Глеб Благовещенский - Юлий Цезарь
При этом неожиданном зрелище все военные действия приостановились, причем солдаты оставили бой и из любопытства поспешили сюда, чтобы послушать и узнать, в чем дело. Как только неприятели дошли до легатов и войска, они все до одного бросились на колени и просили подождать прихода Цезаря: теперь они видят, что город их взят, что осадные работы доведены до конца и их собственная башня уже подкопана; поэтому они отказываются от обороны; конечно, они могут быть без малейшего промедления тут же уничтожены, если по приходе Цезаря не будут исполнять его приказаний и следить за каждым его мановением. Они указывали также, что если башня совсем обрушится, то солдат нельзя будет удержать и в надежде на добычу они вторгнутся в город и разрушат его. Все это и многое другое в том же роде массилийцы, как люди образованные, излагали очень трогательно и со слезами».
Ситуация возникла нетипичная. Легаты не решились возложить на свои плечи все бремя ответственности за принятие решения по дальнейшей участи массилийцев, предпочтя дождаться приезда Юлия Цезаря: «Эти просьбы побудили легатов вывести солдат из осадных укреплений, прекратить штурм и только оставить стражу при укреплениях. Состраданием было создано своего рода перемирие, и теперь обе стороны стали ждать прибытия Цезаря. Ни с неприятельской стены, ни с нашей стороны не летали больше снаряды; все ослабили заботу и бдительность, как будто бы дело было кончено. Надо сказать, что Цезарь в письме к Требонию настоятельно приказывал не допускать взятия города штурмом: иначе солдаты в своем озлоблении на измену массилийцев и на презрение, которое те к ним показывали, а также на продолжительность осадных работ могли бы перебить все взрослое мужское население города. Они уже не раз грозили это сделать, и теперь стоило большого труда удержать их от вторжения в город. Вообще, они были очень недовольны тем, что дело стало за Требонием, который, как им казалось, и помешал им овладеть городом».
Нужно отметить выдержку Г. Требония, который не пошел на поводу у своих легионеров, хотя это было столь соблазнительно просто. Однако он был верен письменному приказу Цезаря, а потому был непоколебим.
Но вот что удивительно: как некогда случалось Юлию Цезарю неоднократно проявлять свое великодушие по отношению к поверженным галлам, а те в ответ, вместо должной благодарности, так и норовили предать его и напасть исподтишка, – массилийцы в итоге прибегли к схожей тактике. Вот только что мы видим их ползущими со стенаниями по земле, в слезах и безмерном горе; проходит миг, и они ищут возможности тайно атаковать:
«Но неприятели начали вероломно искать удобного момента, чтобы коварно обмануть нас. Прошло несколько дней. Наши ослабили свою энергию и бдительность. И вот в полдень, когда одни ушли из лагеря, а другие после долгого труда легли спать на самом месте работы, отложив в сторону и спрятав в чехлы оружие, массилийцы внезапно сделали вылазку из ворот и, так как подул сильный ветер в благоприятном для них направлении, подожгли верки. Ветер так раздул огонь, что единовременно загорелись и плотина, и щитки, и башня, и метательные машины, и все это погибло в пламени прежде, чем можно было заметить, как вообще возник пожар. Растерявшись от этого неожиданного несчастья, наши стали хватать первое попавшееся оружие; другие бросились из лагеря и атаковали неприятелей, но преследованию бегущих мешали стрелы и снаряды, летевшие со стены.
Неприятели отступили к самой своей стене и здесь беспрепятственно подожгли подвижной навес и кирпичную башню. Таким образом, сооружение, потребовавшее многих месяцев и большого труда, было в одно мгновение уничтожено вероломством неприятелей и силой бури. Ту же попытку они повторили и на следующий день. При такой же буре с еще большею самоуверенностью они сделали вылазку, бросились на другую башню и плотину и закидали их головнями. Но, насколько наши перед этим ослабили свою энергию, настолько же теперь, наученные горьким опытом вчерашнего дня, они позаботились приготовить все необходимое для обороны. Таким образом, многих неприятелей они перебили, остальные же были отброшены в город, не достигнув своей цели.
Требоний принял все меры к тому, чтобы восстановить потерянное. Солдаты приступили к делу с удвоенным рвением. Они видели, что все их напряженные труды и сложные работы ни к чему не привели, и вместе с тем очень огорчились тем, что преступным нарушением перемирия их доблесть осуждена на насмешки. Так как, однако, все деревья в Массилийской области были повсеместно вырублены и свезены и вообще больше неоткуда было достать лесу для плотины, то они стали строить плотину нового, до сих пор не виданного типа – на двух кирпичных стенах в шесть футов толщиной и с накатом на этих стенах. Эта плотина была такой же ширины, как и прежняя деревянная. Где промежуток между стенами был слишком широк или накатные балки непрочными, они подставляли столбы и клали для подпорки поперечные балки, а верхний накат устилали фашинами, которые, в свою очередь, покрывались глиной. Таким образом, солдаты были прикрыты этим накатом, справа и слева – стенами, а спереди – щитком и потому могли безопасно проносить необходимый для работы материал. Дело быстро пошло вперед; урон, нанесенный долговременной работе, был скоро исправлен благодаря ловкости и доблести солдат. В нужных местах в стене были оставлены ворота для вылазок.
Теперь неприятели увидали, что немногих дней напряженного труда оказалось достаточно для восстановления верков, которое, по их ожиданиям, было на долгое время невозможно; следовательно, для них уже стали бесполезными вероломство и вылазки, и вообще не осталось ни одного пункта, где бы они могли повредить солдатам стрельбой, а веркам огнем. Они убедились и в том, что таким же образом можно даже весь город – там, где он доступен с суши, – окружить отовсюду стеной и башнями, и в том, что им нельзя будет держаться на своих укреплениях, так как каменная плотина пристроена нашими солдатами к городской стене почти до самого ее верха, и, следовательно, сражаться пришлось бы только ручным оружием, так как метательные машины, на которые они возлагали большие надежды, при незначительности расстояния для них пропадали; а при одинаковой обстановке боя со стены и башен, как они ясно видели, они не могли равняться с нашими солдатами в доблести. Поэтому они вернулись к мысли о сдаче на прежних условиях».
Поистине это детальное повторение истории с галлами… Стоит их прижать посерьезнее, и они мигом идут на попятную! Впрочем, дела осажденных были действительно скверны: «Массилийцы были изнурены всевозможными страданиями, доведены до крайней нужды в съестных припасах, два раза побеждены в морском бою, часто терпели поражения при своих вылазках; кроме того, они тяжко страдали от заразы, возникшей вследствие долгой блокады и перемены пищи (все они питались залежавшимся просом и испортившимся ячменем, которые были давно ими заготовлены и ссыпаны в общественные магазины для подобного рода случаев). Башня их была сбита, значительная часть стены расшатана, на помощь других провинций или Помпеевых войск не было никакой надежды, так как они знали, что все это попало в руки Цезаря. Поэтому они решили сдаться ему без обмана. За несколько дней до сдачи о настроении массилийцев узнал Л. Домиций. Он добыл себе три корабля, из которых два предоставил своим друзьям, а на один сел сам, воспользовался бурной погодой и покинул Массилию. Его заметили корабли, несшие по приказу Брута ежедневную караульную службу у гавани, и, снявшись с якоря, бросились за ним в погоню. Но корабль Домиция быстрым ходом пошел вперед и безостановочно продолжал бежать, пока наконец, при поддержке бури, не скрылся из виду. Два остальных корабля в страхе перед атакой наших судов вернулись в гавань. Массилийцы, согласно с приказом Цезаря, вывезли из города оружие и метательные машины, вывели из гавани и из верфи корабли и выдали деньги из городского казначейства».
Цезарь, получив отчет по всем деталям осады и поведения осажденных, не стал карать мятежных горожан, руководствуясь, впрочем, не столько их доблестью, сколько легендарной историей их родного города: «По исполнении условий сдачи Цезарь пощадил город не столько за заслуги перед ним его населения, сколько во внимание к его имени и древнему происхождению. Там он оставил в качестве гарнизона два легиона, остальные послал в Италию, а сам отправился в Рим».
Положение было очень напряженным; медлить теперь в расчете на то, что Помпей одумается и решит молить о пощаде, было немыслимо. Поэтому Цезарь совсем недолго оставался в Риме; главным образом, для него это была краткая передышка, позволившая хоть немного отдохнуть его верным легионерам. Отдых был краток, к чему они, конечно, уже привыкли. И вскоре, буквально с места в карьер, Цезарь продолжил свою погоню за Помпеем.
