Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов
Однако сперва позвольте внести ясность относительно однофамильца, с которым благодаря Придворному архиву познакомился В. А. Бильбасов. Кто такой поручик Маслов, смотритель вотчин? Это бывший лакей императрицы Елизаветы Петровны Максим Венедиктович Маслов. Сын солдата л.-гв. Измайловского полка Венедикта Маслова, Максим именным указом Елизаветы Петровны от 9 сентября 1743 года определен лакеем двора Ее Императорского Величества и уже 11 сентября того же года приведен к присяге придворным священником Матвеем Андреевым{195}. Состоял Максим Маслов при Комнате Его Императорского Высочества великого князя Петра Федоровича. Служил, наверное, исправно и запомнился наследнику престола. Во всяком случае, он не только отпускался «для ево нужд» в орловскую деревню (с 16 января 1751 по 15 января 1752 года и с 16 июня 1755 по 1 января 1756 года), но великий князь ежегодно жаловал ему 10 рублей на именины, приходившиеся на 21 января. Последний раз Максим Маслов получил свои «законные» десятирублевые в качестве лакея Петра Федоровича 23 января 1759 года. В том же году указом императрицы его перевели в армию поручиком. Но наследник не забыл о нем и 26 июня 1759 года распорядился «пожаловать поручика Максима Маслова в подмосковные свои вотчины к смотрению либерецких каменного и деревянного дворцов» с жалованьем по 150 рублей в год (считая днем назначения 3 июня 1759 года) под команду коллежского ассесора Степана Федоровича Ушакова – управляющего люберецкими вотчинами великого князя{196}. Вот на какого Маслова удалось наткнуться историку Бильбасову{197}.
А теперь пора рассказать о подлинном участнике ропшинской драмы. Сразу заметим, что за пятнадцать лет елизаветинского царствования, то есть с ноября 1741 по 18 января 1757 года, при дворе дочери Петра служил только один лакей по фамилии Маслов – упоминавшийся нами Максим. Это вытекает из ведомостей на получение жалованья придворными служителями, составлявшихся ежегодно по третям – генварской, майской и сентябрьской. Последняя, сохранившаяся в РГАДА, за сентябрьскую треть 1756 года датирована 18 января 1757 года. В ней значится все тот же Максим Маслов{198}.
Сохранились ли аналогичные документы за более поздний срок, точно ответить не берусь. Но для решения нашей проблемы в том нет нужды. Ибо, на наше счастье, рядом с бильбасовским делом лежат приходно-расходные книги Комнаты Его Императорского Высочества за 1757-1762 годы, в которых зафиксирована выдача жалованья по третям всем придворным великого князя, в том числе и упоминавшемуся выше лекарю Лидерсу.
В самой первой книге, за 1757 год, упоминания удостоился только Максим Маслов в связи с получением именных денег. А вот во втором переплете, за 1758 год, мы обнаруживаем следующую запись:
«Марта 29. Комнатному истопнику Алексею Маслову, имяниных денег, которой был имяниник сего марта 17 числа выдано денег пять рублев».
Чуть ниже подпись:
«Оной пять рублев Алексей Маслов принял и росписался».
Берем третий журнал. За 1759 год. Ничего. Четвертый. За 1760 год. И вот она, удача!
«Генваря 6. Голштинскому камер-лакею Алексею Маслову в определенное ему годовое денежное жалованье в шезтьдесят рублев заслуженного жалованья за сентябрьскую треть прошлого 1759 году выдано денег дватцать рублев. Оной денги двацать рублев Алексей Маслов принял и росписался».
Раз деньги выплачены за всю треть, а в книге за 1759 год он не записан, значит, Алексей Маслов произведен в голштинские камер-лакеи из лакеев Ее Императорского Величества 1 сентября 1759 года. О том, что А. Маслов был прежде лакеем, подтверждает запись от 8 января:
«Голштинскому камер-лакею Алексею
Маслову за купленный от нево лакейской мундир с[о] штанами без аксельбанту для голштинского лакея Ивана Судакова выдано денег дватцать рублев»{199}.
Получив первое жалованье при малом дворе 6 января 1760 года, Алексей Маслов будет исправно получать оклад из расчета 60 рублей в год до 13 августа 1760 года, 90 рублей – до января 1761 года, и 100 рублей – по январь 1762 года. В последний раз два камер-лакея Петра Федоровича – Алексей Маслов и Яган Шмит – расписались в получении 33 рублей 33 копеек за сентябрьскую треть 1761 года 24 января 1762 года{200}. Великий князь стал императором, и необходимость в обособленности выплат жалованья приближенным к нему служителям отпала.
Но получением жалованья жизнедеятельность камер-лакея Маслова в документах РГАДА не ограничивается. В одном из соседних прелюбопытнейших дел («Тетради записной нанимаемым лошадям, на которых отправляются музыканты и голштинския полковыя и протчия служители во Ораниембом и обратно из Ранибома») с мая 1759 по февраль 1762 года зафиксированы пять поездок нашего героя за казенный счет:
1. 1759 декабря 5 и 6. «Камер-лакею Маслову и Штурму в санях лакею* 2 лошади» за провоз в Ораниенбаум (то есть лакею Штурму).
2. 1759 декабря 11. «Голстинскому камер-лакею Маслову в санях 2 лошади».
3. 1760 генваря 18. «Камор-лакею Маслову скароходом в кибитке 2 лошади» (то есть со скороходом).
4. 1761 генваря 17. «Двум камор-лакеям в кибитку 2 лошади» (то есть Маслову и Шмиту) для переезда из Ораниенбаума в Петербург.
5. 1761 сентября 6. «Камор-лакею Маслову с лакеями и скараходами в пять кибиток 10 лошадей» и для возвращения 7-го числа{201}.
Между прочим, это же дело наглядно демонстрирует большую занятость Лидерса в сравнении со штап-лекарем Гийоном. За три года Лидерс ездил в Ораниенбаум десять раз – 25 мая, 4 сентября (из Ораниенбаума), 8-10 октября (туда и обратно) 1759 года; 18 января, 17 мая, 22-24 сентября (туда и обратно) 1760 года; 9 января, 17 января (туда и обратно), 6 сентября и 19 декабря 1761 года. Гийону же снаряжали лошадей только 11 мая 1761 года{202}. Если заглянуть в Камер-фурьерские журналы 1759-1761 годов, то без труда можно отметить, что великий князь, за исключением 8-10 октября 1759 года и 19 декабря 1761 года, также совершал в те дни паломничество в любимую резиденцию на берегу Финского залива.
Что касается судьбы Алексея Маслова после событий 28 июня – 3 июля 1762 года, то спешим успокоить тех, кто думает, что злокозненная императрица расправилась с очевидцем ропшинского преступления. Все было проще и прозаичнее. Камер-лакей вернулся к месту службы, продолжил исполнять прежние обязанности, а 21 февраля 1763 года Екатерина II пожаловала его в кофишенки с окладом в 200 рублей. Тогда же он надумал жениться, о чем свидетельствует запись, сделанная в книге выдачи комнатных денег государыни (между 21 и 25 января 1763 года): «Пожаловано девице Анне Костантиновой, зговоренной в замужество за камор-лакея Маслова, 300 рублев»{203}. Как сложилась жизнь Алексея Маслова в дальнейшем, неизвестно. Новые поиски помогут найти ответ и на этот вопрос.
Для нас же важен тот факт, что правота Шумахера подтвердилась в очередной раз. И мы с чистой совестью можем подвести общий итог сравнению версий француза и датчанина. Подробное повествование Шумахера чуть ли не по всем пунктам подкрепляется сведениями из независимых прямых и косвенных источников. А скупая патетика Рульера опирается лишь на слухи и хитрое письмо той, которую он жаждет разоблачить – императрицы Екатерины II. И какой же вывод мы должны сделать? Процитировать самого Шумахера: «В моем сочинении нет ни одной неточности – я могу похвалиться, что ничего не оставил без проверки, чтобы добраться до истины, а найдя ее, беспристрастно изложить на бумаге… Немногие были бы в состоянии провести столь точное исследование, как я, поскольку этому способствовала занимаемая мною тогда должность и тесные связи, которые я поддерживал в то время с различными людьми…»{204}
Ну что ж, нам остается только искренне поблагодарить датского дипломата за скрупулезно собранную им информацию. Взяв ее за основу, используя другие известные источники, мы в силах теперь реконструировать подлинные события 29 июня – 4 июля 1762 года.
Власть и клевета
28 июня. Петергоф. Вторая половина дня. В пятом часу вечера отрекшийся Петр садится в карету с закрытыми окошками и вместе с Алексеем Масловым отправляется в Ропшу в сопровождении… Здесь мы вынуждены прерваться, чтобы выяснить, в сопровождении кого? Екатерина II в записках написала, что дала мужу «надежную охрану с четырьмя офицерами под начальством Алексея Орлова», а в письме Станиславу Понятовскому изложила этот эпизод так: «Я послала, под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложеннаго императора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша»{205}.
Ей вторит и княгиня Дашкова: «Его немедленно отправили туда, под прикрытием Алексея Орлова и подчиненных ему, капитана Пасека, князя Федора Барятинского, Баскакова, с приказанием охранять развенчанного императора»{206}.
