Михаил Зефиров - Все для фронта? Как на самом деле ковалась победа
Первым 10 августа был арестован сам Климов. При обыске у него были изъяты 25 тысяч рублей и большое количество обрезков полей хлебных карточек. 18 августа милиционеры задержали остальных участников группы: Давиденко, Козлова, Попова и Андрианову. У них изъяли: настольные тиски в виде станка, типографский шрифт, краску различных цветов, обрезки полей продовольственных карточек, деньги в сумме 15 тысяч рублей и поддельные талоны на 100 кг хлеба. И это в то время, как рабочие по карточкам получали в день 800 граммов хлеба.
Инфляция в годы войны достигла огромных масштабов. Об этом свидетельствует рост цен на основные продукты питания. Если в январе 1942 г. килограмм картофеля на рынках Горького в среднем стоил 1 руб. 60 коп., то через год – уже 12, а в январе 1943 г. – 40 руб.! Стоимость килограмма свежей капусты выросла с 3 руб. 70 коп. в январе 1941 г. до 20 рублей в январе 1942 г., а через год возросла еще вдвое. Лук подорожал с 3 руб. 50 коп. до соответственно – 14 и 78 рублей. Десяток яиц в январе 1941 г. в среднем стоил 16 руб., в январе 1942 г. – 52 руб., а в январе 1943 г. – уже 190 руб.! Но самым рекордным был рост цен на животное и растительное масло, молоко и мясо.
Рост цен на продукты питания в 1941–1943 гг., руб./кг[429]Из таблицы видно, что наиболее высокие цены на продовольствие имели место в конце 1942-го – начале 1943 г. Затем по некоторым товарам наметилось снижение, но по сравнению с началом войны рост цен все равно остался высоким. Больше всего поражает рост цен на сливочное масло и молоко, подорожавшие за указанный период в 14 раз! По регионам цены на продукты несколько варьировались, но размер инфляции все равно можно наглядно представить и по этим цифрам.
Впрочем, здесь мы упомянули товары первой необходимости. Но в дефиците были и другие. К примеру, шампанское к 1943 г. подорожало в среднем до 160 рублей за литр. Но самым дорогим продуктом, обогнавшим всех «конкурентов», конечно же, была водка. Стоимость одной бутылки на рынке к середине войны достигала астрономической суммы в 1000 рублей! То есть даже месячной зарплаты квалифицированного рабочего было недостаточно, чтобы купить ее. Но раз установилась такая цена, значит, был и спрос.
Постоянно не хватало и промтоваров. Профессор Добротвор описывает интересный случай, увиденный им 3 июня 1942 г. в центре Горького: «Дикая картина около универмага. Там сегодня выдают шерстяную материю. Это зверинец спекулянтов всякого рода. Один купил отрез на костюм за 900 руб. и тут же продал за 3500 руб. Около магазина драка. 50 милиционеров, но не для порядка, а чтобы тоже получить материал. Вакханалия спекуляции и блата. Жутко честному человеку».[430]
В этой сцене показательно то, что, несмотря на тяжелое материальное положение большинства граждан, в стране все же имелись люди, готовые только за отрез на костюм выложить 3500 рублей. Впрочем, профессору нередко приходилось убеждаться в том, что далеко не все живут плохо. Сходив через четыре дня после «вакханалии» около универмага в баню, он был поражен тем, что большинство посетителей совершенно свободно без экономии «размыливают» мыло. А ведь это тоже был дефицитный и дорогостоящий товар, отпускаемый по карточкам.
Насколько хлеб был политическим продуктом, говорят события осени 1943 г. В результате летних налетов Люфтваффе на города Поволжья, отправки зерна в освобожденные от немцев районы и плохого урожая государству в ноябре почти повсеместно пришлось пойти на снижение норм выдачи хлеба по карточкам. В среднем – с 800 до 600 граммов в день для 1-й категории граждан. В результате население стало проявлять массовое недовольство. По данным органов НКВД, в декабре имели место следующие высказывания.
Начальник смены цеха № 25 завода № 112 Сидягин: «Ну, понятно, разворовали, теперь за счет рабочего нужно пополнять запасы, довоевались «до ручки».
Механик цеха № 49 завода № 469 Сухотин: «Уменьшение норм хлеба для рабочих очень тяжело перенести, о нас никто не заботится. Что я буду делать теперь, хочу куда-нибудь детей направить, а то с голоду умрут».
Механик летно-испытательной станции авиазавода № 21 Кирясов: «Товарищ Сталин сказал, что войне скоро будет конец, так почему же убавляют нормы, значит, война будет продолжаться долго, народ и так голодает, а тут еще хлеб отнимают, многие люди будут пухнуть и умирать».
Механик завода № 33 Балохин: «Мы получаем столько, сколько Гитлер дает в оккупированных районах».
Сотрудница планового отдела завода боеприпасов № 558 Ваганова: «Вот тебе и победа, города опять отдаем, нормы на хлеб снизили, и скоро, по-видимому, давать не будут, значит, дела на фронте не из блестящих».
Агент отдела рабочего снабжения завода шампанских вин Кальпин: «По заводам идет гул, рабочие очень недовольны снижением норм на хлеб. Сейчас пойдет насмарку все стахановское движение. Рабочие заявляют, что кто издает распоряжения, пусть сами и работают!»[431]
Наиболее голодными в СССР стали 1944–1946 гг. Это потом в художественных фильмах и литературе весну победного 45-го года будут изображать оптимистическим и счастливым временем. А вот выдержки из писем учащихся Работкинского сельскохозяйственного техникума, о содержании которых стало известно даже на самом высшем уровне. В частности, информация дошла до заместителя председателя советского правительства А. И. Микояна.
Изголодавшиеся учащиеся писали:
«11.4.45 г. «…Начиная с 1 числа, в техникуме не давали ни разу хлеба, все студенты слегли, некоторые начали опухать. Занятия прекратились, но отпуска не дают. Все очень ослабли».
9.4.45 г. «…Совершенно ослабли. Вот уже 9 число, но нам хлеба еще не давали ни разу, не знаем когда будет. Да притом у нас нет ни картошки, ни денег, пришел «капут».
10.4.45 г. «…13 дней живем без хлеба. В нашей группе две девушки опухли. Дров в техникуме нет, воды тоже, в связи с этим завтрак бывает в обед – одна свеклина, а обед – в ужин, ужина совсем не бывает. В техникуме сейчас такой беспорядок, такое волнение, студенты вовсю бунтуют».
11.4.45 г. «…Хлеба не давали ни грамма с 1 апреля. Студенты даже не могут ходить, а лежат на постели еле живые. Сейчас мы не учимся и не работаем, сидим в своей комнате. Когда будут давать хлеб, неизвестно».[432]
Глава 6
Сталинская барщина
1941 г. для русской деревни был страшен. Если многие городские жители разными способами находили возможности «закосить» от армии, то на селе никаких отсрочек от призыва не было. Посему почти все трудоспособные мужчины были быстро мобилизованы. В результате миллионы семей в миг остались без своих кормильцев. Отныне весь нелегкий крестьянский труд лег на плечи женщин, детей и инвалидов. Из колхозов изъяли и отправили на фронт все, что могло ездить и ходить, то есть все исправные трактора и здоровых лошадей, оставив крестьян с ржавыми колымагами и слепыми клячами. В то же время, безо всяких скидок на трудности, власти обязали ослабленное ими же крестьянство бесперебойно снабжать город и армию сельскохозяйственной продукцией.
Рабочий день во время посевной начинался в четыре часа утра и заканчивался поздно вечером, при этом голодным селянам надо было успеть еще и засадить свой собственный огород. Из-за отсутствия техники все работы приходилось выполнять вручную. Впрочем, народ у нас находчивый. Колхозницы навострились пахать, запрягая в плуг женщин, что посильнее. И те тащили его не хуже трактора. Особенно в этом преуспели работники колхоза «Маяк Октября» Ковернинского района. Там взяли за почин запрягать в плуг сразу по восемь женщин![433]
Уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) по Горьковской области В. Е. Педьев 31 мая 1944 г. писал секретарю ЦК Г. М. Ма-ленкову: «Имеют место массовые факты, когда колхозницы впрягаются по пять-шесть человек в плуг и на себе пашут приусадебные участки. Местные партийные и советские организации мирятся с этим политически вредным явлением, не пресекают их и не мобилизуют массы колхозников на ручную копку своих приусадебных участков и использование для этой цели крупного рогатого скота».[434]
За работу крестьяне получали пресловутые «трудодни», причем не выполнившие норму немедленно карались как «дезертиры производства» со всеми вытекающими последствиями. Типичный пример – судьба колхозниц хозяйства «Красная волна» Кротовой и Лисициной. Не выработав трудодней, они в сентябре 1941 г. отправились рыть картофель на своих личных участках. Их примеру последовали другие «неустойчивые» колхозники в количестве 22 человек. На требование идти работать в колхоз смелые крестьянки ответили отказом. В результате обе женщины были репрессированы и приговорены к пяти годам лишения свободы каждая.[435]
