Юрий Звягин - Загадки поля Куликова
Кстати, нужно отметить: путаница в том случае, когда годовая статья начиналась с известий, относящихся к сентябрю, возникала нередко. Для примера укажу на упоминавшуюся выше неувязку с датой нашествия Едигея. Традиционно это событие относится к 1408 г., хотя, как я уже отмечал, датируется в Рогожском летописце и Симеоновской летописи 6917-м, то есть 1409 г.
Откуда это пошло? Судя по всему, ответ прост. В летописях, имеющих первоисточником Троицкую, нашествие Едигея датируется 6917 мартовским годом. То есть это четко 1409-й. Но начинается она в Симеоновской летописи (в Рогожском часть статьи потеряна) с известия о том, что 1 сентября великий князь Василий Дмитриевич «събравъ силу многу, поиде противу Витовта»{318}. При том что в предыдущей статье последняя названная дата — 26 июля (приход Свидригайло на службу к Дмитрию Ивановичу). Однако анализ всех окрестных статей не позволяет сомневаться, что изложение идет с использованием мартовского начала года.
Но вот в конце XV в. происходит окончательный переход на сентябрьский стиль. Его использует, к примеру, Никоновская летопись. Однако ее составители о том, что у них и их предшественников год начинался в разное время, периодически забывают. В данном случае они добросовестно переписывают статьи под теми же годами, под которыми они стоят в предшествующих летописях. И получается, что нашествие Едигея было в декабре 6917 сентябрьского года. А он-то начался 1 сентября 1408 г. от Р.Х.! Вот и получилось у одного события две даты.
Что же касается самой истории, историк XVIII в. сообщает опять (как и в случае с Куликовской битвой) только ему известные подробности. К примеру, о том, что какой-то московский тысяцкий (но Дмитрий же упразднил должность тысяцкого!) уговаривал князя идти на Оку и защищать броды, а хану послать большие дары. Если же тот продолжит наступать, отходить медленно, защищая землю. Что Владимира Серпуховского в Волок великий князь послал, чтобы тот собирал войска северных княжеств и Твери. Что Владимир собрал 7–8 тысяч, а сам Дмитрий в Костроме — 2 тысячи. Называет историк и численность ордынских войск: не более 30 тысяч.
Сыновей Дмитрия Суздальского Татищев категорически оправдывает. Они-де сами были обмануты Тохтамышем, который поклялся им самыми серьезными мусульманскими клятвами, что не причинит вреда москвичам. А так княжичи сопротивлялись, даже тогда, когда хан грозил в противном случае разорить их земли. Зато сообщает, что, отпуская Семена в Нижний, Тохтамыш дал Дмитрию Константиновичу ярлык на великое владимирское княжение, и что именно суздальские княжичи наговорили хану на Олега, обвинив его в сговоре с Москвой и Литвой, что и заставило того на обратном пути разорить рязанские земли.
Линия переноса дат
А хотите, расскажу, откуда могли взяться в Повести о разорении Москвы неправильные даты? На самом деле все очень просто. Знаете, когда 23 августа приходилось на понедельник? Это ближайший раз было в 1389 г., как я уже указывал при анализе сообщения. А следующий — в 1395 г.! Помните, что это за год? Это же дата похода Тимура против Тохтамыша, о котором сообщается в Повести о Темир-Аксаке.
Что рассказы о нашествии Тохтамыша и Тимура между собой связаны, исследователи признают давно. Так, И. Л. Жучкова отмечает, что изложение событий в Повести о Темир-Аксаке противопоставляется описанию нашествия Тохтамыша. Не зря де решающим днем в обеих повестях является 26 августа. Только в Повести о Тохтамыше — это день скорби о разгроме и сожжении Москвы в 1382 г., а в 1395 г. — это день избавления столицы Московии от разорения, день всенародного ликования по поводу чудесного избавления от завоевателя с помощью иконы Богоматери.
Все правильно. Кроме одного: никакого совпадения дат нет. 26 августа в рассказ о событиях 1382 г. просто-напросто перекочевало из повести 1395 г. Потому в рассказе о Тохтамышевом разорении Москвы и назван неправильный день недели! Автор так называемого Куликовского цикла писал свои произведения, явно уже имея перед глазами Повесть о Темир-Аксаке. И, создавая нечто противоположное по смыслу, не удосужился поменять день недели, оставил таким, какой был в 1395 г.
Между прочим, оттуда же, из рассказа о нашествии Тимура, в повествование о событиях 1380 г. попало упоминание о Владимирской иконе Божьей Матери, перед которой Дмитрий Иванович будто бы молится перед отправлением на Куликовскую битву, поскольку о перенесении чудотворной иконы из Владимира в Москву рассказывается как раз в Повести о Темир-Аксаке, которая и называется-то на деле Повесть чудотворной иконе Богородицы и избавлении с ее помощью Москвы от царя Темир-Аксака (вернее, еще длиннее, но смысл тот).
Это первый источник Повести о Тохтамыше. Второй — летописный рассказ о нашествии Едигея в 1409 г. Ведь в нем есть лукавый татарский князь, внезапно напавший на Русь. Есть не успевший по этой причине собрать войска и укрывшийся в Костроме великий князь московский, немирная Литва, литовский князь, пришедший служить Москве. Имеется разграбление татарами Переяславля, Дмитрова, Серпухова и других городов. В Москве по случаю начавшейся осады вспыхивают беспорядки. Наконец, многие москвичи во время осады погибают.
Приведу интересующие нас отрывки рассказа о нашествии Едигея по Симеоновской летописи.
«Тое же зимы некоторый князь ординскыи, именемъ Едигеи, повеленiемъ Булата царя, прiиде ратью на Рускую землю, а съ нимъ 4 царевчи да мнози князи Татарсти;…Се же слышавъ, князь великiи Василеи Дмитрiевичъ печаленъ бысть прилучивъшаяся ради скорби въ Руси, грехъ ради нашихъ, занеже изначала безаконiи Измаилтяне лукавенъ миръ счиниша съ Русскими князми нашими, наипаче же всехъ къ великому князю Василью Дмитриевичи, лестно мирующе съ нимъ… На Москве же ждущи вести отъ Юрья, се инъ некто, въскоре пригнавъ, поведа рать уже близъ сущу града. Василеи же не успе ни мало дружины събрати, градъ осади, въ немже остави дядю своего князя Володимера и брата князя Андрея и воеводы, а самъ съ княгинею и з детми отъеха къ Костроме. И сметяся градъ ужаснымъ смятенiемъ, и людiе начаша зело бежати, небрегуще ни о именiи, ни о иномъ ни о чемъ же, и начата злая бывати въ человецехь, и хишници грабяче явишася. Повелеша же и посады града жещи… Въ тои часъ видети година бе страшна, страшна, человекомъ мятущимся и въпiющимъ, и великы пламы гремяща на въздухъ въсхожяху, и градъ обстоимъ полкы безаконныхъ иноплеменникъ. Дни же пятку сущу тогда; юже кь вечеру клонящуся, начаша полкы поганыхъ являтися, ставляхуся на поли града, не смеяху бо близъ града стати, пристроя ради граднаго и стрелянiа съ града; но ста въ селе на Коломенкахъ и виде вся люди ужасошася, не единаго же противу ему стоаща, и распусти воя, и быша поганiи тяжце пленяюще христiанъ, овiи сечахуть, овiи въ пленъ ведяхуть и тако множество людей безчислено изгибоша, за умноженiе бо грехъ нашихъ смирилъ ны Господь Богъ предъ враги нашими… Много же плениша распущени Едегеемъ Измаильте, градъ великiи Переяславль пожгоша, и Ростовъ, таже и Новъгородъ Нижнiи тяжце плениша и пожгоша весь, и Городець, и волости мнози поимаша, и множество людеи изгибоша, а инiи отъ зимы изомроша. Бяшеть бо тогда зима тяжка зело, и студень преизлише велика и изгибель бысть христiаномъ. Тогда же храбрiи наши Ляхове, иже величаве дръжаще градъ Пречистыа Богоматере, мужественыа ихъ лысты токмо на бегъ силу показаша, быша еще на нихъ же люди грабяче и губяче, нигде ни мало же съ иноплеменники победившеся, сломи бо ся оружiа ихъ и щитъ гордыхъ огнемъ съжжеся, по пророку… На тоже лето дороговь бысть велика всякому житу; множество христiанъ изомроша отъ глада, а жито продавци обогатеша»{319}.
В более распространенном варианте Никоновской летописи есть еще одно место, вызывающее ассоциации с Пространным рассказом. В погоню за Василием Дмитриевичем Едигей шлет 30 тыс. воинов. У Тохтамыша было, напомним, по Пространному рассказу, около 30 тыс. человек.
Интересно, что нашествие Едигея не затрагивает рязанские земли. Летописи не обвиняют на этот раз рязанских князей в сотрудничестве с татарами. Но если учесть, что под удар попали территории Москвы (в том числе и нижегородские, ярлык на которые Василий Дмитриевич Московский получил в 1391 г.), и даже Твери (Клин), а Рязань не пострадала, это наводит на мысль.
Есть, безусловно, и различия. Главное — Едигей Москву не взял. Хотя… он получил 3 тыс. рублей отступного. Это больше, чем годовая ордынская дань с Московского княжества. Так что, если не страдать особой доверчивостью к летописцам (а что они умеют врать, мы уже убедились), можно подумать, что столицу ему все же сдали.
Литовский князь (в данном случае Свидригайло Ольгердович, незадолго до этого принятый на русскую службу и оставленный охранять город) на этот раз Москву не защищал, смылся. И гибнут москвичи не от татарских сабель, а в основном от голода. Так что никто и не утверждает, что рассказ о взятии Москвы Тохтамышем — точная калька с рассказа об осаде ее Едигеем. Но и совпадения не могут быть случайными. Для этого их слишком много.
