Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец
А дальше в памяти всплывал растерзанный хамами, кровожадными василисками Леонтий Плещеев и вспоминалось царю, как упреждал его Леонтий о злокозненном и хитром подьячишке Тимошке, коему и по звездам выпадал царский венец.
И выходило, что худой человечишко становился для него - сильнейшего в мире самодержца - хуже и опаснее турецкого султана или перекопского царя.
А тут ещё неотвратимо надвигалась новая война с Литвой и Польшей, и оставлять на воле вора Тимошку никак было нельзя. О том же неоднократно говорил ему и Борис Иванович Морозов - муж великого ума - и беспредельно преданный Григорий Гаврилович Пушкин.
Промаявшись без сна всю ночь, государь, встав с тяжелою, будто с похмелья головой, призвал к себе дьяка Волошенинова и велел послать к королеве Христине гонца с требованием выдать головою вора Тимошку и товарища его Костку.
- А чтоб королева на сие согласилась, - сказал государь, - пропиши Христине, что ежели она выдаст нам воров, то отдам короне Свойской всю Корелию с Ингерманландиею.
Волошенинов посмел с удивлением поднять на государя взор. Алексей Михайлович улыбнулся:
- Ты напиши, а там, что господь даст.
* * *
17 сентября 1651 года гонец Яков Козлов умчался в Стокгольм. Он был ещё в пути, когда вслед ему царь отправил нового гонца - Янаклыча Челищева. и Козлов, и Челищев ехали в Стокгольм с охранной и толмачами, почти как послы, получив от самого государя строгий наказ: добыть вора Тимошку во что бы то ни стало. Гонцам было приказано: денег не жалеть, а паче того не жалеть посул. Обещать все, чего шведы не пожелают, но вора в Москву привезти живым или мертвым. Однако ж - лучше живым.
И гонцы, не жалея лошадей и себя щадя столь же мало, сколь и запаленных саврасов, мчались, разбрызгивая грязь, на север, на север - к ливонскому рубежу.
Доехав до Колывани, гонцы один за другим появились в замке губернатора Эстляндии графа Эрика Оксеншврны. Действовали они при этом вроде бы и спряма, но на самом деле с великою византийскою хитростью.
И та хитрость шла не от них самих, и не от их малого служебного разумения, а от больших думных людей, что у государя были в немалой чести за искусный ум, изворотливость и смекалку.
Думные чины и надоумили Козлова и Челищева, дадим быть с Эстляндским губернатором и не дать увертливому шведу, скакнув в сторону, вора Тимошку собою прикрыть.
Валено было гонцам, въехав в Колывань, отправляться на базар, а затем на площадь к Ратуше и там, сопровождавшим их толмачам читать по-русски, по-шведски и по-немецки, что приехали они в Колывань с любовью и дружбой и поедут далее в Стекольну к королеве Кристине с любовью и дружбой.
И ради любви меж просветлим царем Алексеем Михайловичем и королевою Кристиной просят они, царские гонцы, изловить злого человека, шильника и вора Тимошку, замыслившего дружбу меж двумя государствами порушить и учинить свару и войну.
Козлов, выслушав совет думцев, засомневался:
- А ладно ли то будет, господа, когда иноземный гонец станет читать повелительные листы свойским и немецким людям? Не будет ли то в обиду начальным людям - губернатору и ратманам?
Думные чины отвечали;
- Ты, Яков, и толмачи, что с тобою поедут, будете говорить о мире и дружбе и против свары и войны. И королеву Кристину будете называть просветлей, предоброй и премудрой государыней. И о благе Свойского королевства будете в тех речах пещись не менее, чем о благе Московского царства. Кто же вам поставит то в укор? Кто посмеет супротив мира и правды пойти?
А после того ведено было и Козлову, и Челищеву в окружении сколь можно большего числа обывателей идти к губернаторскому дому и то же самое принародно высказать губернатору. И в конце спросить прямо: "Если вор Тимошка окажется в Колывани, отдаст ли губернатор вора царским людям или не отдаст?"
И губернатор ничего иного сказать не посмеет, кроме как пообещать, что вора и злоумышленника Тимошку, ежели он окажется в Колывани, отдаст царским слугам. Ибо как ему того не сказать? Будет тогда губернатор тому вору друг и потачик, а обеим государям - супостат.
И обсудив ещё многое, чтоб задуманному делу хорошо свершиться, ближние государевы люди гонцов отпустили, а сами стали готовить ещё одну тайную затейку, о которой и гонцы не знали, какая могла бы сгодиться, если б эстляндский губернатор каким-нибудь образом увернулся.
И когда Козлов уехал из Москвы, а Челищев ещё ждал новых повелений, вслед за первым гонцом, не столь спешно, как он, поехали с товарами тайные государевы люди. И те сокровенные люди ехали по делу, кое от всех прочих держали они в великом секрете - ведено им было в ливонских и в шведских землях накрепко сыскивать вологодского подписка. Тимошку Анкудинова, и отыскав, добывать всеми хитростями.
И было тех человек две дюжины, но ехали они не все вместе, а четыре раза по шесть.
* * *
Тимоше с погодой повезло: он плыл от Стокгольма до Ревеля всего две недели. Повезло ему и в Ревеле: прямо на набережной встретились Анкудинову - будто нарочно ждали его - два новгородских купца - Максим Воскобойников и племянник Воскобойникова - Петр Микляев, разительно похожие друг на друга: оба низкорослые, широкоплечие, с маленькими головами, прилепленными прямо к туловищу. Оба были какой-то неопределенной масти будто на сноп переспелой соломы ветром надуло сухую землю.
Новгородцам оказалось по пути с князем Иваном Васильевичем: из Ревеля, а по-русски - Колывани, ехали они в Нарву, а по-русски - Ругодив. У купцов оказался целый обоз - шесть телег с товарами, и при обозе, кроме них самих, ещё двое приказчиков и двое мужиков-возчиков.
Воскобойников уехал вперед, а весь обоз неспешно двинулся следом. Так как у Тимоши оказалось немало рухляди, пришлось и ему нанимать две подводы и одного возчика - немца Ганса Ноппа, славившегося среди промышлявших извозом ревельцев тремя свойствами: молчаливостью, упрямством и необычайной силой.
Поздно вечером обоз остановился в придорожной корчме. Люди Воскобойникова распрягли лошадей, засыпали им овса и, отужинав вместе со своим хозяином, дожидавшимся их в корчме, легли спать.
"Господи, - подумал Тимоша засыпая, - только застать бы мне Костю в Ругодиве. Может не успел он ещё отплыть в Стокгольм?"
Среди ночи Тимоша почувствовал, как что-то тяжелое придавило его к лавке и, мгновенно очнувшись, понял, что его вяжут веревками по ногам, крепко ухватив за руки. Он рванулся, но встать не смог - четверо сразу лежали и сидели на нем.
- Ганс! - закричал Тимоша. - На помощь!
Воскобойников не думал, что немец ввяжется в драку - не для того нанимал его "князь Иван Васильевич". Но упрямый Нопп был к тому же ещё и очень честен: если уж он нанимался везти человека ли, товар ли, то и за безопасность перевозимого седока и имущества отвечал собственной головой. Да и что бы сказал честный Ганс своим товарищам по гильдии извозчиков, если бы те узнали, что силач Нопп стоял, опустив руки, в то время как разбойники - а Нопп ничуть не сомневался, что это разбойники - вязали его седока веревками?
Нопп рявкнул, схватил за конец дубовую скамью и повернулся вместе с нею сначала направо, а потом - налево. Двое мужиков повалились на пол. Двух других Нопп, схватив за пояса, сорвал с князя Ивана и, ударив одного об другого, кинул оземь.
Оставив князя, Воскобойников и его люди кинулись к Ноппу, но тот, встав спиной в угол, так махал скамьей, что только ветер свистел по избе, качая язычки трех свечей, чудом горевших на печном загнетке.
Тимоша схватил кочергу и ударил ею по голове Воскобойникова. Купец рухнул, не охнув. Его племянник кинулся к дяде, но и сам упал, получив страшный удар кочергой под ребра. Нопп крикнул по-немецки:
- Князь Иоганн! Я сейчас ударю по свечам, а вы бегите к конюшне и выводите двух лучших лошадей!
Тимоша. крикнул также по-немецки:
- Хорошо!
И в наступившей тьме пулей ринулся за порог.
Когда он, сидя верхом, подогнал к избе ещё одну лошадь, с крыльца, как медведь с повисшими на шкуре собаками, скатился великан Нопп.
Из всей рухляди, что была на его возах, Тимоша успел схватить лишь пистолет о двух стволах, кривой турецкий нож и сумку с письмами и деньгами, которую он спрятал в сарае, почему-то побоявшись взять с собою в избу.
Высоко подняв пистолет над головой и зажмурившись, Тимоша спустил курок. Мужики - кто ползком, кто бегом сыпанули в стороны. Нопп, обхватив лошадь за шею, упал поперек спины и следом за князем выскочил из ворот.
Оглянувшись, Тимоша не заметил ни одного человека. "Слава богу, мелькнуло у него в голове, - боятся, сволочи, попасть под пулю".
Нопп, все ещё тяжело дыша, скакал рядом. Лицо его было совершенно спокойно, как будто он сопровождал книзя на утренней прогулке.
* * *
Граф и генерал Густав Горн - военный губернатор и комендант Нарвы был хотя и не давним, но верным приятелем Тимоши. Их взаимная приязнь возникла сразу же - при первой встрече и сохранялась неизменно, несмотря на разницу в возрасте и положении. Густав Горн - высокий, жилистый старик с водянистыми голубыми глазами, торчащими вверх усами, с острыми худыми плечами, локтями и коленями - принадлежал к старому аристократическому семейству, давшему Швеции немало дипломатов и генералов. Однако свой нынешний пост старый вояка считал недостойным для графского рода и чувствовал постоянную обиду и на королеву, и на губернатора Эстляндии Эрика Оксеншерну - мальчишку и выскочку, возвысившегося только благодаря своему дядюшке-канцлеру.
