Андрей Васильченко - МИСТИКА СС
Глава шестая. Ученые и «техномаги» из «Наследия предков».
Осторожно надламываю последнюю печать и разворачиваю пакет. На стол сыплются связки писем, какие-то акты, свидетельства, выписки, пожелтевшие пергаменты, испещренные розенкрейцерской тайнописью, дневники, полуистлевшие гравюры с герметическими пантаклями, загадочные инкунабулы в переплетах из свиной кожи с медными застежками, стопки сброшюрованных тетрадей; далее пара шкатулок слоновой кости, набитых всевозможной антикварной чепухой: монеты, кусочки дерева и какие-то косточки, оправленные в сусальное серебро и золото, на дне матово отблескивают черные полированные грани — пробы отборного графита из Девоншира.
Густав Майнринк. «Ангел западного окна»У читателя может сложиться впечатление, что до начала Второй мировой войны Аненербе занималось только идеологической обработкой членов СС. Это не так. Другой, не менее важной задачей были геральдические исследования и изучение сакральной символики. Эта работа «Наследия предков» базировалось на желании Гиммлера создать родословную каждого высокопоставленного эсэсовца, которую должен был венчать собственный герб. Подобное намерение вписывалось в общую концепцию создания специфических национал-социалистических традиций, которые стали прививаться, начиная с 1933 года. Чтобы поспособствовать этому начинанию, Гиммлер поставил перед Аненербе задачу возвратить в обиход старые ритуальные знаки. Тщеславие рейхсфюрера выражалось не только в том, что он собирался прославить собственных предков, но и в том, что он был намерен выстроить запутанное генеалогическое древо самого Гитлера. Занимаясь составлением родовых гербов Поля и Гейдриха, Аненербе неожиданно обнаружило, что свастика использовалась не только в домашнем гербе Гитлера, но и Гиммлера. По их версии, семья Гиммлера стала применять этот символ в 1523 году, то есть почти на век раньше Михаеля Гитлера. Интересно то, что этот Михаель Гитлер автоматически зачислялся эсэсовскими исследователями в предки фюрера, однако для этого не было никаких оснований, а после войны данный вывод был вообще признан ошибочным.
Политическая направленность исследований была очевидной. Когда Гиммлер ставил перед Аненербе научные задачи, то подразумевал, что их выполнение должно было способствовать созданию нового германского мира, причем СС рассматривались как краеугольный камень этой цивилизации. Мифологические выдержки, увязанные с утилитарной идеологией, должны были вылиться в специальные эсэсовские поселения, своего рода питомник для новой германской расы, Мифология между тем начала выходить за рамки чисто практических задач. Гиммлер поручил Аненербе исследование похоронных обрядов древних германцев. Внимание рейхсфюрера привлек обряд изготовления гроба из дерева, которое выбиралось еще при жизни человека. По мнению Гиммлера, этот обряд, если бы он вновь укоренился в традициях немецкого народа, мог стать основой для нового религиозного культа. Христианство было для шефа СС неполноценным хотя бы потому, что оно предельно исказило древнейшие обряды, в которых якобы крылись его истинные корни. Примитивные взгляды Гиммлера вряд ли можно было назвать стройной религиозной системой, скорее они являлись обожествлением живой природы. Тринадцатимесячный древнегерманский календарь являлся не итогом изучения язычества, а всего лишь подтверждением «учения о мировом льде».
Именно из этой «гремучей смеси» наивной интуиции и поверхностных знаний начали возникать новые, более конкретные задачи Аненербе. Например, Гиммлер обратил свой взгляд на античность. В конце 1937 года, находясь в Италии, рейхсфюрер прислал Вюсту большое письмо, которое повлекло за собой значительное расширение деятельности «Наследия предков». Музеи Италии содержали множество экспонатов, которые привлекли внимание рейхсфюрера с точки зрения арийства. Не без оттенка высокомерия Гиммлер писал в этом письме, что сами итальянцы не уделяли им никакого внимания. Он захотел устранить этот недостаток и поручил Вюсту создать в Аненербе подразделение, задачей которого являлся поиск индогерманских корней в Италии и Греции (!). Эта задача была очень важна для Гиммлера, так как по сути обозначала пересмотр всех имеющихся археологических сведений. Двумя месяцами позже в «Наследии предков» была создана новая структура — отдел классической филологии и древнего мира. Во главе ее встал берлинский антиковед, доцент-латинист Рудольф Тилль. Его задачей было показать влияние (причем не просто значительное, а определяющее) германского нордического компонента на Средиземноморье и античный мир.
Самое парадоксальное, что многие ученые в Аненербе хотели сохранить свободу академических взглядов даже при таком жутком политическом давлении. Непонятно, как это могло произойти, если четко регламентированными оказались не только сферы деятельности (как правило, идентичные интересам рейхсфюрера), но и сами методы проведения исследований. Так, например, предписывалось, чтобы германоведческие публикации «Наследия предков» были простыми и соответствовали духу и пониманию обыкновенного немца. Пример Хайнара Шиллига показывал весьма шаткое положение ученого «при дворе» шефа СС. Близкому к СС и лично к Гиммлеру исследователю рун запретили публиковать его работу, так как его взгляды не совпадали с взглядами рейхсфюрера. Мнения дилетанта было вполне достаточно, чтобы наложить запрет на работу специалиста! Все исследователи оказались перед серьезным выбором. Было нереально заявить о нелепости исследований, если к ним проявил интерес Гиммлер. Более того, сотрудничество с Аненербе должно было означать отказ от собственных научных взглядов. Один из сотрудников Аненербе, Отто Хут, должен был даже выбирать между работой и своим учителем — философом и графологом Людвигом Клаге. Поводом для этого стало то, что мировоззрение Клаге не соответствовало эсэсовским нормам.
В действительности оказалось, что ученые Аненербе находились не только под прессом служебных обязанностей эсэсовца, но и под гнетом четко идеологически выверенных научных предписаний. В мае 1937 года Зиверс взял на вооружение концепции рейхсфюрера, согласно которой Аненербе являлось жесткой организацией, члены которой спаяны и в контексте науки, и в контексте политики. Внутри занимавшегося «политической наукой» «Наследия предков» должна была преобладать общественная работа, в рамках которой ни отдельный сотрудник, ни отдельное подразделение не могли идти своим путем. В октябре 1937 года эта идея была закреплена приказом Гиммлера. В нем Президенту Аненербе предписывалось визировать перед сдачей в печать все работы сотрудников Аненербе. Отныне он был лично ответственен (что полностью соответствовало нацистскому «фюрер-принципу») за содержание и направленность книги, равно как и за то, что она должна соответствовать принципам СС и задачам, поставленным рейхсфюрером.
Послевоенные заявления сотрудников Аненербе о том, что они являлись свободными в собственных действиях, выглядели парадоксально, если принимать во внимание такое колоссальное политическое давление. Так как же на самом деле обстояли дела?
В целом в «Наследии предков» существовало три уровня работы. На первом, высшем, уровне Гиммлер ставил задачи (нередко совершенно абсурдные) перед руководством исследовательского общества. Здесь требовался особый талант, чтобы придать им научно обоснованную форму. Первые лица делали все возможное, чтобы наклонности главы СС окончательно не дискредитировали Аненербе как научно-исследовательское общество. Йозеф Отто Плассманн, редактор издания Аненербе «Германия», глава исследовательского отдела германской культуры и местного фольклора, вспоминал после войны: «Если Гиммлер ставил совершенно глупые задачи, то мы пытались предельно тактично дать негативный ответ либо вообще затягивали с ним». Как следует из документов, второе случалось намного чаще, нежели первый, более рискованный вариант. Ориентируясь на дилетантские задания рейхсфюрера, Аненербе рисковало скатиться до уровня организации, занимавшейся псевдонаучными изысканиями. Таковым фактически с самого начала был «магический» отдел метеорологии и астрономии, к которому Зиверс и Вюст относились с изрядным скепсисом. Надо понимать, это не мешало Гиммлеру возлагать на него значительные надежды.
На втором уровне происходила идеологическая обработка научных знаний. Именно здесь сухим научным фактам придавалось политическое значение. В этом неблагодарном деле участвовали почти все исследователи общества. Даже самые талантливые ученые были вынуждены отказываться от собственных научных взглядов, превращаясь в обычных политических агитаторов. И здесь очень трудно провести грань между обычной наивностью и банальным оппортунизмом. У каждого исследователя были самые различные устремления и собственные мотивации. Еще сложнее ответить на вопрос: кто конкретно из ученых нес ответственность за узурпацию науки политикой? Или в этом виноваты все вместе? Неким оправданием могло стать то, что Гиммлер принимал все мыслимые меры, чтобы склонить ученых к согласию с идеологическими требованиями режима. С функциональной точки зрения этот компромисс был бесполезен для тоталитарного режима («В нашем рейхе все люди в политике...»). Но для главы СС он имел особое, личное значение.
