Геннадий Оболенский - Император Павел I
В полночь арестовали Обольянинова, Нарышкина, Малютина, Кологривова, Кушелева, Котлубицкого. Кутайсова не нашли. Услышав шум, он «бросился бежать, выскочил на улицу в туфлях и сюртуке и, достигнув дома г. Ланского на Литейной, спрятался там и не показывался нигде до следующего дня». «Пронырливый Фигаро, — замечает Саблуков, — скрылся по потайной лестнице, забыв о своем господине, которому всем был обязан».
Генерал-прокурор Обольянинов, преданный государю, предупредил его о заговоре, но полагал, что в нем замешана императрица, и Пален ловко использовал его ошибку. Последним проявлением глубокого уважения императора к своему генерал-прокурору было данное ему поручение привести на верность государю великих князей Александра и Константина утром 11 марта в церкви Михайловского дворца.
Уважало Петра Хрисанфовича и московское дворянство, четырежды избиравшее его своим предводителем. Он смело ходатайствовал о помиловании или смягчении наказания декабристу Е. П. Оболенскому, «сыну своего хорошего знакомого и уважаемого всей Москвой князя П. А. Оболенского».
Кажется, в эти минуты близ дворца появляется карета. Пален все предусмотрел — если Павел останется жив, она отвезет его в крепость; если же он вырвется и позовет на помощь, то найдутся люди, которые помешают ему это сделать.
«Офицеры, бывшие в заговоре, были расставлены в коридорах, у дверей, у лестниц для наблюдения. Так, мне известно, — пишет Лобанов-Ростовский, — что Д. В. Арсеньев, бывший тогда в Преображенском полку… стоял в коридоре с пистолетом. Рискуя головою, заговорщики, по всей вероятности, положили не позволять государю ни спасаться, ни поднимать тревоги. Если бы Павлу и представилась возможность спастись из своих комнат… то жизнь его неминуемо подверглась бы величайшей опасности на каждом шагу, так как заговорщики овладели этою половиной замка».
Стояло ненастье. Резкий ветер гнал низколетящие тучи, закрывавшие луну.
3-й и 4-й батальоны Преображенского полка разворачивались у Верхнего сада близ Михайловского замка в ожидании 1-го Семеновского батальона. Преображенцы застыли в мартовском ночном холоде, наконец подошли семеновцы, запоздавшие на двадцать минут. Погруженный в сон дворец был окружен двойным кольцом войск. Не все его обитатели спали в эту ночь. Томимая мрачными предчувствиями, не спит Мария Федоровна. Не спит, раздираемый сотнями противоречивых мыслей и чувств, ее старший сын, «не имевший мужества сам участвовать в заговоре и тем спасти отца». Не спит тринадцатилетний племянник императрицы Евгений Вюртембергский. Эта ночь в далекой России запомнилась ему на всю жизнь: Дибич и другой наставник принца фон Требра входят и выходят, приводят каких-то людей, намекая, что они в тяжелую минуту смогут защитить его. «Подумайте, как моя детская сила воображения была захвачена сознанием всеобщей опасности, существование которой я так ясно читал на лицах всех присутствующих. Тем временем в безмолвной тишине размеренным шагом проходили полки, а темнота ночи и необычность военных передвижений в такое время придавали этим звукам своеобразие, неприятно на меня действовавшее…»
Помнил он и рассуждения Дибича, будущего начальника Главного штаба. «Император тиран — таков был приблизительный смысл его речей; но, конечно, он и вполовину не столь дурен, как его выдают, чтобы возбудить ненависть и стремление к самообороне и чтобы таким путем совсем от него освободиться. После того как это произойдет, одни надеются получить милость и почет благодаря вступлению на трон старшего сына великого князя, другие готовят Павлу I судьбу Петра III и надеются добыть честь и славу от Марии Федоровны; есть еще интриганы, которые охотнее всего бросили бы в море всю императорскую семью и сели на их место». Дибич не верит в успех заговора.
Секретарь императора Я. А. Дружинин поздно ночью приходит домой, и «плачущий истопник говорит ему о гибели Павла I — то ли неизбежной, то ли уже случившейся». Я. И. Санглен, будущий начальник полиции, расскажет, что слышал, как граф Головкин, указав в окно на Михайловский дворец, произнес: «Этой ночью произойдет ужасная катастрофа». Извозчик, который вез Санглена в 11 часов через Невский на Васильевский, спросил его: «Правда, сударь, что император нынешней ночью умрет? Какой грех!» — «Что ты, с ума сошел?» — «Помилуйте, сударь, у нас на бирже только и твердят: конец».
Глава восемнадцатая
Цареубийство
О стыд! О ужас наших дней! Как звери вторглись янычары!
А. ПушкинУжин шел к концу. Некоторые из заговорщиков не удовлетворились ответом-афоризмом Палена и попытались уточнить, что же он имел в виду. Однако никто не услышал, чтобы осторожный генерал-губернатор произнес хоть слово об убийстве. После фразы об омлете и яйцах собравшиеся пришли к единому мнению и, «предусматривая, что Павел подчинится только насилию, решили заключить его в Шлиссельбург».
Наличие манифеста придает им уверенности — «из всех уст раздавалось имя Брута». Козловский вспомнит, как Пален повел его в особую комнату со множеством оружия и сказал: «мы… сей ночью готовимся переменить участь России и низвергнуть с престола тирана. Выбирай себе оружие, которым ты лучше умеешь действовать». Растерянный Козловский положил за пазуху два пистолета.
Пален предлагает офицерам разделиться на две группы, одну поведет он, другую Платон Зубов. Но все остаются на местах. Вельяминов-Зернов: «Пален сказал: «Покуда, господа, вам надобно разделиться — некоторые пойдут со мною, другие с князем Платоном Александровичем. Разделяйтесь…» Никто не тронулся с места. «А, понимаю», — сказал Пален и стал расстанавливать без разбора по очереди, одного направо, другого налево, кроме генералов. Потом, обратясь к Зубову, сказал: «Вот эти господа пойдут с вами, а прочие со мною; мы и пойдем разными комнатами. Идем». Все отправились в Михайловский замок».
Однако Пален вряд ли положился на случай — в ударную группу Беннигсена (он был главой, и Зубов при нем) вошли те, кто особенно ненавидел царя и был готов на месть: Яшвиль, Скарятин, Татаринов, Гордонов, Бороздин, женатый на дочери Жеребцовой. Группа же Палена, которую он поведет к парадному входу во дворец, скорее официальная: при ней находится генерал-губернатор с правом пресечь любую случайность и арестовать любого сторонника Павла. Конечно, в случае неудачи с таким же успехом будут арестованы и заговорщики. «Пален и Уваров осуществляли надзор за внешней безопасностью».
Согласно хронике Гёте «26 офицеров следуют с Зубовым, 13 — с Паленом». Группы идут разными улицами и должны сомкнуться во дворце.
Вином и злобой упоенны,
идут убийцы потаенны…
Впереди колонны за Беннигсеном и Зубовым идет полковой адъютант Преображенского полка капитан Александр Васильевич Аргамаков. 25-летний племянник Дениса Ивановича Фонвизина, как и племянник Н. И. Панина, сыграет важную роль в заговоре против Павла Петровича.
«В 1820 году Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла, но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться».
Когда подходили к Летнему саду, сильный шум, поднятый птицами, остановил заговорщиков. Они замерли в тревожном ожидании, кто-то даже предложил вернуться: «В Верхнем пруду на ночь слеталось бесчисленное множество ворон и галок, — пишет М. Фонвизин. — Птицы, испуганные движением войска, поднялись огромною тучею с карканьем и шумом и перепугали начальников и солдат, принявших это за несчастливое предзнаменование». В тревожном ожидании проходит несколько томительных минут, потом все успокаивается и заговорщики вновь устремляются за «Длинным Кассиусом».
У главного входа их должен был ждать Пален, но его нет, и поредевшая группа по винтовой лестнице вбегает на второй этаж. Пален объяснит позже Ланжерону, что дал слово наследнику и потому не принимал участия… На самом же деле он продолжает вести двойную игру.
«Смертный отряд», растеряв по дороге отставших, уменьшился до 10–12 человек. Вбежали в маленькую кухоньку, смежную с прихожей перед царской спальней; но, прежде чем войти в тамбур, они должны были пройти мимо караульного Агапеева, стоявшего на часах у иконы.
«В темном коридоре, у дверей спальни Павла I, — пишет М. И. Муравьев-Апостол, — находилась икона, близ нее на часах стоял рядовой Агапеев. Когда заговорщики вступили в коридор, один из них, а именно граф Зубов, ударил Агапеева по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью… В кампанию 1813 года Агапеев находился в стрелковом взводе 3-й роты гренадерского 3-го батальона. Тогда М. И. Муравьев-Апостол собственноручно ощупывал на его голове рубец от ужасной раны, нанесенной ему графом Николаем Зубовым в известную ночь на 12 марта.
