Уильям Аллен - История Украины. Южнорусские земли от первых киевских князей до Иосифа Сталина
К тому времени уже произошли события, показавшие, что надежды на восстановление Речи Посполитой, даже при поддержке и одобрении Романовых или под их покровительством, — это всего лишь пустые иллюзии польских романтиков. Уже в 1792–1794 гг., во время героической борьбы Костюшко и Домбровского против русских и прусских войск, стало очевидно, что, как только театр военных действий перемещался на земли, где не было польских крестьян, защитники польской независимости теряли всякую поддержку у населения. Например, в 1792 г. князь Иосиф Понятовский, будущий маршал Франции, сообщал королю, что волынские крестьяне поддерживали русские войска и что «чернь, как обычно, на стороне Москвы». В июне того же года он писал из своего лагеря: «Моими врагами были крестьяне, а иногда и их владельцы; противник всегда знал мои планы, получая сведения обо всем, что происходит в моем лагере, от шпионов всякого вида и рода, которых ему было очень легко отыскать, в то время как мне это сделать было чрезвычайно трудно».
Подобное отношение крестьян к полякам объясняет нам, почему энтузиазм, с которым высшие круги польского общества относились к Наполеону, не нашел никакого отклика на территориях Речи Посполитой, отошедших к России. В 1805 г. была разгромлена Австрия, Пруссия — в 1806 г., а Россия потерпела поражение в 1807 г. Поляки надеялись, что Наполеон воспользуется благоприятным моментом и восстановит Речь Посполитую в ее прежних границах. Домбровский, служивший у французов, обратился к населению земель, отторгнутых у Польши, с призывом к восстанию. Однако на этот призыв никто не откликнулся, а Наполеон, к огромному разочарованию поляков, заключил Тильзитский мир. Он решил удовлетвориться созданием Великого герцогства Варшавского с чисто польским населением, во главе которого поставил представителя саксонской фамилии. Он надеялся укрепить новое Польское государство дарованием различных прав и привилегий среднему классу и свободы — крепостным. Но тут он столкнулся с таким упорным сопротивлением части польской аристократии, что предпочел оставить все как есть.
После разгрома Австрии в 1809 г. Великое герцогство Варшавское получило Краков и Малопольшу, но Галиция осталась в составе Габсбургской империи. Наполеон, по-видимому, хорошо понимал, с какими сложностями ему пришлось бы столкнуться, если бы он поддержал требования Польши возвратить ей бывшие русские и литовские земли Речи Посполитой. Даже в 1812 г., когда в составе Великой армии, оккупировавшей Полоцк, Могилев и Смоленск, находилось 100 тысяч польских солдат, император не спешил удовлетворить территориальные требования поляков. В Варшаве сейм Великого герцогства принял резолюцию о восстановлении Польши в ее исторических границах, но Наполеон воздержался от одобрения такого шага. Он решил подождать и посмотреть, как эта резолюция будет воспринята на территориях, когда-то принадлежавших Польше, а позже отошедших к России. К тому же до самого своего ухода из Москвы он не терял надежды примириться с Александром I и, по-видимому, не хотел сердить русский двор, поддерживая польские (или турецкие) требования.
Легенда о том, что Наполеон собирался совершить поход на Украину, лишена всякого основания. Его война с Россией не была «тотальной», а его намерения сильно отличались от намерений Карла XII. Мощный патриотический подъем, который вызвало в Великороссии вторжение французов, наблюдался и на Украине. Покинув Москву, Великая армия двинулась на юго-запад, но это было сделано только для того, чтобы не идти по опустошенной войной Смоленской дороге. В Малоярославце путь французам преградил Кутузов, и, несмотря на кажущийся успех в битве, Наполеон не рискнул пробиваться в богатые и плодородные, но относительно изолированные районы на юге и западе России.
После Венского конгресса Великое герцогство Варшавское снова стало царством Польским под властью царя Александра. Были сохранены внутренняя структура и «наполеоновские границы» этого царства; не только Россия, но и Австрия и Пруссия гарантировали сохранение «польских национальных особенностей». В царстве Польском вся администрация осталась польской; Польша имела королевскую армию, а в Варшаве с помощью Кракова и Вильно был создан университет.
Период после 1815 г. стал временем расцвета польской литературы и науки. Однако все интеллектуальные движения этого периода по-прежнему вдохновлялись романтическими идеями возрождения Польского государства в границах Речи Посполитой и всех ее структур.
40 лет спустя, в 1867 г., оторванный от жизни польский националистический романтизм нашел свое яркое отражение в манифесте, выпущенном польскими эмигрантами, в котором выражался протест против проведения Славянского конгресса в Москве. Уцелевшие участники восстаний 1830–1831, 1848 и 1863–1864 гг. объявили себя «представителями единой и неделимой Речи Посполитой, созданной Богом и историей». «В древней Речи Посполитой, — писали они, — Русь и Польша, связанные с Литвой нерушимыми узами истории и моральных потребностей, в качестве независимых равноправных государств, образовали союз, который мог принести счастье этим нациям. Мы всегда будем верны этому принципу, символом которого служит наше знамя, на котором изображены Архангел Михаил, Орел и Желоб (гербы Киева, Польши и Литвы соответственно)».
В 1867 г. подобный политический романтизм уже давно устарел и не имел никакого оправдания после трагических событий предыдущих четырех десятилетий. В годы, которые привели к вооруженной борьбе «царства Конгресса» с романовской Россией, идеи, касающиеся прошлого Польши и ее надежд на будущее, нашли свое отражение в работах таких историков, как Лелевел и Чайноша, и политиков из школы Адама Чарторыйского. Мицкевич в «Литании пилигримов» выразил всю гордость и страсть национальных чаяний. В Литве, Белоруссии и на Украине этот польский мессианизм нашел много сторонников среди мелкого дворянства, получившего образование в римских католических школах. Типичными представителями этого поколения стали поэты Гощинский и Залеский, выходцы из мелкопоместной шляхты. Это были польские поэты, но они представляли так называемую украинскую школу в Варшаве, и два поэта этой школы участвовали в восстании 1830–1831 гг. С польской точки зрения того периода Гощинский и Залеский являлись «украинцами», но в действительности они были обедневшими польскими шляхтичами, которые выросли в Правобережной Украине и получили образование сначала в польской школе в городе Умань, а потом — в Варшаве. Даже в 1830–1831 гг. революционное польское правительство не освободило от крепостной зависимости крестьян, проживавших на его территории; а на юге польские отряды Дверницкого и Ромарино не получили никакой поддержки у крестьян Волыни. Для представителей политического романтизма того времени социальных вопросов просто не существовало.
После восстания 1830–1831 гг. представители польской эмиграции стали исключительно популярны в Западной Европе. Они имели определенный вес, поскольку принадлежали к аристократическим и шляхетским кругам и имели многочисленные связи в верхних слоях европейского общества, были хорошо образованны, иногда талантливы и достаточно богаты, кроме того, их поддерживал Ватикан. Симпатии европейских либералов еще усилились, когда «польские несчастья» перестали быть темой для поэзии и воспоминаний об ушедших донаполеоновских временах, а превратились в мрачную реальность.
Император Николай I был не жестоким, но вспыльчивым и несговорчивым человеком. После Польского мятежа он отменил конституцию и ввел военно-полевые суды. Николай поменял всю администрацию в Польше и закрыл Виленский и Варшавский университеты, а также Кременецкую гимназию и все школы, основанные Адамом Чарторыйским. Были также казни и ссылки, но они не носили систематического характера, как после восстания 1863 г. Европа выражала сочувствие Польше, но оно не шло дальше газетных статей и риторических речей. В период между 1830 и 1848 гг. мир искал уже другие идеалы и пути, которые отличались от тех, что вдохновляли итальянских карбонариев, декабристов и польских патриотов. Социальные взгляды проникли даже в смутные мечты тех, кто еще оплакивал свою «распятую страну». Эти идеи начали формировать прочную основу для новых движений, которые примут форму сознательной или полубессознательной борьбы между классами.
Прошло всего 15 лет со дня Польского восстания, и верования и надежды польских политических романтиков стали казаться уже «доисторическими». Европа в 1846 г. находилась накануне национальных революций, в которых социальный фактор приобрел решающее значение. Эти новые движения имели более глубокие корни и обладали гораздо более широкими возможностями, чем восстания 1830 г., которые начинались в основном по инициативе офицерских и студенческих «тайных обществ», члены которых принадлежали к мелкому дворянству или среднему классу.