Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
В последующие три года был учреждён ещё ряд эстонских газет: «Тарту Ээсти Сейтунг» (1879 г.), «Валгус» (1880 г.), «Олевик» (1881). Первая же ежедневная газета («Постимээс», Дерпт/Юрьев) появилась в 1891 г.
Эстонская интеллигенция, сходясь в задачах пробуждения национального самосознания эстонского народа, облегчения его социально-экономического положения, реализации его вековой мечты о земле, вскоре разошлась в видении путей реализации этих задач, т.е. с кем ей быть и на чью помощь рассчитывать. Так эстонское национальное движение раскололось на два направления: русофильское и немецко-балтийское (терминология губернатора Эстляндии, князя Сергея Владимировича Шаховского).
Представители русофильского направления — публицист К.Р. Якобсон, художник И. Келер, писатель Ф.Р. Крейцвальд, поэт и языковед Михкель Веске, писатели Адо Рейнвальд и Юхан Кундер, редактор газеты «Вирулане» Яак Ярв и др. видели национальное, культурное и экономическое освобождение крестьян от пут остзейского порядка в более тесном единении с Россией и возлагали все надежды на центральное правительство.
Целью русофильского направления являлось создание свободного крестьянского землевладения и полная ликвидация всех феодально-сословных пережитков особого остзейского порядка. К.Р. Якобсон, называвший помещиков кровопийцами и паразитами, которые «впились, как пауки, в жилы эстонского народа», считал, что эстонец снова должен стать хозяином на своей земле. И. Келер, воспринимавший помещиков как рыцарей-разбойников, поскольку они продолжали грабить крестьян, придерживался мнения, что эстонские крестьяне имеют право безвозмездно получить обратно землю своих отцов. Помещикам же, как считал Келер, следует оставить в пользование такой процент земли, какой они сами составляют от общей численности населения.
Русофильски настроенные эстонские интеллигенты, несмотря на известный радикализм в высказываниях в отношении прибалтийско-немецких помещиков, не были революционерами и стояли на довольно умеренной политической платформе. Большая часть их требований была выработана в 1860-х гг. в ходе петиционного движения крестьян Южной Эстонии и носила форму коллективных прошений к высшей государственной власти. В более полном виде эти прошения были сформулированы К.Р. Якобсоном на страницах газеты «Сакала» и сводились, в частности, к следующему: запретить помещикам отнимать у крестьян землю, включать в крестьянские земли леса и торфяные болота, ликвидировать все формы отработочной ренты и прочие кабальные арендные договора, равномерно распределять налоги между мызными и крестьянскими землями, отменить телесные наказания, ликвидировать средневековые привилегии рыцарства и лютеранской Церкви, распространить на Прибалтийский край российскую земскую и судебную реформу, сделать школу светской с преподаванием на родном языке. Как видим, эти прошения в целом вписывались в реформы Александра II и не подрывали государственных устоев. Напротив, ослабляя позиции немецко-лютеранского элемента в крае, они объективно способствовали срастанию прибалтийской окраины с внутренними губерниями России. В то же время, как и во всяком национальном движении, существовала опасность, что на смену прибалтийско-немецкой обособленности края от России может прийти эстонский сепаратизм. По крайней мере, в 1860-е и 1870-е гг. такая опасность не обнаруживала себя явно, поскольку в борьбе за освобождение эстонского крестьянства от национального и социального гнёта немецких помещиков эстонцы-русофилы искали союзников в русском обществе, в среде русских либералов и славянофилов и пытались использовать трения, время от времени возникавшие в отношениях между немецким элементом в Прибалтийском крае и верховной российской властью, в интересах эстонского национального движения. Так, Якобсон развивал мысль о дружеском сотрудничестве славянских и финских народов. Он, в частности, писал: «Я всё более и более сознаю, что только в дружбе с русскими мы можем достигнуть тех целей, к которым стремятся лучшие люди нашего народа»{218}.
Русофильство эстонской интеллигенции подпитывал ось также их поездками в Петербург, получением образования в русских учебных заведениях, обращением в своём творчестве к достижениям русской литературы, музыки, живописи. Многие эстонские писатели (Веске, Кундер, Тамм и др.) были одновременно и переводчиками русской литературы. С конца 1870-х гг. благодаря их переводческой деятельности начинается интенсивное издание на эстонском языке произведений Пушкина, Гоголя, Крылова, Лермонтова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Л. Толстого. Таким образом, русская литература становится одним из источников формирования эстонской национальной литературы. О связи эстонских интеллигентов с русской литературой и вообще с Россией писал В. Веске к И. Келлеру в 1883 г. Огорчённый смертью И.С. Тургенева, В. Веске высказал такое откровение: «Русская слава — это и эстонская слава. Русская радость и русская боль — это также эстонская радость и эстонская боль»{219}.
В то же время Якобсон, Келер и их сподвижники стремились к сближению с деятелями культуры Финляндии. А там сепаратизм становился неотъемлемой частью национальной идеологии. Как могут трансформироваться цели эстонских русофилов, вероятно, в том числе и под влиянием интеллигенции родственного народа, свидетельствует эволюция взглядов А. Дидо (Тийдо), корреспондента газеты «Сакала» и единомышленника Якобсона и Веске. Так, в 1882 г. в одном рукописном стихотворении он высказал мысль об эстонской республике, показав тем самым, что Россия и русские, по крайней мере для части идеологов эстонского национального движения, могут оказаться лишь временными попутчиками.
Однако стремление к культурному и политическому обособлению края от России, составляющее вековое вожделение прибалтийских немцев, было более характерно для немецко-балтийского направления в национальном движении эстонской интеллигенции. Представители этого направления — редактор газеты «Ээсти Постимээс» И.В. Яннсен, лютеранский пастор Якоб Хурт и ряд других пасторов-эстонцев надеялись облегчить положение эстонского народа путём единения с прибалтийскими немцами. Хотя они и выступали за обучение на родном языке и за развитие национальной культуры народа, всё же стержнем национальной самоидентификации эстонцев они считали лютеранскую веру, всячески защищали авторитет лютеранской Церкви и тянули тем самым народ в сторону от России. Представители немецко-балтийского направления поддерживали наиболее благополучный элемент эстонской деревни — крестьян-дворохозяев, и особенно ту его прослойку, которая была тесно связана с дворянскими имениями и лютеранской Церковью. Они стремились содействовать развитию крестьянского хозяйства, пропагандируя сельскохозяйственные нововведения, выступая за денежную аренду, покупку крестьянами-дворохозяевами своих дворов в собственность. Их критика особого остзейского порядка и привилегий помещиков всегда носила умеренный и в целом примиренческий характер и не шла дальше просьб учитывать интересы крестьян-дворохозяев. Народу же рекомендовалось сохранять терпение и уповать на Бога. Русофильское и немецко-балтийское направления в среде эстонской интеллигенции не сразу приобрели характер политических партий. Поэтому губернатор Эстляндии князь Сергей Владимирович Шаховской[63] называл их партиями лишь условно. Во всяком случае, он обратил внимание на крайнюю непримиримость немецко-балтийской партии в отношении своего русофильского контрагента. Он отмечал, что вожаки немецко-балтийской партии — дворяне и пасторы пытаются всеми способами скомпрометировать первую партию. «Всегда неразборчивые в средствах, — свидетельствует Шаховской, — они не задумываются ни перед клеветой, ни перед инсинуациями, чтобы напугать правительство и выставить в его глазах приверженцев первой партии в качестве социалистов, революционеров, бунтовщиков, и даже рискуют, чтобы затемнить истину, приписывать этой партии специфические тенденции, т.е. такие, какие преследуются только ими одними»{220}. Такое свидетельство не удивляет, ведь все эти качества немецкие дворяне и лютеранские пасторы продемонстрировали во время гонений на православную Церковь и всё русское в Прибалтийском крае. «Можжевеловые» же «немцы» из числа эстонских интеллигентов доказали на направлении борьбы с инакомыслящими соплеменниками свою обучаемость по немецко-лютеранским канонам.
С.В. Шаховской считал «необходимым в видах установления более тесной связи местного края с Россией поддерживать первую партию»{221}. К концу своего губернаторства ему придётся столкнуться и с третьей партией, которую он назовёт патриотической или партией эстонских сепаратистов.
