Йен Воррес - Последняя Великая Княгиня
2. Когда я привел госпожу Чайковскую в наш русский православный храм, то она вела себя и действовала, как лицо римско-католического вероисповедания и не знала православного богослужения, между тем как Великая княжна Анастасия, как и вся Императорская Семья, были чрезвычайно религиозными людьми, воспитанными в православной вере.
3. Я присутствовал при встрече госпожи Чайковской с Феликсом Шанковским, во время которой последний узнал в ней свою сестру, Франциску Шанковскую, и согласился подписать документ, свидетельствующий об этом. Позднее, посоветовавшись с сестрой за пределами слышимости, такой документ он отказался подписать по причинам, которые нетрудно понять: он был коммунист, бедный горняк, у матери была тяжелая форма рака, жили они без средств, в то время как его сестра обитала в замке, и с нею обращались, как с возможной Великой княжной. Зачем ему было портить "карьеру" сестре? [В 1927 году частный детектив, расследовавший дело Чайковской-Андерсон, получил убедительные доказательства того, что госпожа Чайковская - не кто иная, как польская крестьянка по имени Франциска Шанковская, об исчезновении которой была извещена полиция приблизительно в то самое время, когда в феврале 1920 года была вытащена из канала госпожа Андерсон. Брат этой польской крестьянки, Феликс Шанковский, был направлен властями в замок Зеон для очной ставки с сестрой (Примечание автора.)]
4. Все лица, лично знавшие Великую княжну, увидев госпожу Чайковскую, не признали в ней Великую княжну Анастасию, не нашли в ней никакого сходства или же нашли лишь незначительное сходство. Hекоторые из этих лиц имели корыстные помыслы, но в большинстве своем это были былые русские, преданные Императорской Семье, которые надеялись отыскать кого-то, кто уцелел из Императорской Семьи, и к проблеме Чайковской-Андерсон относились, как бы в ослеплении именем Великой княжны.
5. Доктор Кострицкий, дантист Императорской Семьи, письменно засвидетельствовал, что зубы госпожи Чайковской, слепок с которых, изготовленный нашим семейным дантистом в 1927 году, мы ему переслали, не имеют ничего общего с зубами Великой княжны Анастасии Hиколаевны.
Мое личное впечатление таково, что госпожа Чайковская-Андерсон - выходец из семьи с низким общественным положением; она не обладала природной грацией, свойственной детям Императорской Семьи, и несомненно вела себя не так, как подобает даме. Мои впечатления, разумеется, не являются доказательствами, но приведенные выше факты являются таковыми.
В заключение должен отметить, что мой отец согласился принять госпожу Чайковскую у себя в Зеоне, заявив нам: "Если это Великая княжна, то было бы преступлением не помочь ей. Если же это не Великая княжна, то я не совершу никакого преступления, предоставив кров бедной, больной, подвергающейся преследованиям женщине, одновременно предпринимая меры по установлению ее личности".
(подпись) Димитрий Лейхтенбергский
II. Привожу копию письменного свидетельства, данного под присягой Томасом Г. Престоном (ныне сэр Томас Г. Престон), британским вице-консулом в Екатеринбурге (Россия), где Hиколай II и его семья были зверски убиты коммунистами в июле 1918 года. Этот документ, датированный 22 января 1960 года, подтверждает все, что Великая княгиня Ольга Александровна сказала по поводу утверждения госпожи Андерсон, будто она является Великой княжной Анастасией Hиколаевной.
Я, ТОМАС ГИЛЬДЕБРАHД ПРЕСТОH, проживающий по адресу Пикадилли, 106, Лондонское графство, под присягой заявляю следующее:
1. В сентябре 1913 года я был назначен британским вице-консулом в Екатеринбурге (Россия). Территория, на которой я осуществлял консульские полномочия, была обширной, поскольку охватывала Урал до города Перми на западе и Акмолинскую область и Западную Сибирь на востоке. Позднее я был возведен в ранг консула, и мои полномочия увеличились.
2. После отъезда из России сэра Джорджа Бьюкенена, посла Великобритании, в самом начале революции, я не получил никаких указаний (телеграф работал нерегулярно) покинуть свой пост, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как продолжать выполнять свои обязанности, тем более, что, в качестве главы дипломатического корпуса, я нес ответственность за безопасность всех иностранных подданных, проживающих там. В силу этого я стал свидетелем, пожалуй, самого страшного в новейшей истории террора. Я оставался в Екатеринбурге вплоть до освобождения города 25 июля 1918 года частями Сибирской (Белой) Армии и мятежными отрядами чехов, а затем - до июня 1919 года, когда я отправился на Дальний Восток с остатками вооруженных сил Колчака. С самых первых дней большевицкой революции - с октября/ноября 1917 года - я был единственным официальным представителем Великобритании на территории от Москвы, где нашим представителем являлся сэр Брюс Локкарт, и до Владивостока на Дальнем Востоке, где британским консулом был мистер (впоследствии сэр Роберт) Ходжсон, которого я сменил на этом посту осенью 1919 года. Британская военная миссия, возглавляемая генералом сэром Альфредом Hоксом, прибыла в Екатеринбург вскоре после разгрома большевицкой армии в июле 1918 года, когда в городе были уже восстановлены нормальные условия жизни.
3. После большевицкого государственного переворота в октябре 1917 года я обратился к Уральскому совету, который отказался признать меня в качестве британского консула ввиду того, как заявили представители совета, что мой посол уехал из России, и, по слухам, британские войска намеревались высадиться в районе Архангельска. Я объяснил, что, в качестве главы дипломатического корпуса, представляю интересы всех иностранцев, включая граждан нейтральной Скандинавии, и в качестве такового я впоследствии смог установить деловые отношения с Уральским советом.
4. В начале апреля 1918 года до нас в Екатеринбурге дошли слухи, что советские власти как в москве, так и в Екатеринбурге проявляют беспокойство в отношении русской Императорской семьи, находившейся в то время в заточении в Тобольске. Предполагалось, что ее присутствие вызывает монархические чувства и что могут быть предприняты попытки позволить ей скрыться. В середине апреля Янкель Свердлов, председатель Центрального исполнительного комитета в Москве, под германским давлением (со стороны графа Мирбаха, германского посланника, впоследствии убитого) направил в Тобольск комиссара Яковлева с поручением доставить Императорскую семью в Москву с целью принудить Царя подписать Брест-Литовский договор с немцами. Однако Яковлев вел двойную игру: выполняя требование немцев вывезти Императорскую семью из Тобольска, он одновременно пошел навстречу пожеланиям Уральского совета и позволил ему арестовать Императорскую семью по пути в Екатеринбург.
5. 30 апреля 1918 года Император, Императрица, Великая княжна Мария, доктор Боткин и трое слуг - Анна Демидова (комнатная девушка Императрицы), Чемодуров (лакей Императора) и Седнев - прибыли в Екатеринбург. Уральский совет попытался сохранить в глубокой тайне приезд Императорской семьи в Екатеринбург. Однако известие об этом вскоре просочилось наружу и на станции Екатеринбург-1, куда подошел Императорский поезд, а затем и около дома Ипатьева, куда должны были поместить Царскую семью, собралось значительное количество любопытных. Чтобы не привлекать внимание толпы, власти отогнали поезд на станцию Екатеринбург-2 (товарная станция), направив туда автомобили, чтобы погрузить в них приехавших. По поводу большевицких чиновников, которые сыграли ведущую роль в этих трагических, но исторических событиях. Членами президиума Екатеринбургского совета были Белобородов (председатель), Сыромолотов, Голощекин, Сафаров, Войков и Чуцкаев. Чуцкаев не всегда упоминался в качестве члена президиума, но действовал, как заместитель Белобородова; именно с ним я встречался почти ежедневно, когда делал представления по поводу безопасности и обращения с Императорской семьей. Из других членов президиума я много лет был знаком с Сыромолотовым в связи с горно-рудной промышленностью. С Войковым я тоже был прежде знаком. Что же касается Голощекина, который до революции был помощником зубного врача, то после убийства Императорской семьи я имел с ним весьма неприятную встречу на Екатеринбургском телеграфе.
6. 23 мая Царевич и три его остальные сестры приехали в Екатеринбург и под конвоем были доставлены в дом Ипатьева, где и присоединились к своим родителям. Через несколько часов в дом Ипатьева были также отправлены повар Харитонов и лакей Трупп. Госпожа Шнейдер, графиня Гендрикова и генерал Татищев со станции были увезены прямо в тюрьму. Швейцарец г-н Жильяр, учитель французского языка, и мистер Гиббс, учитель английского языка, а также баронесса Буксгевден, фрейлина Императрицы, были освобождены: им сообщили, что они больше не нужны. Князь Долгоруков, который приехал вместе с первой группой узников в апреле, был тотчас брошен в тюрьму, а затем расстрелян. Я получил от него несколько посланий, написанных карандашом, в которых он умолял меня вступиться за Императорскую семью. Чтобы не компрометировать его, я ему ни разу не ответил, но он, по-видимому, знал, что я ежедневно делал представления Уральскому совету, чтобы помочь Царю и его семье. Баронесса Буксгевден, мистер Гиббс и месье Жильяр часто приходили ко мне в консульство и мы целыми часами обсуждали возможности и способы спасения Царской семьи. При наличии десятитысячного гарнизона, состоявшего из красноармейцев, в условиях, когда красные шпики прятались за каждым углом и в каждом доме, предпринять что-то вроде попытки спасти Императора и его близких было бы безумием, чреватым самыми ужасными последствиями для Императорской семьи. Мои усилия поневоле ограничивались ежедневными визитами к товарищам Чуцкаеву и Белобородову. Чуцкаев неизменно заверял меня, что об Императорской семье заботятся и что их жизни вне опасности. Он также уведомил меня, что мое вмешательство необоснованно и возмутительно, на что я возразил, что предпринимаю эти шаги ввиду родственных уз, связывающих Царя с английской королевской семьей.
