Марк Солонин - 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война
На направлении главного удара, в узком 50-километровом «коридоре» на стыке 5-й и 6-й армий, наступали два танковых корпуса противника: 3-й тк в составе 14-й и 13-й танковых и 25-й моторизованной дивизии и 48-й тк в составе 11-й и 16-й танковых и 16-й моторизованной дивизии. Они двигались по двум практически параллельным маршрутам: 3-й тк вдоль шоссе Устилуг — Луцк — Ровно, а 48-й тк — по направлению Сокаль — Берестечко — Дубне К исходу дня 25 июня немецкие танковые колонны растянулись на десятки километров, так что указать какое-то точное местонахождение каждой из вышеперечисленных дивизий практически невозможно.
Наибольшего продвижения добился 48-й тк: наступающая в первом эшелоне 11-я тд, заняв главными силами Дубно, передовыми отрядами уже наступала на Мизоч — Острог, дивизии второго эшелона корпуса (16-я танковая и 16-я моторизованная) растянулись на 50 км вдоль дороги Берестечко — Козин — Кременец.
3-й тк вермахта, встретивший на Луцком шоссе в первые дни войны упорное сопротивление советских войск, ценой больших потерь занял 25 июня Луцк, но с ходу продвинуться дальше на Ровно не смог. Тогда немецкое командование решило несколько «перестроить ряды»: 14-я тд и 25-я мд начали с боями прорываться на северо-восток, к реке Горынь в районе Цумань — Клевань — Деражно, а 13-я тд ушла на юг к Дубно, вероятно с целью выхода на шоссе Дубно — Ровно.
Таким образом, три из четырех немецких танковых дивизий (13, 11, 16-я) оказались утром 26 июня сосредоточены в окрестностях города Дубно.
К началу боевых действий в составе этих трех дивизий числилось всего 438 танков, в том числе 139 PZ-III с 50-мм пушкой и 60 PZ-IV. Вот и все силы противника, которые теоретически могли бы принять участие в «крупнейшем танковом сражении у Дубно». На самом деле с учетом потерь, понесенных немцами за четыре дня наступления, боеготовых танков у них должно было оставаться еще меньше.
Что же касается еще одной танковой дивизии, входившей в состав 1-й ТГр вермахта, то она (9-я тд), находясь в резерве командующего группы, к этому времени не перешла еще советскую границу — причем по очень простой причине. 26 июня Гальдер делает в своем дневнике следующую запись:
«...находящийся еще в резерве танковый корпус фон Виттерсгейма нельзя двинуть на фронт вследствие крайне плохих дорог, которые и без того перегружены обозом и не могут быть использованы для переброски танков...» [12]
Что же могло противопоставить этим силам противника командование Ю-3. ф.?
22-й МК был уже разгромлен, 16-й МК передан в состав Южного фронта, малочисленный и плохо укомплектованный 24-й МК оставался во фронтовом резерве, самый мощный 4-й МК под руководством Власова и Музыченко просто игнорировал приказы фронта и от участия в намеченном контрударе самоустранился. Таким образом, утром 26 июня принять участие в танковом сражении могли бы только четыре мехкорпуса: 9, 19, 15 и 8-й.
Клин, вбитый немецкими танковыми дивизиями от границы до Дубно, разделил ударную группировку Юго-Западного фронта на две неравные части:
— «северную» (9-й МК Рокоссовского и 19-й МК Фекленко), которая должна была нанести удар на Дубно с северо-востока, из района г. Ровно;
— «южную» (8-й МК Рябышева и 15-й МК с приданной ему 8-й танковой дивизией 4-го МК), которой предстояло наступать на Дубно — Берестечко с юга, из района г. Броды.
Сразу же отметим тот весьма значимый факт, что командование Ю-3. ф. не только не организовало прочное взаимодействие и связь между «южными» и «северными», но даже и не поставило командиров в известность о планах и действиях соседей.
Так, генерал Рябышев пишет, что только во второй половине дня 27 июня на командный пункт корпуса «прибыл начальник автобронетанковых войск фронта генерал-майор Р.Н. Моргунов. Он сообщил... что с северо-востока на Дубно должны наносить контрудар по противнику 9-й мехкорпус генерал-майора К. К. Рокоссовского из района Клевань, а 19-й мехкорпус генерал-майора Н.В. Фекленко — из района Роено. Эта информация для меня была неожиданной. Затем генерал Моргунов уехал в 15-й мехкорпус, и никаких распоряжений от него не последовало...» [113]
В докладе о боевых действиях 43-й танковой дивизии (19-го МК) читаем:
«...за все время марша, вплоть до 26.6.41 г., никакой информации от высших штабов о положении на фронте штаб дивизии не имел».
А что же изменилось после 26 июня? Читаем дальше:
«...никаких данных о противнике и действиях наших частей на фронте штаб дивизии не имел, наша авиация также для ориентирования по обстановке ничего не дала...» [8]
Дважды Герой Советского Союза B.C. Архипов — в те дни командир разведбата 43-й танковой дивизии — в своих воспоминаниях пишет:
«...когда вечером 26 июня... наша дивизия вышла к Дубно, никто из нас не знал, что с юга успешно продвигается к нам навстречу 8-й мехкорпус генерала Д.И. Рябышева... подобная ситуация повторилась и на следующий день, когда... мы и наши соседи, стрелки 36-го корпуса, вышли на подступы к Дубно, но не знали, что в город уже ворвалась 34-я танковая дивизия полковника И.В. Васильева из 8-го мехкорпуса...» [109]
А вот как виделась ситуация утром 28 июня Попелю, который как раз и был в боевых порядках той самой 34-й танковой дивизии, ворвавшейся в Дубно:
«Где они, обещанные Военным советом фронта корпуса, что должны прийти к нам на помощь? Мы одни, совсем одни, без соседей, связи, информации... Фронт неведомо где...» [105]
И это при том, что утром 28 июня 1941 г. «северную» и «южную» группировку разделяли считаные километры!
Открываем мемуары маршала Рокоссовского, читаем: «...никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу... По отдельным сообщениям в какой-то степени удавалось судить о том, что происходит на нашем направлении. Как идут дела на участках других армий Юго-Западного фронта, мы не знали. По-видимому, генерал Потапов был не в лучшем положении. Его штаб за все время, что я командовал 9-м мехкорпусом, ни разу не смог помочь нам в этом отношении...» [111]
К этому следует добавить и то, что все командиры во всех отчетах в один голос говорят об отсутствии какого-либо взаимодействия с авиацией, которая и не прикрыла боевые порядки наступающих танковых частей, и не обеспечила их какой-либо разведывательной информацией. Разумного объяснения этому найти совсем уже невозможно, так как авиация Ю-3. ф. насчитывала в то время по меньшей мере полторы тысячи самолетов и выполняла (если верить отчетам) в среднем по 550 самолето-вылетов в день! Куда же они летали? Какая в эти дни могла быть более важная задача, нежели поддержка наступления ударной танковой группировки фронта?
Как-то неловко становится в описании такого беспомощного и бестолкового руководства в третий раз цитировать мысль Наполеона о военном счастье. Лучше приведем ее достойный русский эквивалент — «против лома нет приема».
Даже с учетом потерь и неразберихи первых дней войны Юго-Западный фронт располагал еще огромными силами.
Как бы то ни было, а в составе одной только «южной» ударной группировки, несмотря на весь загадочный «танковый падеж» первых дней войны, было еще около тысячи танков — в два раза больше, чем у противника. Бесспорным было и качественное превосходство: порядка двух сотен новейших KB и Т-34 против 139 средних (во всех смыслах этого слова) танков PZ-III/ 50 в трех танковых дивизиях немцев.
Примечательная деталь — Гальдер, дневниковые записи которого в первые дни войны были в целом пронизаны духом крайней самоуверенности, 26 июня 1941 г. пишет:
«...противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина... переброска пехотных дивизий для прикрытия южного фланга невозможна из-за отсутствия свободных сил. Будем уповать на Бога...»
Конечно, не Ф. Гальдеру, продавшему душу гитлеровскому режиму, поминать всуе имя Божие. Но судя по тому, как развернулись в дальнейшем события, немцы и сами не оплошали. Приходится признать, что немецкое командование нашло самое верное, точно соответствующее обстановке решение — немецкие танковые дивизии спаслись от неминуемого разгрома БЕГСТВОМ.
Да, именно так. Никакого танкового сражения (подобного битве под Прохоровкой в июне 1943 г.) в июне 1941 года не было. Немецкие танки сбежали с поля боя у Дубно — только сбежали они не назад, а вперед, на восток, в глубокий тыл Юго-Западного фронта. А разгромить советские мехкорпуса было поручено немецкой пехоте, которая, воспользовавшись неповоротливостью командования Ю-3. ф., успела пешком дойти от границы до рубежа Берестечко — Дубно раньше, чем там смогли развернуться для наступления советские танковые дивизии.
Разумеется, если бы вермахту в июне 1941 г. противостояла организованная, управляемая, умеющая и желающая сражаться армия, то такое решение командования привело бы немецкие войска на Украине к гибели. Брошенная под танки пехота была бы разгромлена, а отрезанные от линий снабжения танковые части сами загнали бы себя в западню, в которой им предстояло погибнуть без горючего и боеприпасов.
