Юрий Мухин - Военная мысль в СССР и в Германии
И, наконец, о стиле записки. Да, эта записка в стиле Волкогонова, Гареева, Квашнина, готовых заискивать по очереди перед всеми: Брежневым, Горбачевым, Ельциным и т. д. Но ведь Берия – не они. Он Сталину в деловых бумагах никогда не льстил, никогда не употреблял даже общепринятых оборотов типа «уважаемый товарищ…»
Вот, скажем, накануне войны Сталин послал обоих своих сыновей в армию. Осенью 1938 г. его сын Василий поехал в Качинское военное авиационное училище.
На память о выпуске из Качи. Василий Сталин второй слева
Тогдашние авиационные начальники встретили Васю, как наследника престола: пытались выслужиться перед ним все и во всем. На вокзале Васю встречал сам комиссар училища, к нему приставили личных телохранителей, поместили не в казарму, а в гостиницу, кормили из отдельной кухни, вызывая порой поваров из севастопольских ресторанов, сам командир катал его на мотоцикле. Вася, оторвавшись от ремня строгого отца, наверняка был доволен.
Но к концу 1938 г. наркомом внутренних дел стал Л. П. Берия. От агентов НКВД он узнал о том, как Вася «учится» в Каче. Ни слова не говоря Сталину, Берия убрал охрану у Василия, переселил его в казарму, поставил на котловое довольствие курсанта, дал взбучку руководству училища и только потом, 8 декабря 1938 года, написал Сталину записку об этом инциденте, начав ее словами «Товарищ Сталин». А закончил ее так:
«В письме, посланном в адрес Начальника Качинской авиашколы т. Иванова и Начальника НКВД Крымской АССР т. Якушева, мною были даны следующие указания:
а) снять гласную охрану как неприемлемую и организовать агентурную охрану с тем, однако, чтобы была гарантирована сохранность жизни и здоровья Васи;
б) внимание и заботу в отношении него проявлять не в смысле создания каких бы то ни было особых условий, нарушающих установленный режим и внутренний распорядок авиашколы, а оказания помощи в деле хорошего усвоения программы школы и соблюдения учебной и бытовой дисциплины.
Л. Берия».И никаких заискиваний.
(Хотел бы я видеть того нынешнего начальника ФСБ, который бы забрал дочерей Путина из школы немецкого посольства в Москве и отправил бы их на учебу в обычную школу Москвы. А ведь повод наизаконнейший – не могут дети российского президента учиться в школе иностранного государства.)
Так что стиль первой и второй записок разный – писали явно разные авторы: демократический ублюдок и министр СССР.
Предатели и умники в Генштабе
Не все читатели, наверное, вполне понимают, о чем пишут генералы, и в чем я их мысли оспариваю. Но даже те, кто не понимает подробностей статьи Квашнина и Гареева, должны из ее текста почувствовать, что цель их статьи в том, чтобы показать, что до войны, во время войны и сегодня Россия имела и имеет прекрасных умных стратегов-генералов и тупых государственных деятелей типа Сталина и Берия, которые вечно мешают военным гениям защитить Родину. Но так ли это?
Квашнин и Гареев сетуют на несовершенство довоенных мобилизационных планов, но умалчивают, что мобпланы умышленно искажались впоследствии прощеным изменником, начальником Генштаба в 1940 г. Мерецковым. Напомню еще раз показания другого предателя – генерала Павлова (допрашивает его председатель Верховного Суда В. В. Ульрих):
Ульрих. На листе дела 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?
Павлов. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе месяце 1940 года в Райволе.
Д. Г. Павлов
К. А. Мерецков
Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?
Павлов. Я понял его, что мне и ему.
Ульрих. Вы соглашались с ним?
Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват.
Ульрих. Об этом вы докладывали кому-либо?
Павлов. Нет, и в этом я также виноват.
Ульрих. Мерецков вам говорил о том, что Штерн являлся участником заговора?
Павлов. Нет, не говорил. На предварительном следствии я назвал Штерна участником заговора только лишь потому, что он во время гвадалахарского сражения отдал преступное приказание об отходе частей из Гвадалахары. На основании этого я сделал вывод, что он участник заговора.
Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того, чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10.
Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже… Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?
Павлов. В основном да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства.
«Дуэль» уже три года назад начала писать, что Генштаб не смог разгадать направление главного удара немцев. Квашнин и Гареев вынуждены об этом упомянуть, как о происках каких-то марсиан: «Были допущены существенные изъяны в стратегическом планировании и создании группировок войск на важнейших направлениях». А почему стесняетесь назвать фамилию того, кто допустил «существенный изъян», – Г. К. Жукова?
Генералы упомянули, что «была слабо организована связь», но почему не упоминаются те, кто ее обязан был организовать, – начальники Генштаба Мерецков и Жуков?
Генеральский гений
Или такая сентенция Квашнина и Гареева: «Было перепроизводство старой техники и опоздание с производством новых танков, самолетов и др.». Но кто заказывал у промышленности эту «старую технику»? (Напомню, к примеру, что вся полевая артиллерия немецкой армии Второй Мировой войны была сконструирована до 1918 г и производилась немцами до конца войны).
Возьмем нашу 57-мм противотанковую пушку, по мощности не имевшую равных в мире даже среди орудий одинакового с ней калибра (английскую 57-мм противотанковую пушку она превосходила в 1,6 раза). Эту пушку начали производить еще до войны, но в 1941 году прекратили. Масса демократических историков уверяет, что прекратили производство из-за капризов Кулика и Сталина. На самом деле, как вспоминает конструктор этой пушки В. Г. Грабин, Кулик распорядился начать конструирование этой пушки даже без согласования с Главным артиллерийским управлением КА, а Сталин дал приказ о ее производстве сразу на трех заводах. Противниками же этой пушки были будущие маршалы Воронов и Говоров, последний и добился ее снятия с производства в 1941 г., чтобы в начале 1943 г. маршал артиллерии Воронов начал кричать, что промышленность не дает Красной Армии пушек, способных бороться с немецкими танками.
Генералы Квашнин и Гареев кратко пишут: «Пагубную роль сыграли репрессии против военных кадров», – как будто эти репрессии выскочили неизвестно откуда и всех поубивали. А кто вел эти репрессии? Ведь даже при Ежове ни одного командира РККА нельзя было арестовать, если на это не давал согласия его начальник. О технике этих репрессий прекрасно написано в воспоминаниях адмирала Н. Г. Кузнецова.
Начало 1938 г., Кузнецов – командующий Тихоокеанским флотом, для «чистки» флота во Владивосток приезжает не Ежов, не его заместители, а тогдашний Нарком ВМФ Смирнов:
«В назначенный час у меня в кабинете собрались П. А. Смирнов, член Военного совета Я. В. Волков, начальник краевого НКВД Диментман и его заместитель по флоту Иванов.
Я впервые увидел, как решались тогда судьбы людей. Диментман доставал из папки лист бумаги, прочитывал фамилию, имя и отчество командира, называл его должность. Затем сообщалось, сколько имеется показаний на этого человека. Никто не задавал никаких вопросов. Ни деловой характеристикой, ни мнением командующего о названном человеке не интересовались. Если Диментман говорил, что есть четыре показания, Смирнов, долго не раздумывая, писал на листе: «Санкционирую». Это означало: человека можно арестовать.
