Геннадий Семенихин - Космонавты живут на земле
-- Пресса, оказывается, уже здесь.
-- Вчера прилетел из Сибири, и вот, как видите... -- сообщил Рогов.
-- Вижу, вижу, -- засмеялся Рябцев, -- чуть свет, и я у ваших ног...
-- Послушайте, Василий Николаевич, -- пропуская шутку мимо ушей, продолжал корреспондент, -- это правда, что Женя сегодня выходит?
-- Абсолютная. Ровно через час я освобожу ее из заточения. Причем, без всяких амнистий. Свой срок она отбыла не только полностью, но даже и оценку отличную заслужила.
Рогов ничего не ответил, только вдруг резко повернулся и вышел из лаборатории.
...Когда, освободившись от электродов, пройдя последнее медицинское обследование, Женя вышла из сурдокамеры, майское голубое небо и пышная разросшаяся на густых деревьях зелень заполнили ей глаза. Остановившись у подоконника, она жадно вдыхала родниково-чистый воздух. Бродили в ней острые запахи клейкой ели, смолистых сосенок и осин. Были эти запахи настолько сильными и дурманящими, что ей стало трудно дышать. Женя увидела стены и крыши родного городка, разбегавшиеся во все стороны от учебного корпуса аллейки, редких пешеходов на них. Потом недоуменно стала оглядываться.
-- Мы, кажется, погрустнели? -- лукаво заметил Василий Николаевич. -Это по какой же причине? Или вас не радует вновь обретенная свобода? Или еще что? Ах, знаю. Вы решили, что некий рыцарь печального образа, именуемый Леонидом Дмитриевичем Роговым, не пришел вас встретить. Успокойтесь и подойдите к другому окошку.
Светлана, не ответив, подошла к другому окну и, перегнувшись через свежевыкрашенный подоконник, увидела на порожках главного входа журналиста. В руках он держал букет цветов, такой пышный и яркий, что все проходившие мимо не могли удержаться от улыбок.
-- Леонид Дмитриевич! -- закричала звонкоголосая Женя. -- Я сейчас. -И стуча каблучками, выбежала из лаборатории.
Педантичный Рябцев только головой покачал вслед.
А Женины каблучки уже отбивали дробь на последних ступеньках лестницы. Кивнув часовому, девушка вихрем вылетела из здания. Ветер колыхнул светлые волосы. Она увидела Рогова, неловко прижимавшего букет к серому, старательно выутюженному костюму.
-- Леонид Дмитриевич! Леня! Ну, здравствуйте!
Светлова была вся наполнена радостью оттого, что наконец-то вновь увидела голубое небо и что тугой весенний воздух плещется ей в лицо, что снова она шагает по асфальтовым дорожкам городка. Рогов по-своему истолковал ее порыв. И когда она, захлебываясь от восторга, воскликнула: "Вот мы и встретились!" -- он не совсем уверенно решил: "Значит, соскучилась". Глаза его засветились.
-- А я вчера вечером из Сибири прилетел... чтобы к вашему выходу из сурдокамеры поспеть. Ну а вы-то, вы... вспомнили обо мне хоть раз в своем заточении?
Обогнув здание корпуса, они пошли вдаль от центральной части городка. Аллейка упиралась в зеленый забор. Сели на дальней скамейке. Глаза Жени, щурясь от острого солнца, жадно ощупывали далекую кромку горизонта. Там небо сливалось с зубчаткой леса, и от этого линия горизонта казалась зеленой. Если бы Светлову сейчас спросили, счастлива ли она, как бы она громко воскликнула: да! Над скамейкой, словно две свечи, возвышались тоненькие березы. Под тугим ветерком звонко шепталась на хрупких ветвях листва. Женя вскочила, вскинула вверх руки, продекламировала:
Я пришла к тебе с рассветом
Рассказать, что солнце встало...
Рогов восторженно вздохнул:
-- А знаете, Женя? Представьте себе такую картину. В недалеком будущем вы достигнете какой-нибудь планеты, станете на ее поверхность и обратитесь к вечному светилу вот так же.
-- Что вы говорите! -- лукаво воскликнула девушка. -- Думаете, так может быть? Вы понимаете, Леонид Дмитриевич! Я сейчас, после душной сурдокамеры, готова обнять весь мир...
-- Женя, -- проговорил Рогов с тихой улыбкой, -- вы будете когда-нибудь обращаться ко мне на "ты"?
Светлова удивленно расширила глаза.
-- Обязательно, Леня! Честное пионерское -- буду. А почему вы сегодня такой торжественный? Совсем как министр иностранных дел, прибывший на очередную сессию ООН.
Рогов вздохнул. На его небрежно выбритой щеке вздрогнула родинка.
-- Женя, -- проговорил он тихо, -- Женя... я сегодня ехал, чтобы сказать вам... Я очень серьезно...
Она все поняла, возвратилась к скамейке и положила на ее спинку тонкую руку. От сбежавшей с лица улыбки лицо ее как-то сразу осунулось и посерело.
-- Ой, Леня, -- испуганно произнесла она, -- я вас очень, очень прошу. Не надо сейчас никаких серьезных разговоров. Вы же очень для меня дорогой человек и должны мою просьбу выполнить. Смотрите, вон Марина, Алеша Горелов и Субботин. Нас ищут. Идемте.
И, схватив помрачневшего Рогова за руку, Светлова потащила его по аллейке -- совсем как расшалившаяся девочка тащит за собой на веревочке игрушечного бычка, вовсе не заботясь о том, катится ли он за ней на колесиках или уже давным-давно волочится на боку.
-- Ребята, мы тут! -- разнесся ее звонкий голос по городку.
x x x
Майор Ножиков усиленно надраивал тряпкой красный каркас "Москвича", когда к нему подошли Горелов и Дробышев. По всему было видно -- оба только из столовой: Горелов держал в руке надкусанное яблоко, а Дробышев нес несколько пачек сигарет.
Голубые глаза Дробышева с тонкими густыми прожилками критически окинули машину.
-- Вот что делает с людьми частная собственность! -- засмеялся Дробышев. -- С нашего партийного секретаря аж седьмой пот сходит.
Ножиков выпрямился, разминая замлевшую спину.
-- Не частная, а личная собственность трудящегося, -- поправил он.
Дробышев протянул руку:
-- Здорово, Сережа.
-- Здорово, Иван Михалыч.
Из распахнутых дверей гаража пахло бензином и промасленной ветошью -на цементном полу просыхали небольшие лужицы, в беспорядке стояли канистры.
Дробышев деловито потрогал ногой новенькие, тугие скаты.
-- Вопрос к тебе имею, Сережа.
-- Я знаю, что не приходишь без вопросов, Иван Михалыч.
-- Спасибо, что деловым человеком считаешь.
Ножиков подошел к водопроводной колонке, стал мыть руки.
-- Чем же на этот раз интересуешься?
-- Володей Костровым.
-- И с каких же позиций?
-- С позиций воинского товарищества. Володя уже пятые сутки на исследовании. Утром мне сказали -- одного-двух к нему могут на короткое время пропустить. Надо бы решить этот вопрос, товарищ партийный секретарь.
Ножиков застегнул воротник, надел галстук.
-- А чего ж его решать, если все решено? Тебе, Иван Михалыч, надо было попрямее спросить, зачем я надраиваю свою "антилопу-гну". К нему сейчас поеду, к Володе. Вот и Горелова взял бы, но у него вестибулярные тренировки. Ты, может быть, составишь компанию?
-- Я сегодня тоже не могу, -- вздохнул Дробышев.
-- Ну, вольному воля, -- сдался Ножиков.
Через полчаса красный "Москвич", сияя всеми ручками, стеклами и дисками, подкатил к проходной, и часовой, которому Ножиков показал в окошко раскрытый пропуск, напутственно пожелал:
-- Счастливого пути, товарищ майор.
Сразу за проходной веселой орущей стайкой машину обступила детвора. Ребятишки бегали по мягким лесным дорожкам копать для рыбалки червей и сейчас, возвращаясь в городок, были рады встрече с Ножиковым. Из всех космонавтов не было для них более дорогого и доступного, чем этот широколицый майор.
-- Дядя Сережа, прокати! -- закричали самые смелые.
-- Дай погудеть, дядя Сережа!
-- А сколько "Москвич" стоит?
-- А сто километров он дает?
-- Ишь вы, неугомонные, -- заворчал на них Ножиков с напускной строгостью. -- Кто домашние уроки сделал, садись в фюзеляж.
-- Мы все сделали, -- заверил белобрысый Митька, Андрея Субботина сын.
Насажав полную машину ребятни, Ножиков дал газ и промчался с километр по пустынному шоссе. Стрелка на приборе скорости, задрожав, слилась с цифрой "100", и кто-то из ребят восторженно выкрикнул:
-- Вот дает! На первой космической прямо!
Погасив скорость, Ножиков развернулся, подвез ребят назад к проходной. Мальчишки высыпали из "Москвича", как горох, дружно прокричали:
-- Спасибо, дядя Сережа!
У Ножикова не было своих ребят. Еще в сорок девятом, через год после того как он женился на Елене Пряхиной, школьной учительнице, в муках родила она сына-недоноска, но спасти его не удалось: мальчик умер на третьи сутки. А после этого жена не беременела. Жили Ножиковы дружно и тихо, были удивительно чутки друг к другу. В их небольшой квартире всегда царил идеальный порядок. При виде чужих ребятишек Сергей не однажды вздыхал. Оттого что не было детей, он посвящал свой досуг делам самым разнообразным: то за новым ружьем центрального боя начинал усиленно ухаживать, то рыболовными снастями занимался самозабвенно или прикипал к фотоаппаратам и кинокамерам. А теперь "Москвич" напрочь вытеснил прежние увлечения. Сергей содержал его в такой чистоте и опрятности, так ревностно за ним ухаживал, что сразу же навлек на себя остроты товарищей. Алеша Горелов, начавший вместе с Андреем Субботиным выпускать стенную газету "Нептун", в первом же номере наградил его карикатурой: обливающийся потом Ножиков орудует над "Москвичом" гаечным ключом. И подпись: "Ни сна, ни отдыха измученной душе".
