглавием «О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом, об Александре Веселовском и его последователях и о самом главном» (тогда же В.Ф. Шишмарев был снят с поста директора Института мировой литературы). Но, согласно библейским словам, кто сеет ветер, тот пожнет бурю, и спустя год, в 1949-м, оба обличителя, Кирпотин и Плоткин, сами подверглись суровому осуждению именно за «низкопоклонство»…
