Андрей Буровский - Правда о «золотом веке» Екатерины
Фридрих II ухитрился, будучи королем небольшого государства, иметь третью по размерам европейскую армию. При численности прусского населения в два с половиной миллиона человек прусская армия достигала размеров в 200 тысяч человек. Впрочем, далеко не все в ней были пруссаки и вообще немцы. Вербовщики Фридриха искали будущих солдат везде, по всей Европе, и меньше всего интересовались их национальностью, убеждениями или их отношением к прусскому королю. Бывало, подходящему по физическим статям новобранцу предлагали то, что мы называем контрактом: особенно тем, кого планировали сделать унтер–офицером.
А бывало, новобранца попросту подпаивали, а то и подсыпали в вино или в кофе снотворного и так, в наркотическом сне, и везли в военный лагерь. А там очнувшийся парень уже и не мог никуда убежать: следить за солдатами считалось в прусской армии более важным делом, нежели дать им поесть.
Фридрих вошел в историю классическим высказыванием, что солдат должен бояться палки капрала больше, чем пуль неприятеля. Павлу I приписывают не менее классическое: «десятерых забить, одиннадцатого выучить». Но и это придумал Фридрих Прусский, а Павел I только повторил.
Устав прусской армии прямо предписывал держать солдат в укрепленных лагерях, вокруг которых вырублен кустарник по крайней мере на 50 шагов, а водить их исключительно по таким дорогам, которые не проходят через лес и на которых нет сильных изломов местности, способствующих побегам.
Капралы получали солдат под расписку и следили за ними строже, чем надзиратели за заключенными. Ни в одной каталажке мира охранник не должен был стрелять до того, как крикнет: «Стой, стрелять буду!», не выпалит предупредительный выстрел в воздух. В прусской армии предупредительных выстрелов не делали, а капралам и сержантам вменялось в прямую обязанность стрелять на поражение.
И ни в одной тюрьме мира не существовало такой страшной палочной дисциплины и таких садистских наказаний, как в прусской армии. Нигде, например, заключенных не заставляли испражняться и мочиться на наказанного товарища. Впрочем, кого заставляли, а кто и сам радостно, истово выполнял суровые, но «справедливые» приказы любимых капралов: у людей ведь разное чувство юмора, а прусская армия поощряла худшее, что есть в человеке.
Солдаты, конечно же, и бежали, и умирали тысячами, состав армии был довольно текучим. Но они и не были так уж ценны, эти рядовые солдаты, собранные отовсюду, где только можно. Ценны были обученные кадры: специалисты и унтер–офицеры.
Специалистам — артиллеристам, саперам, строителям крепостей и мостов, ветеринарам и интендантам Фридрих платил, истинно по–королевски. Эта часть его армии не нуждалась ни в средствах охраны, ни в постоянном битье палкой.
Унтер–офицеры на 90% были свирепыми погонялами, и не более того, но их–то Фридрих тоже ценил. Стоило солдату выслужиться в унтера или проявить таланты к технике, и прусская армия оборачивалась для него совершенно другой стороной.
А для многих иноземцев оборачивалась она и чем–то вроде иностранного легиона: стоило любому преступнику бежать от полиции и добежать до ближайшего вербовщика, и он спасен! Из прусской армии не было выдачи, так же как не было выдачи с Дона, из казаков. И бывали случаи, когда убийцы трех человек выслуживались в прусские капралы и выходили на пенсию. Потому что если рядового, потерявшего ногу или руку, попросту гнали прочь, вышвыривали использованный материал, то для капрала чаще всего покупали пивнушку или иную приносящую доход собственность —опять же, чтобы заплатить даже и много, но один раз, а не платить постоянно.
Прусская армия шла в бой, потому что её солдат гнали на неприятеля, и они, уже спасая собственную жизнь, должны были драться с вражескими солдатами. Но этой армией управляли неплохие офицеры — лучшие, чем пустопорожние паркетные шаркуны из Версаля или венского Пратера. Приказы этих офицеров заставляли выполнять капралы, знающие свое дело, преданные своей армии и могущие рассчитывать на обеспечение по старости. И в ней были хорошие специалисты, умевшие привести в действие батарею орудий, в считанные часы навести мост и вылечить от сапа лошадей.
Кое–что по части армии придумал и сам Фридрих. Например, так называемую косую атаку. Тогда армия наступала ровными линиями, и считалось важным выбрать поле боя без складок местности, без леса, чтобы можно было наступать такими ровными шеренгами. Фридрих придумал наступать шеренгами, которые на одном фланге идут намного впереди и наносят удар раньше, чем на других участках фронта.
Если усилить этот выдвинутый вперед фланг, ровные шеренги противника почти наверняка окажутся смяты, и прусская армия потеснит, а потом и погонит его своим ударом, нанесенным наискосок основному движению войск.
Знающие люди ещё при жизни Фридриха вспоминали древнегреческого полководца Эпаминонда, который придумал «косую атаку» ещё в III веке до Рождества Христова, но конечно же, слова знающих людей не были в силах заглушить хор придворных льстецов. Так до сих пор и считается, что «косую атаку» придумал Фридрих.., гм… гм… Фридрих до поры до времени Непобедимый.
Отец Фридриха II тратил на армию 6 миллионов талеров из 7 миллионов приходной части прусского бюджета. Фридрих стал тратить на армию чуть меньше — «всего» четыре с половиной или пять миллионов талеров: иначе ему могло не хватить на шпионов.
Шпионы Фридриха наполняли все окрестные страны. Из Петербурга, например, наш дорогой союзник получал по 5—б писем каждый месяц, и при этом шпионы не знали о существовании друг друга… по крайней мере, не должны были знать. Канцлер Бестужев был одним из немногих, кого Фридрих не сумел купить самыми щедрыми посулами. Не потому, что Бестужев так уж совсем неподкупен: скажем, от англичан Бестужев деньги брал и не краснел. Но у канцлера были убеждения: например, канцлер Бестужев был убежден, что Пруссия — очень ненадежный союзник и что с ней Российской империи лучше не иметь дела. А коли так, то он и денег от пруссаков не брал.
Не знаю, как насчет «косой линии», но вот широко распространенный в XX веке способ опорочить врага Фридрих уж точно изобрел. Прекрасно зная, какая у него отвратительная репутация во всей Европе, он умело распространял слухи о том, что такой–то — его платный агент, и от врага Фридриха все шарахались именно потому, что враг представал в виде союзника. Так в свое время и гестапо, и КГБ «давало утечку информации», опорочивая репутацию людей именно тем, что они сотрудничали с КГБ. Канцлера Бестужева Фридрих ославил как «самого продажного из всех министров», и некоторые этому верили.
Конечно же, Фридрих II не мог не поучаствовать в выборе невесты для наследника русского престола, для императорского дома союзной Российской империи. Тем более что по дороге в Россию Карл Петер Ульрих заезжал в Берлин, и Фридрих долго беседовал с парнишкой. А у того так горели глаза…
«Из всех соседей Пруссии русская империя заслуживает наибольшего внимания как соседка самая опасная: она сильна, она близка. Будущие правители Пруссии также должны будут искать дружбы этих варваров. Король употребил все средства для снискания дружбы России. Императрица Елисавета была намерена тогда женить великого князя, своего племянника, и хотя ее выбор не был еще решен, однако она всего более склонялась в сторону принцессы Ульрики, сестры короля (в третьем лице «королем» Фридрих называет сам себя. — А. Б.); но саксонский двор желал выдать за великого князя принцессу Марианну, вторую дочь короля Августа. Ничего не могло быть противнее прусским интересам, как позволить образоваться союзу между Россией и Саксонией, и ничего хуже, как пожертвовать принцессою королевской крови, чтобы оттеснить саксонку. Придумали другое средство. Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам. Её отец был фельдмаршал королевской службы (в Пруссии. — А. Б.), её мать — принцесса голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя русского. Мы не войдем в подробности переговоров: довольно знать, что надо было употреблять такие усилия, как будто речь•шла о величайшем интересе в мире».
В этом месте своих воспоминаний король врал сразу в нескольких местах, из которых главные эти три:
1. Никто никогда не домогался его сестры Ульрики, это он сам хотел её пристроить за Петра Федоровича.
2. Решение в пользу Софии Августы Ангальт–Цербстской принято абсолютно без влияния Фридриха и даже без его ведома.
Выбор делался в пользу принцессы из маленького княжества, за которой не потянется политика крупного немецкого государства, и притом лютеранки. К католикам относились традиционно хуже, опасливей, а в жены наследнику престола удобнее всего было бы возвести как раз такую принцессу, папа которой сидел на троне «голой ж…пой».
