Богуслав Суйковский - Листья коки
Белые все еще боятся, что невольники украдут золото.
Зачем? В лачугах на руднике оно не представляет никакой ценности. Его нельзя использовать даже для украшений. А бежать... О бегстве не может быть и речи.
- Ошибаешься. Всегда есть такая возможность, если очень хочешь этого, - ночью шепотом доказывал Синчи Канет, новый товарищ из группы невольников, недавно пригнанных на рудник. Это был молодой, рослый и энергичный индеец, которого еще не успела сломить работа под землей. Протянутые ему чьей-то услужливой рукой листья коки он оттолкнул с презрением.
- Сам убедишься, - смиренно сказал кто-то в темном углу.
- Это вы убедитесь. Увидите, что я все равно убегу отсюда. Принесу жертву богу Земли...
- Что же ты пожертвуешь? Разве хоть у кого-нибудь из нас есть здесь что-либо ценное?
- Что я пожертвую? Ну хотя бы... эту лепешку, когда буду особенно голоден.
- Лепешку? Хорошо же пожертвование для богов!
Канет неожиданно стал серьезным и заговорил иначе, медленнее, более проникновенно:
- Ты так считаешь? Нет, ты не прав. Важно не то, что ты приносишь в жертву, важно, как ты принес ее. Понял? Если богатый пожертвует много, это, может, и не так уж угодно богу. Но когда бедняк поделится с ним последним...
- Болтовня! Жрецы всегда обещали тем, кто жертвовал золото, что боги услышат их молитвы. А если приходил бедняк с лепешкой, глиняной миской или с цветком, его иначе встречали.
- Я говорю о богах, а не о жрецах.
- Разве это не все равно? Ведь именно жрец принимает дары верующих и передает божеству твою просьбу.
- Я не нуждаюсь в посредниках. Бог Земли сам услышит меня и с благосклонностью примет мою жертву.
Из глубины помещения донесся чей-то хриплый смех.
- Ну что ж, надейся, надейся! Мы видали уже таких. Был здесь некий Урко, в прошлом сам жрец. Он тоже болтал, будто боги его слышат и благосклонны к нему. Когда однажды обвалилась скала, трое, что работали с ним рядом, погибли, а Урко остался цел. Ха-ха, уж сколько он тогда болтал и хвастал, что, мол, сам бог Земли оберегал его. Но не долго он пользовался милостью божества. В тот же самый день белые палками насмерть забили нашего Урко. За то, что по его вине сорвался камень, который перекрыл коридор в шахте, и белые потеряли несколько дней, прежде чем все было приведено в порядок. Уж лучше бы его прихлопнуло той скалой...
- Значит, вы не верите, что наши боги нам покровительствуют?
Кто-то со злобой выругался, кто-то расхохотался.
- Наши боги? Немногого они стоят в сравнении с богом белых. Ты, пожалуй, и сам мог в этом убедиться.
- Да, - медленно и тихо, с какой-то трагической ноткой в голосе ответил Канет.
- Ну то-то же. А теперь довольно чесать языки, пора спать. Пожалуй, уж за полночь перевалило. Утром белые нам не позволят валяться.
Все замолчали, потому что напоминание о неумолимо надвигавшемся новом четырнадцатичасовом рабочем дне угнетающе подействовало на всех. День за днем, без перерыва и отдыха. Не бывает теперь ни ежемесячных празднеств, ни таких торжеств, как, например, праздник Райми. Белые ни на минуту не позволяют прервать работу. Только погоняют и погоняют и все требуют: золота, золота, золота.
Канет ворочался на своем ложе, он молчал, но заснуть не мог. Синчи, который лежал рядом с ним, тронул товарища за плечо.
- Не спится?
- Нет. Все думаю и думаю о том, что надо бежать отсюда. Пока есть силы и не сдала воля.
- Слушай... скажи мне... что теперь творится в стране? Ведь мы здесь, сам понимаешь...
Канет прервал его.
- Знаю и понимаю. Только и мне известно не многое. Скоро год, как я в неволе.
- И ты не мог бежать?
- Мог. Но меня угнали далеко, на самый берег мамакочи. Знаешь, что это такое?
- Слышал. Озеро с одним берегом...
- Пожалуй, есть где-то и другой берег, ведь плывут же откуда-то к нам эти белые. Бежать? Бежать я мог бы. Но я родом с гор. А там равнина, жара, сыро, полгода сплошные туманы, которые приходят со стороны мамакочи. Люди чужие, край незнакомый. Потому я и выжидал. Но теперь, когда я снова в горах, теперь я убегу. Тут уж им меня не поймать!
- А куда ты пойдешь?
- Куда-нибудь. Хотя бы к нагорьям, где заросли толы. Можно недурно жить, занимаясь охотой. Впрочем, я собираюсь идти к сапа-инке Манко.
- А... а инка Манко жив?
Канет на минуту умолк, а потом принялся шептать еще тише и осторожнее.
- Не знаю, вероятно, жив. Люди из уст в уста передают, что недалеко от Куско какие-то войска еще продолжают сражаться. Говорят также, что до Кито белые так и не дошли, там все осталось по-старому. Ходят слухи, что инка Манко собирает людей. Поэтому и я пойду туда, если только смогу бежать. Буду сражаться.
- Погибнешь, - прошептал Синчи.
- Может быть... Ну и что ж? Ведь один человек - это ничто.
Синчи неспокойно пошевельнулся и спустя некоторое время ответил:
- Если никого не останется, то и так всему конец. А бежать... Как же можно бежать отсюда? Ведь тебе приказали рыть землю и добывать золото. А каждый обязан делать то, что ему приказывают. Таков извечный закон.
- Кто приказал? - Канет почти выкрикнул эти слова, так что даже в другом конце помещения оборвался чей-то храп. - Я всегда подчинялся закону. Мне приказывали быть воином, я становился воином, приказывали обтесывать камни, я тесал камни. Но то, что происходит теперь, совсем другое дело. Разве ты не понимаешь? Кто тебя послал сюда? Не инка и даже не твоя айлью. Ты здесь по воле белых. Они силой загнали тебя сюда.
- Это правда. Но раз теперь торжествует их закон...
- Да, их закон! - Канет снова откинулся на подстилку и угрюмо зашептал: - Я видел, что такое их закон. Поэтому я и говорю: надо уходить отсюда, а если инка Манко борется, надо идти к нему и сражаться вместе с ним.
Синчи неизвестно почему вспомнил о ловчем Кахиде и сказал, совсем как он:
- Рассказывай все!
- Да, я расскажу тебе все, что знаю. Хорошо, если бы все узнали, что творится в стране. Закон белых... О чем тут говорить: нет теперь в Тауантинсуйю никаких законов, пожалуй, только закон силы. А сила на стороне белых.
- А как люди живут?
- Как? Да, я расскажу тебе кое-что. То, что сам видел. Есть одна община в долине реки Мононы. Это плодородная долина, и община была богатой. Год назад явился туда один белый. С ним прибыло четверо людей нашей крови, но из чужого племени. Все они были с оружием. Белый привез с собой и собак... Их вышел встречать старейшина, Силачи. Это гончар, мастер, известный всему Чинчасуйю. Белый немного говорил по-нашему. Он сказал, что прибыл по воле самого сапа-инки. Показал кипу...
- Знаю, - прервал его Синчи. - Фальшивый кипу.
- Силачи не знал, что кипу фальшивый. Впрочем, он не умел читать кипу. А белый сказал: отдать оружие, у кого какое есть. Оружие отдали. Потом велел созвать старейшин окрестных айлью. Из десяти явилось девять, так как один, Кухина, лучший земледелец, был болен. Этих девятерых и Силачи вместе с ними посадили под замок, и белый объявил, что пусть только кто-нибудь ослушается его распоряжений, и все заложники будут повешены. Потом он отправился в дом Кухины, избил того палкой до полусмерти, а потом Кухину выволокли на улицу и повесили на виду у всего села за то, что он не явился по приказу белого. У Кухины было две дочери, так этот белый...
- Знаю, - прервал Синчи. - Повсюду одно и то же.
- Да, повсюду. А потом белый объявил, что все земли принадлежат ему. Ламы - тоже. Дома и сады - тоже. Каждый, кто только живет в этой долине, пояснил он, - принадлежит ему. Понимаешь? Люди принадлежат белому! Он предупредил: бежать запрещается, за это - смерть, кто станет сопротивляться - поплатится головой! Работать, сколько он прикажет, иначе изобьют палкой.
- Как это так? А земля сапа-инки, а земли храмов?
- Все принадлежит теперь ему.
- А что стало с жрецами?
- Живы лишь те, что ушли в горы или укрылись в безводных местах. Всех остальных повесили. Храмы жгут. Наших богов не позволено даже вспоминать. Перед их богом, этим странным деревом, на котором человек с раскинутыми руками - а его белые ставят повсюду, - приказывают падать на колени.
- Но люди хотя бы получают то, что им полагается? Сушеное мясо, ткань на одежду, утварь, листья коки?
- Глупец! От кого они, по-твоему, это получат? От белого господина? От него получишь только палкой по спине. А остальное... Впрочем, нет, подожди, получают листья коки, Тут белые не скупятся. Сколько душе угодно.
- Как же люди живут?
- Так и живут. Немного кукурузы, картофеля, немного киноа... Иногда кое-что поймают: черепаху, рыбу, какого-нибудь зверька. Все остальное принадлежит господину.
Он остановился, глубоко вздохнул, а потом снова зашептал:
- Ты слышал, что белые передрались друг с другом? Кажется, из-за золота. Каждый хотел забрать все себе. Мы уж думали, что пришло спасение. Но нет. Многие из них погибли, но прибывают все новые и новые. Понемногу все успокоилось, снова они подчиняются только одному вождю и господствуют над нами.
