Алексис Трубецкой - Крымская война
Эксперты нашли состояние Карса ужасающим. Турки увеличили численность гарнизона за счет насильно призванных в армию армянских рекрутов, и дезертирство в Карсе стало обычным делом. Солдаты не получали жалованья, новобранцев никто не обучал, оружие было устаревшим. Госпитали вообще отсутствовали, и уход за ранеными был самым примитивным. Повсюду процветало мздоимство, об эффективности обороны города говорить не приходилось. Отсутствие на положенном месте офицеров никого не удивляло — они старались как можно чаще бывать на виду у начальства, в Константинополе, чтобы не потерять своих постов.
Уильямс решил, что единственный способ исправить положение состоит в том, что он берет под свой контроль турецкий гарнизон и состояние оборонительных сооружений. С помощью двух своих коллег — артиллериста и военного врача — и при поддержке нескольких иностранных офицеров, состоящих на службе в турецкой армии, Уильямс рьяно взялся за дело. Из Константинополя прибыли военные специалисты, в том числе инженеры. Начались регулярные занятия с личным составом, повысилась дисциплина, появились лазареты. Стены Карса и орудийные огневые позиции были усилены. К весне Карс представлял собой хорошо укрепленный город с полностью реформированным дееспособным гарнизоном численностью 17 000 человек. Уильямс — невоспетый герой войны — за короткий срок сотворил настоящее чудо.
К 16 июня армия генерала Муравьева подошла к стенам Карса. Первый натиск пехоты и кавалерии на высоты к востоку от города турки отразили. Русские войска перегруппировались и возобновили атаку. На этот раз она оказалась успешной, турки отступили, русские заняли высоты и перерезали основную дорогу, по которой осуществлялось снабжение Карса. Неожиданное для Муравьева новое качество турецкой армии, оказанное ею яростное сопротивление привело генерала к решению не рисковать жизнью своих людей понапрасну, отказаться от штурма и перейти к осаде города. Блокада города, лишенного продовольствия, длилась пять месяцев. В самом начале осады английский офицер капитан Томас смог отправить домой письмо, в котором описал положение в Карсе:
Состояние дел удручающее… Похоже, Константинополь проявляет полное безразличие к настойчивым просьбам генерала Уильямса. Боеприпасов в городе едва хватит на неделю. Рацион солдат сокращен, и многие из них не получали жалованья более двух лет. При таком положении остается только удивляться, почему солдаты не бросают оружие и не дезертируют тысячами. Напротив, дезертирство здесь — большая редкость, и боевой дух в людях высок. На мой взгляд, это лучшие солдаты в мире. Одетые в лохмотья, вечно промокшие, они просто не обращают внимания на невзгоды и никогда не жалуются. Любой британец изумился бы при виде такого полка на параде. Даже собрав всех нищих и бродяг Англии, мы не получили бы подобного зрелища.
Если мы в течение месяца-двух не получим подкреплений — непременно английских или французских, — вам не придется более увидеть мою столь любезную вашим сердцам физиономию, ибо никто здесь не уцелеет. Если нас не убьют русские, мы умрем голодной смертью, что не намного лучше.
Наша связь с внешним миром почти полностью прервана, окрестности кишат казаками и враждебно настроенными армянами. Напишите мне поскорее, напишите любой вздор…
Остаюсь ваш навсегда…
К сентябрю гарнизон Карса оказался в плачевном состоянии: в городе свирепствовала холера, рацион уменьшился до предела, слабых лошадей резали на мясо, дезертирство стало обычным делом, назревал мятеж — а о подкреплениях не было ни слуху ни духу. Уильяме заявил, что Каре падет в течение двух месяцев. Вот еще один отрывок из письма капитана Томаса:
У нас хорошо укрепленная позиция, но весьма прискорбное состояние дел со всем необходимым для ведения военных действий. Катастрофически не хватает боеприпасов, провизии, обмундирования. Дисциплина ослабла. Лагерь русских находится на другой стороне долины, до него не более двух с половиной миль. От штурма их, как я думаю, удерживает только вязкая почва — вот уже десять дней льет непрекращающийся дождь. Связь с тылом у нас почти полностью прервана, последнюю почту из Англии перехватили русские. Генерал Муравьев любезно прислал нам личные письма, но все газеты и депеши оставил у себя…
Русская армия упорно придерживалась осадной стратегии, совершая лишь редкие нападения то на одно, то на другое укрепление города. С приходом зимы на смену палаткам пришли незамысловатые хижины — похоже, русские чувствовали себя в них вполне уютно. Положение осажденного гарнизона оставалось крайне тяжелым, а Константинополь хранил молчание. Надежды на подкрепления не было. Несколькими месяцами ранее в Крыму Омар-паша сообщил Пелисье и Симпсону о своем желании идти на помощь Карсу, но для этого ему требовался транспорт, которым располагал британский флот. Однако англо-французское командование сразу же отвергло эту идею Омар-паши, поскольку внушительный турецкий контингент был необходим у Севастополя. После получения свежих сведений о близкой катастрофе в Карее Омар-паша возобновил свое предложение. Симпсон на этот раз отнесся к нему сочувственно, но Наполеон решительно выступил против. «Главной нашей целью является Севастополь, а не Каре», — заявил французский император. Разгневанному и разочарованному Омар-паше оставалось только ожидать дальнейшего развития событий в Армении. Следует заметить, что с самого начала миссии Уильямса французы полагали ее британской уловкой, цель которой — извлечь стратегические и экономические выгоды в ущерб Франции.
Двадцать пятого ноября холера, голод, отсутствие снабжения и мороз заставили Уильямса сдать город. С песнями и криками «Ура!» русские вошли в Каре — и с ужасом увидели огромное скопление людей, слишком обессиленных, чтобы покинуть город, многие из которых были на пороге смерти. На следующий вечер Муравьев пригласил к себе Уильямса и его старшего офицера на обед. Приветствуя плененного канадца, русский генерал обратился к нему с такими словами: «Генерал, ваше имя войдет в историю. Потомки будут поражены стойкостью, мужеством и дисциплиной, выказанными осажденной армией».
Уильяме, весьма раздраженный отсутствием подкреплений из Константинополя, все же сохранил верность сражавшимся под его командованием турецким войскам и отдал им дань уважения: «Они пали на своих постах, погибли в осажденном лагере, как и приличествует храбрым солдатам, которые остаются верными своему долгу, пока сохраняется хоть слабый отсвет надежды спасти от неприятеля порученное их защите место».
Война в турецкой Армении была близка к завершению. На некотором удалении от Карса еще было несколько незначительных столкновений. Когда Севастополь был оставлен русскими, Омар-паша все-таки привел свои войска на Кавказ и встретился с русскими в Мингрелии и у Сухума. Закончилась и война в Крыму. Можно отметить лишь еще одну кратковременную бомбардировку русских укреплений в устье Днепра восточнее Одессы.
К декабрю 1855 года война длилась уже более двух лет и, грубо говоря, надоела всем, а особенно непосредственным участникам сражений — боевой дух угас у обеих сторон, измученные солдаты мечтали о доме. Однако Лондон продолжал планировать все новые наступательные операции: отсутствие убедительного военного успеха, а особенно — неудача при атаке на Большой редан стали пятном на репутации Британии. Ее гордость была уязвлена. Париж, впрочем, не желал участвовать в этих действиях. Наполеон III достиг своих целей: взятие Малахова кургана и падение Севастополя громко свидетельствовали о том, что его новая династия зиждется на воинской славе и что он выходит из тени своего великого дяди. Император дал ясно понять, что Франция не заинтересована в продолжении войны и не может себе позволить дальнейшее в ней участие.
Александр II также полагал войну, начатую его отцом, делом национальной чести, однако лично для него отношение к ней не имело столь ярко выраженной эмоциональной окраски, как для Николая. Тем временем огромные человеческие и материальные затраты, связанные с этой войной, перешли все границы допустимого. Только Россия потеряла 246 000 человек, тогда как общие потери союзников составили 252 000. По оценкам война стоила русской казне 142 миллиона фунтов стерлингов (в пересчете на современную покупательную способность — около 8,5 миллиарда), то есть всего лишь на 15 % меньше суммарных расходов Франции и Англии. Помимо прочего устремления царя были в большей степени связаны с либеральными реформами и модернизацией его огромной страны, чем с расширением ее территории за счет Оттоманской империи или любых других владений. Так что для России, как и для всех остальных, настало время покончить с войной.
В этот момент из тени вышла Австрия. Три года она со стороны наблюдала за кризисами, которые привели к конфликту, а затем и за ходом самой войны. Теперь Франц-Иосиф решил сказать свое слово. На третий день после Рождества 1855 года граф Валентин Эстерхази, австрийский посол в России, привез в Санкт-Петербург ультиматум, условия которого были заблаговременно одобрены Парижем и Лондоном. Царю предлагалось принять все пункты этого документа — в противном случае Австрия присоединится к союзникам для совместного достижения оговоренных ультиматумом целей. Двумя годами ранее, когда война только маячила на горизонте, Николай I назвал отказ Франца-Иосифа поддержать Россию «чудовищной нелепицей». Теперь жало австрийского императора почувствовал на себе сын Николая, взбешенный не меньше отца. Портрет Франца-Иосифа в Зимнем дворце, который царь тогда повернул лицом к стене, так и висел, являя миру надпись, сделанную Николаем в гневе: «Du Undankbarer» («Неблагодарный»).
