Михаил Петров - Адмирал Ушаков
После губернского предводителя один за другим стали выступать предводители уездные. Они сообщали о своих кандидатах в начальники, не жалея красок для расхваливания их достоинств. Меньше всех говорил Никифоров. Сказал, что темниковцами выдвигается всему миру известный адмирал, кавалер многих российских и иностранных орденов Федор Федорович Ушаков, и больше ни слова. А что еще говорить? Кандидатура сия не нуждалась в хвалебных отзывах. Ушакова и без того все знали. Словом, поведение Никифорова всем понравилось, и когда он стал сходить с трибуны, раздались аплодисменты. Захлопал в свои пухлые огромные ладони и сосед Титова. От его хлопка Титова всего покоробило.
- Смею заметить, сударь, - громко зашептал он соседу, - выдвижение Ушакова заслуживает возмущения, а не одобрения. Мы живем с ним почти рядом, и я знаю, какой он худой дворянин.
- Возможно, - ответил сосед. - Однако адмирал он отменный, сомневаться в том не приходится.
После выступлений уездных предводителей объявили перерыв. Собрание, разбиваясь на маленькие кучки, стало растекаться по коридорам, многочисленным залам, где появились столы с яствами и даже шампанским. Дом загудел как улей. Там, в зале, о кандидатах говорили только предводители, а тут, возле столов, каждый был волен говорить о них все, что хотел. Обсуждая достоинства кандидатов, иные горячились, вступали в спор. А были и такие, которые переходили от компании к компании и спрашивали, за кого лучше голосовать. Таких Титов старался склонить на свою сторону.
- Голосуйте за Ахтарова. Не ошибетесь. Это настоящий генерал. Я лично буду голосовать за него.
- А не за Ушакова?
- Что вы, как можно? Ушакова я знаю лучше, чем кто-либо, потому что он мой сосед. Как перед Богом говорю, худой дворянин. Настоящий якобинец он, так и норовит дворянству русскому худое учинить. Зело худой дворянин.
Голосование проходило поздно вечером, а когда закончили подсчет голосов, уже наметился рассвет. Люди выглядели уставшими. Многие, утомленные не столько длительной процедурой выборов, сколько неумеренностью в потреблении шампанского, спали, сидя на стульях. У губернского предводителя под глазами обозначились темные полукружья, и ему стоило немалых усилий руководить собранием до конца.
Итоги голосования оказались такими: за Ахтарова, стоявшего в списке первым, было подано избирательных бюллетеней 76, неизбирательных - 236, за Ушакова соответственно - 291 и 21. Больше Ушакова не смог собрать голосов ни один кандидат.
После оглашения результатов голосования губернский предводитель объявил, что начальником внутреннего губернского ополчения считается избранным отставной адмирал Федор Федорович Ушаков, а кандидатом на сию должность после Ушакова - бригадир Алексей Александрович Пашков, вышедший по числу голосов на второе место.
Титов не стал дожидаться закрытия собрания. Услышав результаты голосования, он незаметно вышел из зала и направился будить своего кучера. Он уехал из Тамбова еще до восхода солнца.
* * *
Предводитель темниковского уездного дворянства Никифоров вернулся из Тамбова 29 июля и в тот же день вместе с надворным советником Сумароковым, князем Кулунчаковым и секретарем из Темникова Поповым явился в имение к Ушакову. Ушаков в это время сидел на крыльце и грел на солнце ноги. Увидев гостей, он быстро обулся и пошел им навстречу.
- Добро пожаловать, господа, прошу в дом!
Никифоров представил ему своих спутников.
- Поздравляем вас, Федор Федорович, от души поздравляем!
- С чем, дозвольте вас спросить?
- С победой, разумеется. Вы избраны начальником над внутренним ополчением губернии.
Ушаков пригласил гостей в дом. Едва он закрыл за ними дверь, как надворный советник Сумароков, на правах старшего депутации, вручил ему постановление дворянского собрания, сопроводительное письмо губернского предводителя Чубарова, копию с баллотировочного листа, после чего низко поклонился и замер в почтительном ожидании, словно находился не в гостиной отставного адмирала, а в приемной самого императора.
Ушаков предложил гостям стулья, расставленные у стен, сам подсел к столу, чтобы в их присутствии ознакомиться с принятыми документами. Лицо адмирала не выражало ни радости, ни огорчения. Казалось, бумаги, как и устное сообщение, совершенно не тронули его. Он читал их с безучастным выражением, читал медленно, как бы с неохотой, то и дело поправляя сползавшие с носа очки.
В ожидании, когда Ушаков кончит читать, Никифоров с секретарем тихо переговаривались между собой, в то время как старый князь и надворный советник, намного уступавший ему летами, с любопытством оглядывали комнату, в которой сидели. Их поражала скромность, даже бедность обстановки. Стол да стулья, да еще посудный шкаф, да еще цветочные горшки на подоконниках... В Тамбове у многих обывателей дома куда богаче обставлены.
Наконец Ушаков кончил читать, снял с носа очки и положил их на бумаги, отодвинутые на середину стола.
- Весьма польщен, господа, честью, мне оказанной. Однако я не смогу, к сожалению, воспользоваться столь высоким доверием.
- Изволите шутить, Федор Федорович, - поднялся надворный советник, а за ним поднялись и остальные. - Дворянство губернии не видит мужа более заслуженного, более достойного, чем ваше высокопревосходительство.
- В таком деле важнее не заслуги, а способности.
- У вас огромный военный опыт.
- Опыт есть, да здоровья нет. Одряхлел я, болезни меня замучили.
Возражая Ушакову, представители губернского собрания теперь уже заговорили наперебой. Они уверяли, что старческие недуги - это не так уж страшно, есть генералы и адмиралы, которым за семьдесят, а они все служат... Ему же, Ушакову, подвергать свое здоровье опасности на службе не придется, поскольку у него будет много всяких помощников, и ему придется только выносить разумные решения... Говорили они много и неумно. Ушаков не выдержал и нетерпеливо прервал:
- Прошу не настаивать, мое решение бесповоротно.
После столь решительного предупреждения продолжать уговоры уже не имело смысла. Возникла пауза. Потом, смирившись, надворный советник заныл:
- Что я теперь скажу губернскому начальству? Как оно на меня посмотрит? Да у меня и язык не повернется сказать...
- Вам не придется объясняться за меня, я напишу губернскому предводителю сам, - сказал Ушаков. - Посидите пока здесь, попейте чайку, я быстро.
Он позвал Федора, приказал ему угостить гостей чем Бог послал и поднялся в кабинет писать письмо.
Писал он быстро, без отдыха, и вот что у него получилось:
"В Тамбовское дворянское собрание.
От адмирала и кавалера Ушакова.
Почтеннейшему дворянскому собранию донесть честь имею:
За избрание меня губернским начальником над новым внутренним ополчением по Тамбовской губернии, за благосклонное, доброе обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность.
С отличным усердием и ревностью желал бы я принять на себя сию должность и служить отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и исполнить никак не в состоянии и не могу. Посему и прошу почтеннейшее дворянское собрание меня от оной уволить и избрать, кого за благо рассуждено будет, другого.
Прошу также верить, что я действительно, будучи ныне при совершенной старости лет, находясь в болезни и всегдашней, по летам моим, великой слабости здоровья, должности понесть и в Тамбовское сословие дворянства явиться не могу.
Адмирал и кавалер Федор Ушаков.
Июля 29 дня 1812 года".
Когда Ушаков с запечатанным письмом вернулся в гостиную, Федор потчевал гостей чаем со свежими кренделями и липовым медом. Чай - любимое Федором угощение, другого не признавал. А ведь в шкафу у него были припрятаны и водка, и заморские вина, мог бы сделать угощение побогаче.
При появлении хозяина гости вышли из-за стола. Надворный советник Сумароков принял от него письмо и учтиво поклонился.
- Очень жаль, что так все получилось, - сказал он.
Вскоре гости уехали. Проводив их, Ушаков вернулся на крыльцо, где до гостей на солнышке грел ноги. Обычно он сидел здесь, сняв сапоги, но сейчас разуваться не хотелось. Не было настроения. Душу томило смутное беспокойство. Где-то в глубине сознания тлело сомнение: правильно ли поступил, отказавшись от начальствования над внутренним ополчением? Он не кривил душой, когда говорил о своем слабом здоровье. Да, старость давала о себе знать. Однако при всей своей дряхлости он мог бы еще, конечно, послужить, мог дать согласие на начальствование... Только к чему это? Слишком сомнительная эта затея, внутреннее ополчение. Кому нужны ополчения, которые нечем вооружить? Сейчас не времена Минина и Пожарского, необученной толпой с вилами да пиками на противника не пойдешь... Поторопился государь с шумихой об ополчениях, страху поддался. А надо бы ему не этим, а усилением регулярной армии заняться, с Наполеоном иначе не расправишься... "Правильно сделал, - подумал об отказе от предложенной должности Ушаков. - Пусть другие забавляются шумихой, коль им нравится, а мне это ни к чему".
