Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ
22 августа в 16.00 сотрудники КГБ получили команду собрать все документы в мешки и подготовить к уничтожению. Был ли то приказ Леонида Шебаршина — бывшего начальника разведки, который в течение первых послепутчевых суток распоряжением Горбачева выполнял обязанности Председателя Комитета, или кого-то рангом пониже — тайна. Но спустя час команду отменили. На следующий день такое же распоряжение получили сотрудники Аналитического управления, но через пару часов и им дали отбой.{4}
Одним из первых приказов Вадима Бакатина был приказ об опечатывании архивов. Но то — приказ. А есть реальность. И есть столы и личные сейфы сотрудников, на которые сургуч не навесишь.
«Те, кто придет в наши кабинеты после нас, найдут лишь пустые ящики», — откровенно говорили комитетчики. «В четвертом отделе (церковь — Е.А.) уже уничтожили все, что касается высших церковных иерархов,» — добавил он.
Когда новый начальник Аналитического управления КГБ полковник Владимир Рубанов пришел взглянуть на свой кабинет, он там обнаружил голые стены: шкафы и сейфы были пусты. Его предшественник, генерал-лейтенант Леонов, на память оставил лишь небольшой серый недавно начатый блокнот: по иронии судьбы, в нем Рубанов нашел и свою фамилию…{5}
22 августа предавали огню и бумагорезательным машинам и документы 7 Управления (наружное наблюдение): «По 8 актам было уничтожено 164 документа. В их числе Сборники 7 Управления, информационные бюллетени, некоторые оперативные документы, изготовленные в период до государственного переворота, спецтетради,» — свидетельствуют материалы служебного расследования КГБ.6 А сколько всего уничтожалось и без всяких актов? Например, на стрельбище Службы охраны КГБ СССР неподалеку от поселка Купавна, куда мешки с наспех засунутыми туда документами сопровождали офицеры спецназа «Альфа»?..
Продолжается уничтожение оперативных архивов и сейчас[103]: по сведениям, идущим из Комитета, изымаются досье, агентурные списки, результаты «глубоких разработок» известных всей стране людей. Так ли это, нет ли — проверить, конечно, нельзя. Тем более что еще в первую неделю после путча большая часть архивных материалов была вывезена на территорию ряда воинских частей, подчиненных КГБ.
Знаю, не досчитаются многих архивных папок и республики, ныне объявившие себя суверенными государствами…
Признаюсь: дважды после переворота я обращалась к руководителям КГБ — сначала к Виктору Иваненко, главе российского комитета, потом к Вадиму Бакатину — просила дать мое «дело». Оба раза не нашли. «Скорее всего уже уничтожили», — сказал Иваненко. Человек, чью фамилию я не могу назвать, но занимающий не малую должность в сегодняшних правоохранительных структурах, выслушав этот мой рассказ, улыбнулся: «Да нет, не уничтожили — просто не хотят давать»…
Короче, остается только гадать, сколь много (много ли?) документов, способных рассказать о подготовке переворота, равно как о связях страны с КГБ, навсегда погибло в бумагорезательных машинах. А сколько компрометирующих бумаг унесли в своих карманах и кейсах чекисты? Когда, в какой момент они выплывут? И чем за эти документы будут платить: постами? твердой валютой?
Но вернемся в осень девяносто первого, когда чуть ли не в каждом кабинете Комитета можно было услышать, как чекисты поносят своего прежнего Председателя — Крючкова. «Он нас всех подставил» — так обычно квалифицировался неудавшийся августовский путч…
Сначала стало известно, что в отставку подала вся коллегия КГБ. Потом часть из «отставников» переехала в «казенный дом» — в следственный изолятор Матросская тишина, где ожидают суда члены ГКЧП и их сподвижники. Следом — еще известие: начальником Московского КГБ назначен горный геофизик, старший лейтенант запаса, недавний помощник мэра Москвы и один из организаторов движения «Демократическая Россия» Евгений Савостьянов[104].
Московские чекисты тогда схватились за голову: к руководителям из партаппарата они уже привыкли, горный геофизик, к тому же первым своим шагом отказавшийся от генерал-лейтенантских погон — это было для них внове. «Я пришел в КГБ как политик», — сказал на встрече с личным составом Савостьянов, стремясь, вероятно, успокоить профессионалов: дескать, в ваши дела лезть не буду. Однако тем и немало обеспокоил прессу: «политики» в КГБ традиционно занимались инакомыслием.
Целый ряд республик, включая Украину, объявили о национализации имущества КГБ на своих территориях и о преобразовании бывших республиканских Комитетов в национальные службы безопасности. Ждали, что вот-вот сменится вывеска и на здании Центрального аппарата КГБ — его передадут под юрисдикцию России.{7}
Наконец, сентябрь, апогей: Вадим Бакатин, Председатель КГБ, заявил о ликвидации Управления по защите советского конституционного строя — идеологической контрразведки.{8}
Империя рушилась. «Государство в государстве», казалось, разваливалось на глазах. В конце ноября «New York Times Magazine» вышел с сенсационным анонсом: КГБ СССР закрывается[105].{9} Следом сенсацию повторила и лондонская «Observer»: КГБ ликвидирован… Ликвидирован? Закрывается? Разрушен?.. Ой ли?
Действительно, 24 октября Президент (чего?) Михаил Горбачев подписал Указ об упразднении КГБ.{10} Правда, в прессе официальные лица предпочитали употреблять словосочетание «дезинтеграция КГБ», то есть разделение его на ряд независимых друг от друга ведомств. Именно это выражение предпочитал в своих интервью и Вадим Бакатин.
Надо отдать должное Председателю Межреспубликанской службы безопасности (так Бакатин теперь именовался): он был честен. Ибо ни о каком роспуске Комитета государственной безопасности речь, конечно, не шла.
Производился нормальный (хотя и не плановый) косметический ремонт. Рассчитанный даже не столько на собственное общественное мнение — оно было занято поиском хлеба, — сколько на благожелательную реакцию Запада. Удалось. Клюнули. Или — помогли «клюнуть»?
В чем же заключался этот «ремонт»?
А в том, что был больший семейный дом, в котором жил огромный клан, именуемый Комитет государственной безопасности СССР. Жили, иногда ссорились, но неизменно, связанные кровными узами, приходили к согласию. Тем более что обедать собирались на одной кухне, где кашеварила одна хозяйка. Потом случился путч, и хозяйку (или, точнее, хозяина) отправили есть казенные харчи в Матросскую Тишину. В доме же на каждой из комнат повесили новые таблички.
На одной написали — «Центральная Служба разведки», прежде — Первое Главное Управление КГБ СССР.
ЦСР возглавил 62-летний академик Евгений Примаков, до того — советник Президента Горбачева, еще раньше — директор Института востоковедения, и следом, — Института международной экономики и международных отношений Академии наук СССР.
Правда, международную известность Примакову принесли не столько его статьи и книги по теории «третьего пути»[106], сколько частые контакты с иракским диктатором Саддамом Хусейном и репутация «друга Багдада».{11}
В ПГУ академика встретили довольно прохладно и полагают фигурой временной. Хотя для разведки он человек не совсем чужой: «Максим», как утверждают его коллеги, начал сотрудничать с КГБ еще в 1965 году в бытность свою корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке. Сам Примаков от принадлежности к семейству на первой пресс-конференции в качестве главы советской внешней разведки публично отрекся, хотя и намекнул, что «приходит туда не совсем новичком».{12} Поговаривают, что с бывшим Председателем КГБ Крючковым нынешний шеф ЦСР рассорился где-то в конце семидесятых годов. Но почему и как — неизвестно, а Ясенево[107] и Матросская Тишина — не те места, где на подобные вопросы отвечают[108].
Другую «комнату» этого «дома» назвали МСБ — Межреспубликанская служба безопасности, которая как бы является правопреемницей КГБ СССР и должна координировать деятельность госбезопасностей суверенных республик. В МСБ сконцентрировали все контрразведывательные главки и управления, включая военную контрразведку, управления по борьбе с организованной преступностью, огромное Оперативно-техническое управление, где, как я уже писала, трудятся чуть ли не лучшие научные и инженерные кадры страны, «бункерное» управление, отдел координации спецслужб соцстран. Правда, число сотрудников, находившихся под началом Бакатина, с каждым днем уменьшалось. Кусочки, и, надо сказать, лакомые, такие как отдел прослушивания телефонов (отдел № 12) или управление наружного наблюдения (№ 7), у МСБ «откусывал» КГБ России, который тоже поменял вызывающее аллергию у советских граждан название: стал Агентством федеральной безопасности.
