Александр Говоров - Византийская тьма
— Светлейший, архидука Аргир уходит, уводит всю Амастриду…
Андроник покинул безнадежно бьющую в бронзовую гладь ворот машину и помчался назад по дороге мимо молча смотрящих ему вслед пафлагонцев.
— Остановись, змей! — кричал он вдогонку уходящему Аргиру. Его туркменский скакун без труда настиг анатолийских лошадок архидуки. Поняв, что ему не оторваться от погони, архидука опустил забрало, повернул лошадь лицом к настигающему принцу. Видя такие приготовления, оруженосец подал ему копье.
— Ты думаешь, я буду драться с предателем?
Он наскочил как буря, выхватил у Аргира наставленное копье и разбил надвое об землю. Обломком копья он ударил по шлему Аргира, тот выронил щит, щит упал, звеня об камни. Короче говоря, семидесятилетний старец (это засвидетельствовано хронографами) выхватил из седла сорокалетнего здоровяка и швырнул под копыта.
На упавшего Аргира тотчас, как горох, посыпались подскакавшие телохранители принца, крутили ему руки. Каллах спешил подать Андронику полотенце — пекло ужасно, пот так и стекал по лицу.
— Цолак здесь? — спросил принц.
Все приникли, зная, кто такой Цолак. Рядом с Денисом тронул коня человечек в итальянских доспехах с лицом сморчка. «Здесь я, всещедрейший». Он достал из седельной сумки инструмент и спрыгнул на землю.
— О-о! — завопил связанный Аргир, видя приготовления Цолака. — О-о, ради детей твоих, и ради внуков твоих, и ради Христа, Господа нашего, и его пречистой матери… Лучше руки отруби, но глаза оставь!
Бородатые, напряженные пафлагонцы вокруг молчали. Кони как ни в чем не бывало фыркали, звенели упряжью. Кричали вольные птицы в поднебесье, а у никейских ворот бил и бил таран.
4
Как говорится, не солоно хлебавши ушел принц от стен царской Никеи. Мятежные мужики, видя его неудачу, разбежались, кто по деревням, кто по лесам. Андроник с редеющим войском подался в горы, оставив море за спиной.
Впрочем, горы в этих местах понятие чисто географическое. На самом деле это плоскогорья, кое-где поросшие низкорослым, но густым лесом с обилием всяких коряг и овражков. Денису вспоминалось, как они с Фоти пробегали здесь прошедшей осенью. Тогда был лес дик и страшен, а сейчас, несмотря на войну, и на поход, и на разлуку с Фоти, Денис видел, как он зелен, и красив, и симпатичен, каждое дерево словно бы кивает приветливо кудрявыми ветвями. Вот и чинара, платан огромный, на который они тогда ухитрились залезть и спастись.
За грядою гор принц нашел имение Караки, покинутое хозяевами при вести о приближении мятежников. Грабители успели здесь побывать, но усадьба со всеми запасами, конюшнями и банями была цела, и Андроник занял ее по праву войны.
А здесь будто и не было войны. Зеленели посевы, крестьяне издали кланялись, видя проезжающих попарно господ с пиками и флажками. Молодежь тут же, еле расседлав коней и пустив их на даровые луга, разделась догола и кинулась наперегонки к прудам — купаться и загорать.
Тревожили только вести о том, что войско, собранное в столице (слава Богу, пока без устрашающего Враны), переправляется через Босфор под командованием Андроника Ангела, родного братца рыжего Исаака, готовится на пафлагонцев.
История Карак, в общем, для Византии типична. При первом Риме здесь была латифундия — государственное имение, где гнули спины колоны — рабы, прикрепленные к земле. Революции и нашествия последующих времен несколько раз переворачивали здесь все вверх дном, одно оставалось неизменным — бесправный и забитый мужик ковырялся на этой благословенной земле, все отдавая очередному насильнику — язычнику, арианину, православному, мусульманину — кто бы он ни был.
Стратофилакс (квартирмейстер) выделил Денису для жилья какую-то полуразрушенную часовню или капище. Это показывало, насколько в глазах принца был высок авторитет Дениса, потому что другим членам его свиты вообще пришлось ночевать под открытым небом, в Караках было тесно. Воспитанному по социалистическим идеям Денису было неловко, что он один пользуется такой привилегией. Он пригласил уважаемых им людей переночевать вместе с ним. Это были Евматий Макремволит, нотарий, и конечно же ясноглазый Никита Акоминат, историк.
Господам постелили в бывшем алтаре или святилище, а оруженосцы и прочие слуги разместились в притворе и весело принялись жарить на палочках мясо (по-нашему, делать шашлык).
Уставший от непривычной скачки на лошади Денис лег до захода солнца, не мог сразу заснуть и обнаружил на облупившейся штукатурке стены в последних лучах светила какую-то вязь или замысловатые письмена. Да это же арабские письмена, сура Корана — ля иллях иль Аллах, мухаммеди рагим илля… Нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его! Так близко от столицы великой империи, всего на расстоянии одного дневного перехода пехоты!
Было время, когда кочевники-агаряне перешли от тактики вечных набегов и планомерного разорения к оседанию и прочному захвату земель бывшей Римской империи. Построить мечеть в непосредственной близости к сердцу Византии!
Но первые Комнины, опираясь на бронированный кулак западных крестоносных армий, сумели отшвырнуть агрессоров за тысячу верст, на далекое Иконийское плоскогорье, и в усадьбу Караки вернулось христианство.
Денис также заметил, что между его сотоварищами по жилью царит не просто разброд, а идет настоящая холодная война. Никита даже и не скрывал, что брезгует ночевать рядом с Макремволитом, только, как и все другие, побаивался Дениса, его сверхъестественных чар, что ли.
— Вы его не знаете, — кипел Никита по адресу Евматия. — Вы слыхали, какое у него имя при дворе? Макремволит — человек с Большого рынка. Не путайте с династией Макремволитов, были лет триста назад у нас такие… Он найденыш, подкидыш с Большого рынка, кто знает, может быть, он сын раба!
В протяжении этой филиппики Евматий лежал, демонстративно отвернувшись к стене, расписанной сурами Корана.
— Он такой смазливенький, благочинненький, этот дьяконочек, — все более распалялся всегда вроде бы уравновешенный и спокойный Акоминат. — Ему столичные дамы собственными руками рясу расшивают, петушков, курочек крестиком!
— Никита! — хотелось сказать Денису. — Вы же ученый, вам суждено стать одним из величайших историков мира! Ну можно ли так мелочиться?
Наконец не выдерживал и Евматий и, вскочив на постели, указывал пальцем на оппонента:
— А он, он… Он шпион протосеваста. Его патриарх Феодосий с увещевательной грамотой послал к мятежному Андронику. А он тут с нами остался. Чего он не возвращается к своим господам?
— Пусть он покажет свой дорожный сундучок! — не сдавался Никита. — Там у него и краски, и театральные костюмы… Он вам и живописец, и мим, и плотник, и сельский работник, как говорится… Этот найденыш с Большого рынка!
Было ясно, что у светлого Никиты есть одно темное место — он завистлив, больше ничего. Отчаявшись примирить спорщиков, Денис сам отвернулся носом к стене, надеясь заснуть.
Не тут-то было. Явился глашатай от принца и потребовал господ Дионисия, Никиту и Евматия сей же час перед светлые очи властителя. О этот монархический строй!
Из-за тесноты главных комнат в небогатом поместье Караки на главном газоне по приказу принца был расставлен гигантский шатер из восьми обычных армейских палаток. Там в этот вечер Андроник угощал ужином всех строевых командиров от доместика (генерала), стратофилакса (полковника) и до центуриона (лейтенанта). Хитрый демагог, он даже возлюбленную свиту свою распустил в этот вечер, чтобы она ему не мешала.
Много было пито, много едено за сколоченным из простых досок огромным столом, много было тостов и заздравных кликов. Когда уже ничего не лезло в глотки, опять же веселье не прекращалось. Посуду убрали, а на простыни, которыми был застелен стол, вывалили два десятка комплектов игры в кости (наше домино), и принц первым составил партию с простым стратиархом.
Но вот разговор дошел до незримой черты — а за что мы воюем? Действительно, а за что мы воюем? Кто-то высказал дельное предложение: во все города, которые могут встретиться в походе, вроде Никеи, послать известительные грамоты — за что мы воюем? Вновь оказалось, что воинству без мозгов не обойтись.
Когда приглашенные вошли в шатер принца, перед ними предстало разномастное общество, оживленно стучавшее костяшками по доскам стола. От нетрезвого дыхания, пота и прочего, от горения свеч и факелов воздух был густ, как касторовое масло.
— Го! — вскричал принц, увидев входившего Дениса. — Человек Божий с того света (принц был тоже в изрядном поддатии, поэтому не следил за корректностью своих эпитетов). Скажи-ка нам, у нас тут был спор, что главное для устройства общества будущего, как считаешь ты?
Игроки веселились и гоготали в пару сотен глоток.
