Л Дайнеко - Меч князя Вячки
Вячка стоял, прислонившись спиной к обгоревшим кольям заборолов, сняв тяжелый шлем. Глухо прокричала за валом неведомая ночная птица, словно позвала его. Каждую ночь он слышал ее тревожный одинокий голос, хотя вокруг вовсю играли гудки и дудки. Казалось, она кричит только ему. Где живет эта птица? Какое гнездо у нее? Побежать бы за ней, скатившись с вала, в ночной туман, в луга и леса и снова стать мальчишкой, чтобы росистый ивовый куст пугливо дотронулся до щеки, обжег ее трепетным холодом. Полететь бы, как эта птица, далеко-далеко отсюда, от крови и смерти, и опуститься на тихом лесном озерке возле Друтеска, где светлые волны раскачивают сонный ,камыш и лунные лучи ночуют в еловой чаще. Не полетишь!.. Нельзя. Он пойдет со своей дружиной до конца, до самого конца...
Вячка задремал, сжимая в руке меч, и через вал перелетела светлоперая огненноокая птица, села ему на грудь и спросила нежным ласковым голосом:
- Где ты, князь мой?
Он снял боевую перчатку, осторожно, с замирающим сердцем погладил осыпанные блестящими каплями росы перья. Птица вздрогнула, сжалась в комочек, снова спросила:
- Где ты, князь мой?
Вячка очнулся, оттолкнулся спиной от заборолов, стряхивая остатки сна, напряг зрение. Добронега ласково гладила его руку, сжимающую меч. Звездная бездна, словно крылья, распростерлась у нее за спиной.
- Где ты, князь мой? - шептала княгиня.- Забыл обо мне... Днюешь и ночуешь тут... Пойдем со мной в светлицу... Отдохнешь... Пойдем...
Она взяла его за руку, как маленького, повела за собой, и он послушно пошел за женой.
Вой, плясавшие у костров, приветствовали его одобрительными криками, но в этих криках он слышал печаль и усталость.
- Спите. Хватит плясать,- сказал им Вячка.- Берегите силы для завтрашнего боя.
Вошли в светлицу. Огромная медвежья шкура лежала на полу. Луна осторожно заглядывала в окошко. Казалось, все вокруг заполнено, залито голубой и серебристо-зеленой водой, и они поплыли в этой воде, как плывут рядом в бесконечном небе две ночные звезды.
- Люблю тебя,- шептала Добронега.- Люблю тебя, Вячка... Помнишь ту весну в Кукейносе, когда ты поплыл ночью по Двине, чтобы сорвать для меня белые лилии? Помнишь, ладо мой?
- Помню,- тихо ответил Вячка.- Никогда не забуду...
- А помнишь, как мы на лугу попали с тобой под дождь, как сушились у костра, а потом забрались в стог сена?.. Так пахла медуница...
- Помню... Никогда не забуду. Ночь плыла над Юрьевом. Последняя их ночь. Лунная, лучистая, юная...
- Дай мне свежую сорочку,- сказал Вячка Добро-неге, когда они проснулись на медвежьей шкуре и луч солнца дремал на щеке у Добронеги.
Княгиня заплакала.
- Не плачь,- попросил Вячка.- Ты не должна плакать...
- Неужели Новгород не пришлет нам подмогу? - с надеждой глянула на мужа Добронега.
- Не знаю... Поздно... Мы остались одни... Но не будем думать об этом. Дай мне нательную рубаху... А теперь попрощаемся с тобой - там, среди людей, нам не удастся это сделать.
Он крепко обнял и трижды поцеловал Добронегу.
- Я был счастлив с тобой в этой жизни. Спасибо тебе за все. Дай бог, чтобы мы встретились с тобой еще раз на небесах... Спасибо тебе... И прощай... Навсегда прощай...
- Князь,- зарыдала Добронега,- князь мой... Я люблю тебя... Я боюсь... Не оставляй меня... не оставляй одну...
- Пойдем со мной на вал,- положил ей руку на плечо Вячка.
Снова тевтоны ударили в литавры, снова начали бить камнеметы пудовыми валунами по городским воротам, снова с осадной башни летели в Юрьев стрелы арбалетчиков, бочки со смолой и огнем. Это был страшный бой. Никто не отступал. Никто не просил пощады. Погиб юный эст Меелис, разрубленный от правой ключицы до пояса острой секирой меченосца Фредегельма. Но и самого Фредегельма насквозь пронзил копьем Яков Полочанин.
У заборолов, в огне и дыму, скрестились железо с железом, рука с рукой, сила с силой, отвага с отвагой. И снова не выдержали тевтоны - в который уже раз откатились вниз, а вслед им, на их головы и спины, полетели бревна, камни, горшки с огнем. И неслась в просторы песня Климяты Однорука:
Веди нас на сечу, святая София...
Все это время Климята был на городском валу. С обожженными щеками, в разодранной рубахе, но с радостным блеском в глазах, он искал Мирона. Увидев его, закричал сорванным хриплым голосом:
- Мирошка, иди сюда!
Мирон подбежал к нему и стал напротив, опершись на копье.
- Неплохо воюешь,- сказал ему Климята.- Но все же побереги себя, ведь отдаю тебе Полоцкую летопись, жизнь свою отдаю. Понял?
И он надел на плечо Мирону тяжелую кожаную торбу, прошитую по краям блестящей проволокой.
- Там летопись? - задохнулся от волнения Мирон.
- Летопись. Береги ее, как сердце берегут, как глаз свой. Моя и твоя жизнь в ней. И жизнь всех их,- широким жестом он обвел Вячку, Якова, залитых потом, засыпанных сажей воев, готовящихся отбивать еще один шестой за день! - приступ тевтонов.
Снова пошли на штурм тевтоны. Арбалетчики беспрестанно обстреливали вал, не давая никому высунуть голову. Стрела попала Климяте Одноруку в шею, пробила горло, и он упал, захлебываясь кровью. И в тот же миг брат епископа Альберта Иоанн и его слуга Петр с факелами в руках вскочили на вал, и Петр, наступив ногой, растоптал гудок Климяты. Вячка взмахнул мечом, и голова Петра покатилась с вала.
- Рубон! - крикнул Вячка. Полочане, новгородцы и эсты, женщины и подростки, все, кто еще был жив, яростно ринулись на тевтонов. Иоанна порубили на куски. Та же участь ждала троих меченосцев, что, взбежав на вал, начали махать секирами, делая проходы в заборолах.
А в эти минуты в шатре метался Генрих. Наконец не выдержал, выбежал из шатра, возле самого вала увидел монаха, которому он дал отравленные стрелы, молча вырвал у него лук и выстрелил в Вячку. Стрела пролетела рядом с князем, рубившим мечом окружавших его врагов. Генрих бросил лук и, закрыв лицо горячими ладонями, побежал назад, в шатер.
Вячке отрубили левую руку. Он покачнулся, побледнел. К нему подскочил Яков, закричал:
- Князь, давай я отнесу тебя с вала! Травники остановят тебе кровь.
- У меня есть еще одна рука, Яков Полочанин,- стиснув зубы, ответил Вячка и со всего размаха ударил мечом кнехта, бежавшего со штурмовой лестницей. Они упали вместе - кнехт и князь. Вячка успел прошептать Якову:
- Меч... Мой меч возьми!..
Яков схватил меч, а вокруг гремела лютая сеча, свистели стрелы, пылали заборолы, и чей-то тонкий, почти детский голос крикнул с безмерным отчаянием и болью:
- Ой, мамочка!
...Епископ Альберт вошел в походную капеллу, стал на колени перед распятием Христа и начал горячо молиться. Плащ у епископа был разорван, прожжен в нескольких местах. Епископ увидел Генриха, встал и радостно сообщил ему:
- Дорпат лежит у наших ног. Слышишь, сын мой? Мы победили. Эстония наша!
- А где король Вячка? Привели его сюда с веревкой на шее? - прервав епископа, спросил побледневший Генрих.
- Вячка погиб,- широко улыбнулся Альберт и перекрестился.- Вячка лежит у заборолов. Мы победили.
- Он победил! Он победил! - вдруг закричал Генрих и с лихорадочным блеском в глазах забегал вокруг алтаря. Альберт с недоумением глядел на своего любимого ученика, потом подошел и, положив ему руку на лоб, сказал с отеческой теплотой:
- Тебе плохо, сын мой? Иди отдохни и продолжай писать хронику. Пусть потомки узнают о нашей победе и восславят нас.
III
Черный дым, словно грозовая туча, стоял над Юрьевом. Казалось, у природы не хватает сил, не хватает ветра, чтобы столкнуть эту тучу с места. Природа, как и люди, обессилела и оглохла после месяца лютой сечи. Невероятная тишина заполнила небо и землю. Но вот тихо застучал по обгорелой траве, по черным бревнам неторопливый осенний дождь. Первые капли упали на реку, чьи волны вот уже несколько дней подряд несли убитых.
На речной круче, густо поросшей орешником и молодыми березами, зашелестела трава, сверху вниз потекли песчаные струйки. Пробивая дорогу руками, плечом, всем телом, из звериной норы, которой заканчивался подземный ход, осторожно выполз Яков, волоча за спиной меч Всеслава. Отдышался, отряхнул песок и, наклонившись, крикнул в нору:
- Мирон, давай руку!
Вскоре из норы вылез на белый свет и Мирон, крепко прижимая к груди большую кожаную торбу с Полоцкой летописью. Сел на траву, закрыл глаза, потом снова открыл их и удивленно пробормотал:
- Дождь на реке шумит...
- Меч Всеслава живет. Слово наше живет. Пойдем,- сурово сказал Яков, и они двинулись туда, где сквозь тучи пробивалось солнце - на восток.
СЛОВО НА ПРОЩАНИЕ
Поклон вам, пращуры! Вот и пришла пора проститься с вами. Вы ушли, вы исчезли вдали, а я остался...
Светлым солнечным днем стою возле Полоцкой Софии. Недавно в соборе поселилась музыка. Возвышенно и благородно звучит "Полоцкая тетрадь", которую триста лет назад слушали и любили наши предки. Только недавно нотные записи нашли в Кракове, и музыка вернулась на родину.
