Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 3
Вслед за написанием духовной Василий Иоаннович стал думать о пострижении с митрополитом Даниилом, Коломенским владыкою Вассианом и духовником своим протопопом Алексеем; последнему и старцу Мисаилу Сукину он говорил еще в Волоке: «Смотрите, не положите меня в белом платье, хотя и выздоровею – нужды нет, мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству».
Через несколько дней великий князь тайно приобщился и соборовался маслом, а за неделю перед Николиным днем «явственно свящался маслом»; на другой день, в воскресенье, он приказал принести себе Святые Дары. Когда дали знать, что их несут, государь встал, опираясь на Михаила Юрьевича Захарьина, и сел в кресло; когда же его начали причащать, то он встал совсем на ноги, благоговейно принял, проливая слезы, Святые Дары и, вкусив просфору, лег опять на постель. К ней он призвал братьев Андрея и Юрия, митрополита и всех бояр и начал говорить:
«Приказываю своего сына, великого князя Ивана – Богу, Пречистой Богородице, святым чудотворцам, и тебе, отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему свое государство, которым меня благословил отец мой; а вы бы, мои братья князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука православных христиан была высока над басурманством и латинством; а вы бы, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братиею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».
Отпустив братьев и митрополита, умирающий государь продолжал свое слово боярам: «Знаете и сами, что государство наше ведется от великого князя Владимира Киевского, мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре; так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на государстве государем, чтобы была в земле правда, а в вас розни никакой не было; приказываю вам Михаила Львовича Глинского; человек он к нам приезжий; но вы не говорите, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что он мне прямой слуга, будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодно; а ты бы, князь Михайло Глинский, за сына моего Ивана и за жену мою, и за сына моего князя Юрия кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».
Государь продолжал скорбеть и изнемогать; особенно же удручал его тяжелый дух из раны – «идущее же из нея нежид смертный». Призвав Михаила Глинского и двух врачей, он приказал им что-нибудь приложить или пустить в рану, чтобы уничтожить этот дух. Михаил Юрьевич Захарьин, утешая его, сказал на это: «Государь князь великий! Как тебе полегчает немного, тогда бы в рану водки пустить бы». Государь же обратился к лекарю Николаю со следующим словом: «Брат Николай! Ты пришел ко мне из своей Земли и видел мое великое к себе жалованье, можно ли что-нибудь сделать, чтобы облегчить мою болезнь?» И отвечал на это Николай: «Видел я, государь, великое твое жалованье ко мне и ласку, и хлеб и соль, но могу ли я, не будучи Богом, сделать мертвого живым?»
Услышав это, Василий сказал присутствующим: «Братья! Николай определил мою болезнь – я уже не ваш». Все начали горько плакать, но сдерживались перед ним; выйдя же из его покоев, громко зарыдали и были сами как мертвые.
Государь заснул и вдруг запел во сне: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Господи», затем проснулся и промолвил: «Как Господу угодно, так и будет: буди имя Его благословенно отныне и до века».
3 декабря был последний день его земной жизни. Он с утра приказал держать наготове запасные Дары, но мысли его были все еще заняты судьбами своего государства и малолетнего преемника.
Когда к нему вошел Троицкий игумен Иосаф, Василий сказал ему: «Помолись, отец, о земском строении и о сыне моем Иване». Днем его причастили; после этого он приказал позвать бояр: князей Василия и Ивана Шуйских, Михаила Юрьевича Захарьина, Воронцова, Тучкова, князя Михаила Глинского, Шигону, Головина и дьяков Путятина и Мишурина; с ними от третьего до седьмого часа он вновь беседовал о сыне, об устроении земском и как быть и править государством. После ухода бояр остались трое самых приближенных к нему: Михаил Юрьевич Захарьин, Глинский и Шигона и пробыли до самой ночи; умирающий приказывал им о великой княгине Елене, как ей без него быть, как к ней боярам ходить с докладом и обо всем им приказывал, как без него царству строиться.
Затем вошли братья Андрей и Юрий и уговорили его съесть немного миндальной каши. Василий стал говорить: «Вижу сам, что скоро должен буду умереть, хочу послать за сыном Иваном, благословить его крестом Петра Чудотворца, да хочу послать за женою, наказать ей, как ей быть после меня. Но нет, не хочу посылать за сыном, мал он, а я лежу в такой болезни – испугается он». Присутствующие, однако, стали уговаривать его послать за ним. Государь согласился. В комнату вошел брат великой княгини Иван Глинский, держа ребенка на руках, а вместе с ними и мамка его, Аграфена Васильевна Челяднина. Великий князь перекрестил сына, призывая на него милость Божию и Пречистой Богородицы и благословение Петра Чудотворца, и наказал мамке: «Смотри, Аграфена, от сына моего Ивана не отступай ни пяди».
Благоверный великий князь Василий III Роспись Грановитой палаты Московского Кремля
Затем вошла вся в слезах и рыдая великая княгиня Елена. Государь стал утешать ее, говоря: «Жена, перестань, не плачь, мне легче, не болит у меня ничего, благодарю Бога». Придя в себя, Елена сказала ему: «Государь великий! На кого меня оставляешь? Кому детей приказываешь?» На это Василий отвечал: «Благословил я сына своего Ивана государством и великим княжением, а тебе написал в духовной грамоте, как писалось в прежних грамотах отцов наших и прародителей по достоянию, как прежним великим княгиням».
Тогда Елена начала просить, чтобы он благословил и младшего сына Юрия. Василий согласился, и когда малютка был внесен в комнату, то он благословил его золотым крестом и сказал, что записал и Юрия в духовной грамоте, как следует.
Умирающий хотел поговорить еще с женой, но с ней сделался сильный припадок плача, перебиваемый криком; тогда он поцеловал ее в последний раз и велел вывести из комнаты.
Устроив все земные дела и простившись с дорогими ему существами, государь спешил успеть исполнить свое заветное желание: лечь в схиме. Он послал за владыкой Коломенским Вассианом и старцем Мисаилом Сукиным; в это же время в его покое собрались митрополит, братья Андрей и Юрий, бояре, дьяки и дети боярские. Сюда же принесли из храмов чудотворный образ Владимирской Божией Матери и икону святого Николая Гостунского. Государь приказывал спросить своего духовника, бывал ли он при том, когда душа разлучается от тела. Тот отвечал, что мало бывал. Тогда великий князь велел ему войти в комнату и стать против него рядом со стряпчим Феодором Кучецким, бывшим при кончине великого князя Иоанна III; дьяку же крестовому Даниилу велел петь канон мученице Екатерине и канон на исход души и приказал говорить себе отходную. Когда дьяк запел канон, государь немного забылся и стал в бреду поминать святую Екатерину, но затем быстро очнулся, приложился к ее образу и мощам и, подозвав к себе боярина Михаила Семеновича Воронцова, поцеловался с ним и простил ему какую-то вину.
После этого государь приказал своему духовнику дать ему причастие как раз тогда, когда он будет умирать, прибавив при этом: «Смотри же рассудительно, не пропусти времени». Сказав затем несколько слов брату Андрею по поводу приближающегося смертного часа, он подозвал к себе всех присутствующих и обратился к ним со словами: «Видите сами, что я изнемогаю и к концу приближаюсь, а желание мое давно было постричься, постригите меня».
Тут, вместо того чтобы немедленно исполнить волю умирающего, возникли вдруг споры. Митрополит и боярин Михаил Юрьевич Захарьин выразили полное сочувствие желанию Василия, но против этого восстали брат его Андрей Иоаннович, Михаил Семенович Воронцов и Шигона и стали говорить: «Князь великий Владимир Киевский умер не в чернецах, однако сподобился праведного покоя. И иные великие князья не в чернецах преставились, а не с праведными ли обрели покой?» «И бысть промеж ими пря велика», – говорит летописец. Между тем великий князь подозвал к себе митрополита и сказал ему: «Я поведал тебе, отец, всю свою тайну, что хочу быть чернецом; чего же мне так долежать? Сподоби меня облечься в монашеский чин, постриги меня». Затем, подождав немного, он опять сказал: «Так ли мне, господин митрополит, лежать?» После этого он начал креститься и говорить: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Боже!» – а также и слова из церковной службы. Скоро у Василия уже стал отниматься язык, но он все просил, с трудом произнося слова, пострижения, брал в руки простыню и целовал ее; затем отнялась и правая рука. Боярин Михаил Юрьевич Захарьин поднимал ее и помогал своему умирающему государю креститься, а споры о пострижении продолжались. Наконец митрополит Даниил решил поспешить исполнить волю великого князя и послал за монашеским платьем; необходимое же для пострижения в монахи отрицание Василий исповедал митрополиту еще в воскресенье во время причастия, сказав ему: «Если не дадут меня постричь, то на мертвого положите монашеское платье, это мое давнишнее желание!» Когда старец Мисаил Сукин пришел с платьем, то государь уже отходил, и Даниил, взявши епитрахиль, подал платье через великого князя Троицкому игумену Иосафу, чтобы тот начал службу пострижения.
