Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность
Если мы обратимся к Murray’s Small Classical Atlas, Oxford University Press, 1904, № 12[140], мы найдем на берегу Черного моря в устье небольшой реки и город Artane — это и была «Артания» арабских авторов.
На первый взгляд может показаться, что такое решение совершенно невероятно, рассмотрим, однако, спокойно и беспристрастно то, что сообщает Аль-Балхи. Из его рассказа видно, что:
1) арабы не знали, где находится Артания, он совершенно ясно указывает, что, по его сведениям, ни один араб не путешествовал по Артании, и добавляет, что артанские руссы никому не позволяют сопровождать их в землю и якобы даже убивали всех чужеземцев, пытавшихся это сделать, наконец, они ничего не рассказывали о себе и своих делах.
Совершенно ясно, что при таких условиях арабы ничего знать об артанцах не могли. Последние же, очевидно, имели какое-то основание держать всё в секрете;
2) артанцы торговали свинцом и «черными соболями» и прибывали водой.
Как известно, Древняя Русь свинцом не торговала, ибо залежей свинца не было. Значит, Артанская Русь — не наша Восточная Русь (и уже, конечно, не Тьмуторокань). Что же касается «черных соболей», то, прежде всего, следует отметить неверность перевода Гаркави: соболя бывают белые, речь идет здесь, очевидно, о черных куницах.
Откуда доставали артанцы черных куниц, мы не знаем, но таинственность, в какую они облекали свои коммерческие дела, показывает, что они имели основание что-то скрывать. Скорее всего, они не были торговцами своим товаром, а перекупщиками, а потому в их интересах было скрыть, откуда они добывают товар.
Прибывали они, сказано, «водой», действительно они жили на берегу Черного моря и, пересекши его, они попадали на рынки, где бывали арабы. Само собой разумеется, что такой путь через море позволял им хранить хорошо свои секреты.
Итак, мы нашли, что в древности был город Артане на реке Артанес и что в 762 году в этой области состоялось переселение 208 тысяч славян с Балкан.
Так создалась «Артания». Аль-Балхи не ошибся, он знал об Артании, но не знал, где она.
Совершенно понятно, почему ни один русский или северный источник ни слова не говорит об Артанской Руси, ее знают только арабы, — Артания была совершенно в стороне от основной массы славян и вообще народов Севера и в жизни их никакой роли не играла. Политически Артанская Русь была ничтожна, ее знали только арабы с коммерческой стороны.
Очевидно, что если бы Артания была где-то на материке в Восточной Европе, то укрыться от соседей она не могла. Если о ней что-то знали далекие арабы, то ближайшие соседи, и в первую очередь руссы, должны были знать о ней в 10 раз больше, чем арабы. Наконец, города Арта или Артане спрятать куда-то бесследно невозможно.
Поэтому, если в Восточной Европе Артании никто не знал, это неопровержимо доказывает, что ее там не было. Была же она, как мы нашли, на южном берегу Черного моря.
В сообщении Аль-Балхи интересно то, что он считал артанцев «руссами», это показывает, что еще в X веке людей, говоривших по-славянски, называли руссами. Кроме того, не следует забывать, что еще в 447 году в Средней Европе уже знали «руссов» (плита об Одоакре). «А язык славянск и русск един есть», — говорил летописец, значит, слова «славянин» и «рус» могли считаться синонимами.
Так как наша находка переносит Артанию в совершенно новую область, можно ожидать, что найдутся и другие документы и аргументы, которые не находились только потому, что их не искали там, где следовало.
Во всяком случае, когда руссы нападали на малоазийское побережье в конце VIII и начале IX века, о чем, например, говорится в житии Георгия Амастридского, они находили здесь и проводников, и помощников, — понятно кого: артанских руссов.
Стоит еще отметить, что Аль-Балхи, указав на три племени руссов, говорит, что самое близкое из них к Булгару, т. е. к Средней Волге, — это киевское племя. Значит, он знал, что Артания находится где-то еще дальше от Булгара, чем Киев, а поэтому Артанией никак не могли быть земли мордвы или земли в верховьях Северского Донца, — они были гораздо ближе к Булгару, чем Киев.
И уж совершенно ясно, что Артанская Русь не имеет ничего общего со скандинавами, — следовательно, еще один цветок на пышный катафалк норманизма.
XXIII. О слове «поганый»
В ряде исторических и филологических работ мы встречаем толкование, что слово «поганый» заимствовано из латинского языка (paganus = язычник[141]) и что, следовательно, религиозное значение этого слова является первичным, а, мол, вторично, поскольку христиане относились с пренебрежением к язычникам, это слово приобрело значение: «дурной, плохой, скверный, дрянной» и т. д.
В связи с этим делались различные выводы, которых мы здесь касаться не будем, ибо, если основа неверна, то и выводы не могут быть правильными. Разбор же этих выводов был бы в значительной степени тратой времени и средств.
Слово «поганый», по всей вероятности, относится к коренным словам древнерусского языка, сходство с латинским «paganus» чисто случайно, что и подтверждается разницей в смыслах обоих слов.
Прежде всего, если верить распространенному толкованию, слово это должно было появиться уже после принятия Русью христианства, ибо только тогда появилось противопоставление христианства язычеству. Странным кажется и то, почему это религиозное понятие взято якобы с латинского языка, хотя мы знаем наверное, что Древняя Русь заимствовала религию от греков, следовательно, надо было ожидать греческого слова, обозначающего «поганый» в смысле «язычник»[142].
Несомненно, однако, что корень слова идет гораздо глубже во времени.
Возьмем несъедобный гриб — «поганку». Неужели этот гриб получил название только после того, как на Руси появилось христианство и словом «поганый» стали называть нехристей, а до того времени он существовал без названия?
Возьмем водяную птицу — «поганку», отличающуюся плохим мясом, неужели ее стали называть так только потому и тогда, когда язычников стали считать скверными людьми?
Возьмем выражение «всякая погань», неужели его не существовало до появления христианства на Руси? Или вообще обходились без этого понятия, ожидая появления христианства?
Наконец, если слово «поганый» появилось как религиозное понятие, как могли псковичи (см.: А. Насонов. Псковские летописи. I, 1941, стр. 3, 4 и др.) называть немцев и др. «погаными латинанями», ведь было общеизвестно, что все эти народы — христиане?
На все эти вопросы дает ясный ответ украинский язык, сохранивший во многих случаях лучше русского языка древние черты древнерусского языка. Он прогрессировал менее и медленнее и хранит поэтому в себе много архаических черт.
В украинском языке вообще нет слов «плохой», «плохо», существуют: «паганый», «пагано». Совершенно неоспоримо, что не могло быть языка без понятий: плохой и хороший.
Поскольку это понятие «плохой» существует в украинском языке только в форме «поганый», существует из тьмы веков, — совершенно очевидно, что оно создалось за многие сотни лет до христианства, как коренное славянское слово, и с латинским «paganus» не имеет ничего общего.
XXIV. О характере постановлений «Русской Правды»
Б. Д. Греков в книге своей «Киевская Русь» (последнее издание 1953 г.), несмотря на то, что он стоит на голову выше всех норманистов вместе взятых, допустил, однако, много неверных или частично неверных толкований. Все они большей частью сводятся к тому, что, верно оценивая важность для истории общественных отношений, он чересчур перегибает палку; он видит борьбу классов и т. д. там, где ее не было или, вернее, выводит ее неверно из исторических фактов, уподобляясь С. А. Жебелеву (которого он, между прочим, весьма поддерживает).
В результате всего этого мы видим историю общественных отношений освещенной Грековым однобоко и, следовательно, неверно. По мнению Грекова, «Русская Правда» создана для охраны интересов русских князей, — это в корне неверно; «Русская Правда» — это свод законов для всей Русской земли и для всех ее сословий, интересы же князя каждый раз оговорены особо. Основой «Правды» есть ее постановления, редкие же оговорки в пользу князя — только примечания к основному своду законов.
Греков забывает, что князь, в сущности, не нуждался в законах для себя, он сам олицетворял собой закон и был, кроме того, верховной судебной инстанцией. Примечания в «Правде» были указаниями не для князя, а для тех, кто заменял его в ходе судебной процедуры.
Если мы ознакомимся с примечаниями в пользу князя, то увидим, что они созданы не столько для ограждения имущества князя, сколько для создания авторитета. Разница в штрафе по отношению к украденному имуществу смерда и князя совершенно не соответствует экономической и социальной пропасти между ними.
