Валерий Гитин - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2
Естественно, «Мемуары» Казановы украсили собой все возможные списки запрещенных книг.
Эротическая миниатюра. XVIII в. Россия
И все же «Мемуары» никогда не подвергались таким яростным преследованиям церковных и светских властей, как произведения русского поэта Ивана Семеновича Баркова (1761—1768 гг.).
Барков был символом особого направления в русской поэзии, названного «барковщиной» и традиционно воспринимаемого как «хулиганско-эротическая поэзия, изобилующая непристойной лексикой», и это определение отнюдь не самое жесткое.
Между прочим, современники Баркова не приходили в тот цензурный экстаз, который так характерен для буржуазно-демократических времен, и воспринимали его стихи как «шутливую поэзию», только и всего.
У Баркова было немыслимое количество последователей. Известно, например, что некоторые произведения, автором которых он якобы являлся, были написаны лет этак через 70—80 после его смерти. Известно и то, что под именем почившего Баркова довольно часто скрывались многие и многие из тех, кто вошел в историю литературы с репутацией вполне благонамеренного человека, чьи произведения составляют золотой фонд семейного чтения.
Баркова очень высоко ценил Пушкин. Это ему, великому поэту и весьма требовательному критику, принадлежат слова: «Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе… Для меня сомнения нет, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будут полное собрание стихотворений Баркова».
Судя по тому, что полное собрание сочинений Ивана Баркова и по сей день не вышло в свет, можно сказать, что время, о котором мечтал Александр Сергеевич Пушкин, еще не пришло…
Отдельные стихотворения и подборки появляются в разных изданиях, однако предваряющие эти подборки статьи маститых филологов, написанные в извиняющемся тоне, свидетельствуют о том, что табу, наложенное в свое время на имя Ивана Баркова, все еще не снято и едва ли будет снято на официальном уровне в ближайшем обозримом будущем.
КСТАТИ:
Не смею вам стихи Баркова
Благопристойно перевесть
И даже имени такого
Не смею громко произнесть!
Александр Пушкин
Это шуточное четверостишье в полной мере отражает суть традиционного восприятия Баркова, едва ли претерпевшего серьезные изменения в последние два с половиной столетия.
В свете этого восприятия поэзия Баркова выглядит сплошной похабщиной, издевательством над всеми моральными нормами и ценностями.
Барков же применял нестандартную лексику вовсе не из-за недостатка словарного запаса. Эта лексика служила ярчайшим выразительным средством дерзкого столкновения бесхитростной народной манеры отражения бытия и манеры салонной.
Стихи Баркова — отнюдь не глумление над моралью, а дерзкий вызов официальной власти, ее цензуре, ее нормам внешнего поведения и стереотипам мышления.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ:
Муж спрашивал жену, какое делать дело.
— Нам ужинать сперва иль еться начинать?
Она ему на то: — Изволь ты сам избрать,
Но суп еще кипит, жаркое не приспело.
Труды дают нам честь и похвалы на свет,
Трудом восходит вверх могущество героя.
Любовь от всех за труд приобрела Аннет
За то, что хорошо ебется стоя.
Иван Барков
Неотъемлемая часть русской литературы XVIII века, нравится это кому-то или нет. Правда, желающих авторитетно определять, что следует относить к литературе того или другого века, а что нет, предостаточно, вот только их квалификация оставляет желать лучшего, а то ведь они зачастую напоминают сосредоточенного Участкового милиционера, решающего задачу: «Спящая Венера» Кисти Джорджоне — порнография или же эротика?
КСТАТИ:
«Люди любят и ненавидят одни и те же вещи, но желающих много, а вот вещей мало».
Сюнь-цзы
Есть, конечно, вещи, и вовсе не подлежащие обсуждению. Та эпоха сверкает именами драматургов Пьера Корнеля (1606—1684 гг.) и Жана Расина (1639—1699 гг.), а некий Жан Батист Поклен, более известный как Мольер (1622—1673 гг.), человек весьма сомнительной нравственности, но несомненной гениальности, произвел подлинный переворот в драматическом искусстве, создав жанр социально-бытовой комедии, в которой он соединил, казалось бы, несоединимое: буффонаду, балаганный юмор и высокий артистизм, присущий лишь аристократическому искусству. И все получилось!
Этот человек оставил после себя такой яркий след своими «Мещанином во дворянстве», «Тартюфом», «Дон Жуаном», «Мнимым больным» и т.д., что его хватило бы на добрый десяток королей, включая и его современника Людовика XIV. Поговаривают, что его жена Арманда Бежар была в то же самое время и дочерью великого драматурга. Что ж, все может быть, но какое это имеет значение для следа человека в Истории? А те, которые полагают, что имеет, как правило, никаких следов после себя не оставляют. Кроме, разве что, грязного белья, в котором они так любили копаться…
И что бы, и кто бы ни говорил о каких-либо подробностях интимных биографий братьев Монгольфье, Жозефа Мишеля (1740—1810 гг.) и Жака Этьена (1745—1799 гг.), но это они ведь построили первый в Истории воздушный шар, а вот этим как раз и все сказано!
Но вернемся к литературе той фантастически богатой на культурные достижения эпохи. Пьер Огюстен Карон де Бомарше (1732—1799 гг.), безмерно талантливый человек, к тому же достаточно высокого происхождения, отразил в своих знаменитых пьесах «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро» конфликт между третьим сословием и дворянством, причем, явно сочувствуя первому.
Шедевры искусства, так же, как и воинские подвиги, должны, кроме всего прочего, обладать еще и определенного рода социально-нравственной ценностью. Думается, что антиаристократический пафос популярных комедий Бомарше подлил достаточно масла в огонь будущей революции. Смеяться, конечно, «не грешно над всем, что кажется смешно», однако иногда смех имеет своим следствием уж очень горькие слезы…
Вольно или невольно, но немало масла в тот же огонь подлил и Иоганн Фридрих Шиллер (1759—1805 гг.), с его мятежным стремлением к неограниченной свободе и жгучей ненавистью к феодальным порядкам (драмы «Разбойники», «Заговор Фиеско» и «Коварство и любовь», трагедии «Дон Карлос», «Мария Стюарт» и т.д.)
К сожалению, достаточно много найдется на просторах Истории талантливых людей, по тем или иным причинам не добившихся материального благополучия и возложивших ответственность за это на общество, совсем как ребенок, пинающий ногой шкаф, о который он ударился нечаянно…
КСТАТИ:
«Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-то ободрать».
Михаил Салтыков-Щедрин
А этот великий поэт хотел вещей простых, понятных и естественных, о чем и писал свои стихи, сделавшие его национальным героем Шотландии и мировой знаменитостью. Роберт Бернс (1759—1796 гг.), сын фермера, который в ранней юности начал сочинять произведения, ходившие в списках по всей Шотландии.
Подлинная слава пришла к нему в 1786 году, когда был издан томик его стихов, и весь тираж разошелся в один день.
У него была возлюбленная, Джин Армор, которая родила ему близнецов, но не могла выйти за него замуж из-за яростного противодействия родителей, мечтавших о выгодной партии для своей дочери и теперь пылавших ненавистью к тому, кто столь наглым образом отнял у них эту мечту.
Рассудив, что сложившаяся ситуация имеет больше плюсов, чем минусов, Роберт переезжает в Эдинбург, где быстро достигает громкого успеха. Его двухтомник мгновенно распродается, а за право впредь издавать его произведения издатель выплачивает Бернсу весьма немалые деньги, которые враз поворачивают на 180 градусов вектор отношения к поэту родни матери его детей, а также и самой Джин, в недавнем конфликте принимавшей сторону отца и матери.
Возможно, мечта об иных, не таких как у Джин, взглядах на любовь породила эти знаменитые строки:
Ты свистни —тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни — тебя не заставлю я ждать,
Пускай там бранятся отец мой и мать —
Ты свистни —тебя не заставлю я ждать…
И гордый Роберт посылает куда подальше свою излишне благоразумную подружку с ее родителями впридачу.
Он известен уже всей Великобритании. Он знаменит, он принят в высшем обществе, он — кумир женщин…
КСТАТИ:
— Кто там стучится в поздний час?
«Конечно, я — Финдлей!»
— Ступай домой. Все спят у нас!
«Не все!» — сказал Финдлей.
— Как ты прийти ко мне посмел?
«Посмел!» — сказал Финдлей.
— Небось наделаешь ты дел…
«Могу!» — сказал Финдлей.
