Игорь Шафаревич - Трехтысячелетняя загадка
«В Большом театре:
Директор (и.о.) — Леонтьев — еврей
Главный дирижёр — Самосуд — еврей
Дирижёр — Файер — еврей
Дирижёр — Мелик-Пашаев — армянин
Дирижёр — Штейнберг — еврей
Дирижёр — Небольсин — русский
Замдиректора филиала Б.Т. — Габович — еврей
Худ. рук. балета — Мессерер — еврей
Зав. хором — Купер — еврей
Зав. оркестром — Кауфман — еврей
Главный концертмейстер — Жук — еврей
Главный администратор — Садовников — еврей
В редакции «Комсомольской правды»: половину среди руководящих работников составляли русские и половину евреи.
В редакции газеты «Труд» в результате гонений численность евреев, работавших в редакции, с 50% в 1950 г. сократилась до 20% в 1951 г.
В медицине: в Москве имеется 3 института психиатрии, 4 клиники и 5 нервно-психиатрических больниц. В руководстве всех этих учреждений, за исключением одного института, стоят врачи еврейской национальности».
Я сам был современником таких кампаний, часто, в их индивидуальном аспекте, очень несправедливых, так как сплошь да рядом с работы увольняли (или переводили на другую работу) как раз более порядочных людей. Много раз я тогда задавался вопросом: что это такое? Инициатива снизу или инструкция сверху? И в конце концов пришёл выводу, что, и то, и другое. На всех уровнях шла борьба за «место под солнцем» и не только для себя, но и для своих детей.
Процесс, собственно говоря, был совершенно естественный, начавшийся ещё во время Великой Отечественной войны. Масса русских стала пробиваться к власти, в частности, в партию. Возникла еврейско-русская конкуренция, в основном не называемая вслух, долго продолжавшаяся с переменным успехом. Эти партийные русские, лишённые национального самосознания, робко останавливавшиеся перед ясной формулировкой своей идеологии, казалось бы, не имели никаких шансов против еврейской сплочённости, несущей ещё следы «классического иудаизма» и кагальной организации. Но в их руках оказались механизмы, созданные гораздо раньше, в 20-е и 30-е годы, для борьбы, в основном, с русскими социальными группами: потомками дворян, священников и т. д. Это была всепроникающая система детальных анкет, «спецотделов» во всех учреждениях и т. д. Они и воспользовались этим орудием для борьбы со своими еврейскими конкурентами. Их предки, русские дворяне, священники, крестьяне, может быть, побрезговали бы использовать такие средства. Но это было поколение, уже рассматривавшее сложившийся стиль жизни как нечто заданное. Да и во власть, в партию, как правило, стремились не самые чистоплотные. В результате еврейство оказалось в основном вытесненным из некоторых сфер жизни, которые оно рассматривало как законно себе принадлежащие: верхи КГБ, армии, дипломатического корпуса, из некоторых престижных столичных вузов. Конечно, это было совсем не похоже на истребление дворян, священников, «старых интеллигентов» 1918-20 гг. или коллективизацию. Но для «еврейства», для тех, кто находился «в еврейской сфере», это воспринималось как нечто чудовищное, неслыханное (думаю, вполне искренно). И еврейство с возмущением отшатнулось от коммунистического строя. Это был поворот, заметный во всей жизни. Я помню, как обратил внимание: раньше (например, до войны) в присутствии еврея (или состоящего в браке с еврейкой или евреем) отрицательно о строе старались не говорить. И далеко не всегда из страха, что донесёт, но это казалось нетактичным, как говорить при человеке о легкомысленных похождениях его жены. А в 1960-70-е гг. еврей — это был обычно скептик, ничего хорошего не ожидавший от «этого строя» или «этого народа».
Тогда появилось так (впоследствии) называемое правозащитное движение. Казалось бы, в жизни действительно было много несправедливостей и, в основном, касающихся вовсе не евреев: колхозники не имели паспортов, притеснялась религия и т. д. Но в этом «движении» евреи оказались представленными совершенно непропорционально. Взять хоть нашумевшие процессы того времени: Даниэль и Синявский, Гинзбург и Галансков и т. д. То есть положение было похожим на то, что было в революционном движении до 1917 г. И, что важнее, в результате из всего движения стали слышны лишь требования свободы эмиграции — в основном, это была еврейская эмиграция.
Да и само мощное стремление евреев к эмиграции указывало на изменение их положения в СССР, вызывавшее их неудовлетворённость и недовольство. Это недовольство ярко отразилось в публикациях эмигрировавших евреев. В моей старой работе «Русофобия» приведено много примеров презрительных, прямо враждебных высказываний новых эмигрантов о России и русских. Мне кажется, что их настроение наиболее точно уловил поэт И. Бродский, сказавший о России:
«Где, грубо говоря, великий план запорот».
Видимо, существовали какие-то (быть может, смутные, явно не сформулированные) ожидания по поводу России, в которые русские упорно не захотели вписаться. Читая произведения издающихся на Западе еврейских авторов, я часто тогда поражался, что русские вызывают большую ненависть, чем немцы. Так, Зинаида Шаховская приводит цитаты из произведения «Поздняя любовь» Амос Оза, где автор предаётся фантазиям о том, как еврейские танки идут по России:
«Дрожит и стонет русская земля. Рушатся и падают церкви. Киев, Харьков, Приднепровье, Ростов — всё повержено, всё сметено с лица земли. Месть! Месть!»
В этом котле эмоций и сложилась тогда концепция о преследовании евреев в СССР или даже о преследовании евреев как главном преступлении коммунистического режима.
Но эта эмиграция по масштабам не шла ни в какое сравнение с многомиллионной дореволюционной еврейской эмиграцией. Подавляющая часть еврейского населения осталась в СССР и продолжала вести упорную борьбу за сохранение своего привилегированного положения. Тогда существовали десятки и сотни путей, чтобы преодолеть меры, предпринимаемые конкурирующей частью аппарата. Вот запомнившаяся история тех времён.
Дочь одного знакомого работала в журнале, регулярно публиковавшем письма читателей. Туда приходило много писем, где раздражённые авторы полностью выписывали еврейские фамилии, имена и отчества тех, кого обвиняли в каких-то махинациях. А начальником отдела, куда шли письма, был еврей. Вот он вызывает девушку и спрашивает:
— Деточка, ведь вы не антисемитка?
— Конечно, нет!
— Так зачем заострять внимание на этих пошлых выпадах? Вы меняйте фамилии на какие-нибудь обычные — ну, там Сидоров или Петров.
И вот выходит журнал с описаниями приключений мифических Сидоровых и Петровых…
Были и другие пути, основанные на влиянии, сохранившемся в аппарате ЦК и вообще во власти. Время от времени те, кто слишком рьяно пытался расчистить место для «русских кадров», платились карьерой. Ярким примером была судьба партийного философа Г. Ф. Александрова — одно время главы Агитпропа и Министра культуры СССР. Даже Сталин явно с осторожностью нащупывал здесь свою линию. Так, писатель Симонов говорит в воспоминаниях, что однажды, когда при присуждении Сталинских премий Маленков назвал настоящую (еврейскую) фамилию писателя, печатавшегося под псевдонимом, Сталин оборвал его, сказав, что этого делать не нужно. Да и позиция Симонова явно была лавированием между двух полюсов влияния.
С ещё другой стороны сложившуюся ситуацию характеризует любопытный факт, на который обращает внимание в своей книге Солженицын. В1955 г. был переиздан «Толковый словарь» Даля. На обложке написано: «набрано и напечатано с издания 1880-1882 гг.». Но текст, связанный со словом «жид» и производными от него — «жидовский» и т. д., пропущен (почти целая страница). Чтобы при этом не нарушалась нумерация страниц, потребовалась большая и координированная работа: редакторов разных уровней, ответственных за набор и т. д. Да ведь тогда каждое издание проходило через цензуру (Главлит). Как это всё было скоординировано, как обеспечено, что никто не задал вопроса? При том, что, например, слова «кацап» и поговорки вроде «С москалём дружи, а камень за пазухой держи» — остались. Что тут было такого неприемлемо-оскорбительного — ума не приложу. Вот воистину какое-то ритуальное действие!
Как же реагировало еврейство и, с другой стороны, коммунистический аппарат на проявившееся разделение интересов? Реакция еврейства (как всегда) была очень резкой. В несколько лет из опоры строя оно превратилось в наиболее активную оппозиционную группу. Ярким признаком является необычайное по численности участие евреев в «диссидентском движении». Не вдаваясь в анализ этого сложного явления, отметим, что громадным еврейским участием были отмечены далеко не все «неправительственные» действия того времени. Например, когда речь шла о борьбе с загрязнением Байкала, с проектом поворота русских рек, даже с алкоголизмом, с бессмысленным притеснением Церкви, тут нельзя было сказать, что евреи более активны, чем другие. Энергия главным образом концентрировалась на действиях заведомо тогда запретных, внешне-протестного характера: демонстрации, пресс-конференция для иностранных корреспондентов, издание журнала (чаще всего дело кончалось одним номером). Несколько лет издавался самиздатский журнал «Хроника», описывавший преследования тех, кто совершал подобные действия. И доминировали темы: «запрет еврейской эмиграции», «еврейским детям закрывается доступ к образованию», «в СССР растёт антисемитизм». Эти же темы подхватывались западной прессой и особенно радио, а таким способом во многократно усиленном размере пропагандировались внутри страны. Еврейская ориентация всего этого движения видна из списка наиболее разрабатываемых тем, из имён авторов, да и по другим признакам. Например, в 1971 г. В. Н. Осипов начал издавать самиздатский журнал «Вече» (редкий журнал, не связанный с еврейской темой, издававшийся 2 года). Немедленно в «Хронике» появилось сообщение, что начал выходить самиздатский журнал «нацоналистически-антисемитского направления», причём сообщение было сразу повторено западными радиостанциями. У Осипова сохранились ещё связи (по лагерю) с кем-то из издателей «Хроники», и он обратил их внимание на то, что в журнале вообще о евреях не говорится. Тогда в следующем выпуске «Хроники» появилась поправка от имени редакции, что «Вече» журнал не антисемитский, хотя и националистический. Иностранные радиостанции, конечно, об этой поправке уже не сообщали. По латинской поговорке: «После этого не значит вследствие этого», трудно не сопоставить с этим «расхождением», что в то же время быстро и радикально изменилось отношение западной интеллигенции к коммунистической власти в СССР. После войны Сартр писал, что слухи о концлагерях в СССР следует игнорировать, так как «это может привести к отчаянию французского пролетариата». Но в 80-е годы книги на эти темы становятся всё популярнее — просто бестселлерами. Например, один из французских левых, Пьер Дэкс, в период «сердечного согласия» разъяснявший, что лагеря в Советском Союзе — это свидетельство полного устранения эксплуатации человека человеком, теперь писал восхищённое предисловие к «Одному дню Ивана Денисовича». Оценка коммунистического строя меняется от «блистательного эксперимента» до «империи зла». И есть основания видеть источник этого изменения в расхождении коммунистической власти и еврейства. Например, левый публицист Исаак Дейчер пишет в биографии Сталина, когда доходит до «дела врачей»:
