Сергей Семанов - Русский клуб. Почему не победят евреи (сборник)
Угроза эта универсальна. Скажи, например, что супруга иного партийного вождя была еврейкой – «антисемитизм»! Да что там покойные вожди, не станем забираться так далеко и высоко. Вот как-то у нас появилась новая телезвезда – американец Савик Шустер, он толковал нам политику с несколько характерным прононсом. Написал вот так, а теперь буду опасаться страшных обвинений… «Некуда крестьянину податься». Русскому крестьянину.
Как известно, у определенной публики Сталин и антисемитизм – «близнецы-братья». Без Сталина тут тоже не обошлось. Впрочем, Бондаренко к этому сюжету прямого отношения не имеет, он относится к невинному в этих вопросах Венечке Ерофееву, с которого и спросу давно нет. Трагический финал повести «Москва – Петушки», где героя неизвестные закололи ударом шила в горло, используется Елисеевым как прямое обвинение Сталина в еще одном мрачном преступлении. Это он, именно он, заколол несчастного Венечку. Доказательства, что называется, прямые и бесспорные. Сталин был сыном сапожника. Излюбленный инструмент всех сапожников – острое шило с толстой ручкой. Героя повести «Москва– Петушки» тоже закололи примерно таким же шилом. Ergo – Сталин есть убийца бедного Венечки. Так критик пытается читателя «фраппировать» – это «уст.» слово он тоже с явным удовольствием употребил.
Елисеев не пренебрегает и мелкими замечаниями. Некоторые из них уместны, тут и возражать нечего. Да, дурной тон – цитировать неоперившегося критика-сына в серьезной и ответственной книге критика-отца. Да, дурной вкус – обращаться к пожилым литераторам со словами «Юра» или «Миша», или: «Виктор, какой бес тебя не пускает…» Это для литературного капустника, не более. Но то мелочи. А вот сам новомировский полемист вдруг тут же начинает обращаться к Бондаренко на «ты». Тот же дурной вкус и тон. Но тогда и замечаний по этим поводам делать не надо…
Конечно, в жанре литературной полемики говорить «ты» оппоненту возможно, хотя и предполагает некоторую сдержанность. Однако совсем отмечены дурновкусием обращения к почтенному коллеге по литературному цеху такого вот рода: «Уй, страсти-то какие говоришь…» Или: «Уй, смелости-то сколько…» Или совсем уж снисходительно-панибратски: «Ийэх, мил человек…» Тут действительно, только остается сказать про себя «эх» и перевернуть журнальную страницу.
На сладкое Елисеев приготовил общепитовский компот. Скромный, всего из двух ягодок. Про Гефтера уже сказано. Другой ягодкой представлена скандальная Новодворская. Вот уж истинно неожиданно для обсуждения серьезных тем в серьезном издании! Никогда еще столь возвышенной оды в адрес этой болезненно-экстравагантной особы не приходилось читать, аж целая глава ей посвящена. Именуется она весьма почтительно Валерией Ильиничной, даже вполне в духе старых романтиков «пламенной Валерией». Спорить тут с автором статьи бессмысленно, у каждого свой вкус. Ну нравится ему Новодворская, что поделаешь. Вкусы ведь, как и люди, бывают разные, хорошие и не очень.
Что же так привлекло автора либерального издания к ультрареволюционерке Новодворской? Нам это точно сообщили: пишет она «язвительно, фанатично, образно», более того – «слово у Валерии Ильиничны проверено (sic, как выражались в XIX веке. – С. С.) жизнью». Прямо-таки по стилю похоже на аттестацию Федора Михайловича, а не скромной журналистки Валерии Ильиничны. Только вот беда, в немалом отрывке Елисеев ни одной «образной» цитаты своей любимой героини не привел, ни одного ее впечатляющего «слова», ни единой мысли не пересказал, «язвительной» или «фанатичной» – все равно. И понятно. Не раз приходилось читать тексты ее в скромном журнале «Новое время», ни глубоких мыслей, ни стилистических красот там не сыскать. Есть только неизбывная словесная русофобия, на которую Валерия Ильинична всегда была гораздо охоча.
Однако важнейшее достоинство своей героини новомировской автор видит в ином: «Она посидела да пострадала». Сказовый слог тут прямо-таки в стиле Алексея Ремизова, но остановимся на фактах. Цитируем официальный справочник «Современная политическая история России», заметка о Новодворской: родилась тогда-то в бывшей черте оседлости, «окончила вечерний факультет иностранных языков Московского областного педагогического ин-та им. Крупской… В мае 1991 г. была арестована по обвинению в призывах к насильственному свержению государственной власти, освобождена в августе 1991 г. Увлекается туризмом, плаванием, театром, книгами, не замужем».
Увлечения мадемуазель Новодворской, как видно, весьма разнообразны, но «посидела да пострадала» она не слишком много, да еще в самом комфортабельном московском изоляторе (даже вице-президента еврейского конгресса поместили куда хуже, хоть и при демократии). А за «призыв к насильственному свержению» посадят в тюрьму даже в тишайшей Швейцарии. На том закончим сюжет о нашей революционерке.
«Пострадавшую» и «поверенную жизнью» Новодворскую Елисеев «противопоставляет» русским писателям-патриотам советской поры. Им, дескать, «боязно было», и сидели они тихо-тихо, а «самой большой репрессалией» для них была «укоризненная статья Юрия Суровцева». Мне опровергать этот мелковатый навет немножко неловко, мое тогдашнее литературно-политическое «дело» восьмидесятых годов, уже достаточно хорошо описано. Можно было бы сослаться и на еще более печальный опыт коллег по Союзу писателей России Леонида Бородина и Владимира Осипова, на постоянные политические доносы в «Правде» Суровцева (П. Николаева, В. Озерова, В. Оскоцкого) в адрес известнейших литераторов В. Кожинова, А. Ланщикова, М. Лобанова, Ю. Лощица, О. Михайлова, В. Чалмаева, многих иных. И последнее в этой связи: Суровцев и иные не «укоризны» тогда публиковали, как смягчает дело новоявленный историк литературы, а партийные указания. Разница тут отнюдь не в терминах.
И последнее, о чем писать крайне неприятно, скажу это без всякого преувеличения. Речь идет о непристойностях и даже грубой матерщине, что несказанно изумило меня на страницах всегда культурного издания. Елисеев пошлейшее словечко «трахаться» выписывает аж три раза подряд, прямо-таки готов искупаться в этой срамоте. Цитировать гадость мы, разумеется, не станем, даже с помощью традиционных в этом случае отточий. Елисеев неловко хитрит, цитируя отрывок из пьесы покойного Ерофеева с густым матом. Но уточним, при жизни автора пьесы она не публиковалась, что немаловажно. Эта правовая сторона существенна, но главное тут – решимость (или нерешительность) редакции. Порицаемые «Новым миром» Бондаренко и Проханов ничего подобного в своих изданиях пока не допускали. И, к нашему счастью, редакторы большинства других литературных изданий.
Здесь нельзя не помянуть добрым словом ушедшего Александра Трифоновича Твардовского. Теперь, когда его наивные либеральные суеверия вроде «исторического XX съезда» рассеялись в пустоте, а отечественную словесность накрыл мрак чернухи и порнухи, теперь этот достойный русский поэт и истинно демократический, без кавычек, общественный деятель предстал как бы очищенным от всего суетного. Даже пошловатый Войнович, публикуясь тогда в «Новом мире», не позволял себе и капли того, что он потом ушатами излил в своем «Чонкине», или как его там. Нынешние никем не избранные и не признанные наследники Твардовского не удержали его строгий вкус по отношению к русской литературе. И при этом высокомерно, с политическими даже намеками пытаются учить других.
Искусство русскоязычного капитализма
Скажем сразу, чтобы дальнейшее изложение стало яснее: местечковый пошляк Жванецкий, чтец убогих текстовок Хазанов, плодовитый ремесленник Церетели и дергунчик Киркоров – это все искусство. И безо всяких кавычек, ибо это «есть данность, порожденная определенным общественным слоем, отражает его вкусы, служит его интересам». Слой тот весьма влиятельный, потому его искусство широко и целенаправленно вбивается в «массы». Теперь это делать гораздо легче, чем когда бы то ни было, к услугам заказчиков телеэкран с многомиллионным и доверчивым в большинстве своем потребителем.
Если взглянуть на данный сюжет исторически, то скажем с той же четкой прямотой: вот известные «неолитические Венеры», изображавшие в бесконечно далекой древности женский идеал. С современной точки зрения это монстры, состоящие лишь из массивных бедер, ягодиц и молочных желез, что выглядит карикатурой на привычный для нас образ женщины. Однако это тоже искусство. Своего времени, своего эстетического уровня, отражавшего вкусы тогдашних людей. Но «Илиада» и Парфенон – тоже искусство, хотя другого времени и совершенно иных людей. Шекспир и Гёте – тоже искусство, что, впрочем, бесспорно. И наши почти современники, создавшие храм Спаса на крови в Петербурге, «Купание красного коня» и «Тихий Дон», тоже искусство, причем великое, истинная классика.
Теперь место Петрова-Водкина вакантно, «Тихий Дон» никто пока не пишет. Из мелкого сатаниста Сорокина слепить гения не удалось (и уже не удастся). В музыке нет и подобия Прокофьева, даже бедный Шнитке ушел. Несколько раз всем московским кинокагалом проталкивали на Каннском фестивале ущербного Сокурова– вотще. Процветают и всячески проталкивают на нашем еврейском «телике» пенсионерку Пугачеву, неистовствуют уроды из «Аншлага», дебильные юмористы, всем надоевший старичок Винокур. И повторим – это тоже искусство. Современное искусство нынешней обезображенной России.
