Н Греков - Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы
С 1915 года военные централизовали пропаганду борьбы со шпионажем. ГУГШ периодически рассылало командующим военными округами тексты обращений "К русскому обществу", в которых призывы крепить бдительность чередовались с запугиванием невидимым, но таящимся повсюду врагом. Командующий Омским военным округом генерал Шмит в приказе войскам от 10 марта 1915 года цитировал очередное обращение ГУГШ "Всем чинам действующей армии предписано быть сдержанными и осторожными в своих письмах и разговорах. Теперь же представляется необходимым обратиться с просьбою о том же и к обществу, ибо только благожелательное отношение самого общества может содействовать сохранению военной тайны в полной мере. Жены, сестры, матери, отцы, братья, родные и знакомые наших доблестных воинов приглашаются избегать всех письменных сообщений, разговоров по телефону, в трамваях и общественных местах о расположении наших войск, наших боевых действиях... всякая неосторожность в этом отношении грозит лишними жертвами... Надо следить не только за собою, но и друг за другом, удерживая легкомысленных от излишней откровенности..."{134}.
Вряд ли патетические призывы смогли осложнить работу агентуре противника, тем более что отнюдь не в каждом вагоне трамвая и не на каждой скамье городского парка сидели шпионы. Зато подобные обращения к публике внушали ей именно эту мысль.
Итак, подъем патриотизма, классовое перемирие и рост антинемецких настроений характеризовали первый выделенный нами период. На этом фоне возникает и ширится шпиономания, как порождение стихийных настроений городских (преимущественно) слоев населения, а также как результат излишне откровенных действий правительства и военных. Абсолютное большинство рабочих, по мнению историка Ю.К. Кирьянова, вплоть до осени 1915 года сохраняли патриотическое (по оценочной шкале идеологии самодержавия) отношение к войне{135}.
Полиция продолжала фиксировать стачки рабочих, выдвигавших только одно требование - убрать с предприятий немцев. Пик антинемецких настроений в рабочей среде пришелся на конец май - июнь 1915 года, ознаменовавшийся манифестациями, стачками и грандиозным немецким погромом в Москве, инспирированном властями. "Враждебного правительству характера действия толпы, - как отметила охранка, - не имели, сцены разрушения нередко сопровождались пением гимна и "Спаси, Господи", а отдельные попытки связать в глазах толпы немецкое засилье с действиями правительства, делавшиеся некоторыми представителями революционных партий, остались безуспешными"{136}.
В этот период призывы властей к борьбе с "немецким засильем" и шпионажем неизменно встречали поддержку значительной части городского населения, поэтому крайние проявления шпиономании вполне соответствовали настрою толпы и политике верхов.
С осени 1915 года картина начала меняться. Весной-летом русская армия, потерпев ряд тяжелых поражений, в боях с немцами, отступала по всему фронту. Военные неудачи сопровождались нарастанием экономических трудностей внутри страны, обострением экономических проблем внутри страны. На смену патриотическому оживлению первых месяцев войны пришла апатия, неверие в способность самодержавия привести страну к победе. Начался постепенный рост оппозиционно-либеральных и революционных настроений среди населения. С новой силой вспыхнуло забастовочное движение пролетариата. В 1915 году бастовало 300 тыс. рабочих России, в 1916 - 2,2 млн. К примеру, во Франции в 1915 году бастовало 9 тыс. рабочих, в 1916 - 41 тыс. В Германии , соответственно, 2 и 124 тыс. В Российской империи назревал общенациональный кризис{137}.
Чем тяжелее становилось положение на фронте и в тылу, тем острее ощущало правительство необходимость консолидации общества. Действительно, формационная неоднородность российского общества влекла за собой и колоссальные расхождения в политических интересах различных социальных групп. Отсутствовал единый мощный патриотический лагерь. Классовое перемирие оказалось лишь кратким эпизодом. В стране нарастала активность практически всего спектра политических партий и течений. Единственным способом сплотить общество, по мнению властей, оставалась антинемецкая пропаганда, разжигание националистических настроений. Но абстрактные лозунги и увещевания действуют плохо, тылу необходим конкретный образ врага, пусть незримый, но постоянно присутствующий. Поэтому царские власти все больше склонялись к мысли о том, что с помощью искусственно раздуваемой шпиономании можно добиться если не подъема патриотизма, то хотя бы сплочения различных слоев общества вокруг правительства на общей платформе страха. Правительство делало ставку на поощрение шпиономании, само подавая пример населению.
Поражения на фронте Ставка объяснила изменой, а германских шпионов стали искать в высших эшелонах власти. Осенью 1915 года началось следствие по делу о "государственной измене" военного министра В.А. Сухомлинова. Эта нелепость нанесла страшный удар по авторитету армейского командования. Министр иностранных дел Великобритании лорд Грей в разговоре с председателем Государственной думы Протопоповым сказал по этому поводу: "Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра"{138}.
Конечно же, в этом случае царизм продемонстрировал не храбрость, а преступную политическую близорукость. После обвинения в шпионаже военного министра, уже любая мистификация выглядела правдой. По стране поползли слухи о засевшей повсюду измене. Под подозрением мог оказаться любой. Связь с врагом приписывали даже тем деятелям, кто по долгу службы сам занимался поиском шпионов. Выдвигалось предположение, что руководители контрразведки Северного и Северо-Западного фронтов генералы Батюшин и Бонч-Бруевич, кстати, сами приложившие немало усилий к раздуванию шпиономании, якобы связаны с кайзеровскими спецслужбами{139}.
По донесениям русской контрразведки, председатель "Общества борьбы с немецким засильем" А.Н. Вознесенский так осуществлял подбор своих сотрудников, что "не могло быть и речи об интенсивной и продуктивной работе с немецким засильем", т. е. парализовал деятельность государственного органа, оказав этим услугу врагу{140}.
Волна обличения докатилась и до Западной Сибири. 16 декабря 1915 года контрразведывательное отделение штаба 5 армии обратилось к начальнику Омского жандармского управления полковнику Козлову с просьбой выяснить, действительно ли бывший командир 5 кавалерийской дивизии, а ныне - начальник штаба Омского военного округа - генерал-лейтенант А. Мориц имел "в услужении" летом 1914 года шофера-австрийца?
Генерал Мориц, понимая, что этот незначительный эпизод может повлечь обвинения в связях с австрийской разведкой, лично составил подробную объяснительную записку жандармскому полковнику, в которой вообще отрицал наличие у него автомобиля в этот период{141}.
Случай сам по себе любопытный: генерал-лейтенант оправдывается перед полковником!
Спустя некоторое время уже сам полковник Козлов давал объяснения исполняющему дела майору начальника штаба округа: генерал-майору барону Таубе по поводу своего знакомства с австрийскими подданными Е. Гедрих и Р. Ауфрехт{142}.
Провинциальная и столичная пресса, отбросив слабые цензурные выплескивала на читателей собственные "разоблачения". Волнами по стране расходились слухи о генералах-изменниках, сознательно гнавших солдат на верную гибель.
Правительство не могло не видеть опасных для себя последствий тотальной дискредитации власти. 25 ноября 1915 года Министр внутренних дел направил губернаторам и градоначальникам циркуляр, в котором признал, что "особенно широкое распространение эти (панические - Н.Г.) слухи получили в среде низших слоев населения, вызывая... тревогу и беспокойство, легко могущие вылиться в форму различных, крайне нежелательных выступлений и эксцессов, угрожающих государственному порядку и общественному спокойствию...". Министр предлагал тушить разгоревшийся пожар, заливая огонь маслом: "...необходимо принять меры к успокоению населения путем борьбы с действительными случаями немецкого засилья..., сообщать мне обо всех известных Вам и несомненных случаях, в какой бы форме это не выливалось, для принятия соответствующих мер борьбы с этим недопустимым злом"{143}.
С другой стороны, власти продолжали назойливо твердить о засилье шпионов. 18 апреля 1916 г. главный начальник Минского военного округа генерал от кавалерии барон Рауш рекомендовал губернаторам привлекать к борьбе с неприятельской разведкой "все благожелательное население, обратив внимание на ознакомление сельского населения с приемами шпионажа, а также с тем, как поступать в случае возникновения подозрения по отношению к какому-либо лицу...". Генерал предложил провести своеобразный "контрразведывательный всеобуч", где роль инструкторов должны были взять на себя земские начальники, учителя и духовенство{144}.
