Ростислав Алиев - БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ. Воспоминания и документы
находилась в Латвийской ССР. Если это Вы — его сын, то он очень много рассказывал о Вас. Тогда он говорил о сынишке забавном, хорошем, которого он очень любил.
До последнего дня перед войной он жил в крепости, в своем кабинете, на втором этаже. Если Вы были там, в крепости, то должны припомнить… [далее идет схема с указанием места проживания Фомина].
21. VI.41 г. по приказу командования Зап. ОВО части 6 и 42 сд были выведены на полигон, для учений на рассвете 22.VI.41 г. в отборном составе. Командир части майор Дородных выехал с батальонами в 22.30 из крепости. Комиссар Фомин Е.М. отправился на вокзал для поездки за семьей. В связи с выездом на учения зав. делопроизводством техн. инт. 2-го ранга Невзорова П., я остался по приказу командования исполнять должность зав. делопроизводством. В этот вечер, тихий и теплый, в крепости демонстрировались кинофильмы «4-й перископ», «Цирк», «Руслан и Людмила» и др. В здании гарнизонного клуба (у развалин Белого дворца войска польского), где демонстрировался кинофильм «4-й перископ», перед началом сеанса комиссар Фомин провел короткую беседу о содержании фильма, указав на подлые происки врагов социалистической Родины, после чего в окружении бойцов стоял возле клуба, как бы продолжая начатую беседу перед зрителями. Уходя от клуба, комиссар простился с бойцами, заявив, что он бы продолжил беседу, но служебный долг требует от него отъезда на короткое время. Миром и счастьем веяло в этот чудесный вечер. Крепость отдыхала.
Примерно в 1.00 комиссар Фомин вернулся с вокзала. Это было уже начало рокового 22.VI.41 г. Состав штабных работников еще не спал, и он зашел узнать, почему это так. Мы занимались кто чем. Я в тот вечер писал письмо домой и так не закончил, оставил до утра, многие читали книги. На наш вопрос, почему не уехали, комиссар Фомин ответил: «Небольшая странность, даже неожиданность, билеты все проданы». Потом немного пошутил и ушел спать. Мы тоже легли.
На рассвете в 4.00 первый разорвавшийся снаряд попал в маленький дом против госпитальных ворот, а затем… артподготовка 3,3 часа,
т. е. до 7.30. Началась война. В расположении нашей части комиссар Фомин был единственным командирам и комиссаром. Кроме него, был л-т Воробьев, только что за 2 дня прибывший в часть. Первое командование подразделениями принял на себя комиссар Фомин, а его помощником по политчасти был назначен секретарь полкового бюро ВЛКСМ, зам. полит, срочной службы, горный инженер Матевосян. В ходе военных действий (прошу Вас простить, я не имею возможности на коротких листах письма описать подробно) подразделения 84 сп, 125, 333 сп из 6 сд и остатки 42 сд, пограничники и войска НКВД соединились в одну ударную группу обороны крепости, командиром которой (по желанию комиссара Фомина) был назначен строевой командир 42 сд капитан Зубачев, а его заместителем комиссар Фомин Е.М. Найденный в раскопках приказ № 1 от 24.VI.41 г. был писан моей рукой по приказанию капитана Зубачева и комиссара Фомина. Я помню хорошо, что в этом приказе стояли буквы «ЕМ», допускаю возможность, что время не позволило правильно установить второй буквы, но об этом я уже писал в Минск, подполковнику Белошееву А.И. В то время, когда был писан приказ, мы уже находились в северной части кольцевого здания крепости у северного подъезда[359] и моста через р. Буг[360]. Приказ этот был при мне до последнего дня. В этой части крепости комиссар Фомин и Зубачев были ранены. Ваш отец был ранен в правую часть лба у виска. В трудные минуты сражений, в кульминационные пункты атак Ваш отец всегда находил слова для сердца русского, советского воина. Как сыну, Вам хочу сказать немного больше обычного рассказа. Ваш отец очень любил человеческую простую жизнь. Он очень любил бойцов, наших советских, и от всего сердца, всеми фибрами души презирал врагов и паникеров. Он страшно ненавидел фрицев и Гансов. Когда ему докладывали о павших бойцах, у него из мужественных глаз полились слезы. Он много раз, применяя все виды тактической хитрости, организовывал прорыв и выход из крепости под своим руководством, но… было невозможно. Наша небольшая группа, почти безоружная, была окружена частями (как я узнал из корреспонденции в 1950 г.) 12-го арм. корпуса врага.
28. VI.41 г. был самым решающим днем и самым страшным днем войны. Немцы бросили на крепость все, что они только могли бросить. В этот день мы находились у того же подъезда, в том же здании, где и писали первый приказ. Я был ранен и находился в обороне у одного из окон здания. Взрывом был обвален потолок здания и меня придавило обвалом, когда я стал помнить себя, то был уже в окружении немцев среди других боевых друзей крепости. Ваш отец, полковой комиссар Фомин Е.М., тоща еще был с капитаном Зубачевым в другом отделении здания. По рассказам очевидцев, комиссар Фомин был без сознания, когда немцы ворвались в занимаемое нами здание. В этот день постигла участь, которая на всю жизнь оставшимся в живых легла черной печатью или лишившая жизнь.
Майор Дородных не был в крепости в ночь с 21.VI. на 22.VI. 41 г., он был на полигоне с частями б и 42 сд, и потому в крепость он не попал. По рассказам одного из бойцов нашей части, который с полигона попал в крепость, майор Дородных был убит утром 22.VI.41 г. у моста по пути в гор. Брест.
Ваш отец, полковой комиссар Фомин Ефим Моисеевич был первым организатором обороны крепости и до последних минут борьбы верил сам и внушал бойцам победу советского оружия над фашизмом. В последние минуты боя он был в простой красноармейской фуфайке, в гимнастерке со знаками отличия и с пистолетом «ТТ», когда пробегал по линии обороны мимо меня и других боевых товарищей, воодушевляя стоять насмерть. Лицо его тогда уже было бледное. В этот момент я видел его в последний раз, затем последовало то, о чем я писал выше (взрывом он был оглушен и контужен, но скоро пришел в память).
Обычай фашистских извергов снимать головные уборы и сортировать по волосам, стриженных в одну сторону, и с волосами — в другую. Из последующих рассказов в лагере (там находился мл. л-т Будник[361], ст. политрук Монжаренко, бойцы, плененные вместе с Вашим отцом), точно было установлено, что полковой отец — Фомин Е.М. был расстрелян фашистами у первого форта по пути через деревянный мост от крепости к гор. Тирасполю[362]. Там был своего рода «сборный пункт», и подлая часть, самая малая из числа проходивших 45-дневный сбор «западников», которые еще 22. VI выбрасывали белые простыни в окна, но были частью уничтожены, из рассказов очевидцев, указала на Вашего отца и его звание. Я точно не могу припомнить, но, может быть, это поможет Вам [далее следует схема с указанием места расстрела Е.М. Фомина].
Вечной и светлой памятью будет это, политое чистой кровью верного сына партии и советского народа, место.
(Прошу простить, я не был очевидцем, но по рассказам так).
Что я могу еще Вам написать? Попав в лагерь военнопленных, я лежал в санчасти лагеря, где уже лежали очень многие наши советские бойцы. Весь обслуживающий персонал был русский, советский. Одним из врачей, где я лежал, был из нашей части азербайджанец Алахвердов. В 84 сп он был на срочной службе врачей. Его коллеги — фармацевт 84 сп Суховерхов В. и санитар Солозобов В. — были мне хорошо знакомы. Рядом со мной лежал боец 84 сп Зубко И., он умер от дизентерии 30.VI.41 г. Пока я лежал в санчасти, все однополчане были расформированы по «клеткам» и лагерям, судьба которых мне осталась неизвестной до сих пор. Единственный человек, который возвратился вместе со мной из Норвегии из 84 сп, был Артемов Филипп, с которым я был вместе с начала, т. е. с 15.VII.41 г. (когда случайно встретил его в санчасти) и до приезда на родину 3.Ш.1945 г., где он находится сейчас, я также не знаю.
Для того чтобы немножко представить Вам, насколько был мужественен Ваш отец, скажу несколько слов второстепенного порядка. С 21.VI вечера до последнего дня обороны бойцы свели по одной «жмени» (так мы говорили тогда) сырого зеленого гороха. Вашему отцу досталась тоже порция, но он отдал ее раненым. Ефиму Моисеевичу разведчики приносили и другие «подарки» (хлеб, булочки), хотя это было в граммах, но он ни разу не съел, а отдавал со словами: «Вы — наша сила, товарищи бойцы, без Вас я не смогу защищать
крепость, поэтому делитесь сами и кушайте, будет, обязательно настанет день, когда мы соберемся за круглый большой стол, покушаем и выпьем». У нас не было и воды; пили то, что выпустит товарищ. Так было.
Еще раз прошу извинить, что мало и плохо написал. Вы должны понять меня, что воспоминания пережитого очень… волнует меня, и, несмотря на прошедшие 10 лет, все встает перед глазами волнующее, страшное.
Прошу Вас это письмо перешлите подполковнику Белошееву А.И., и пусть он узнает то, что ему недоставало в первых моих письмах. Я писал ему, что отца постигла та же участь, что и меня, потом написал, что он погиб в крепости, — это потому, что я один хотел написать обо всем правду (я тоже пищу воспоминания), но теперь пусть будет так. Если что не так, напишите, я с удовольствием отвечу. Конечно, Вы вправе не верить мне потому, что пленный, но это так.
