Василий Сидихменов - Китай: страницы прошлого
Кончив эту фразу, Ли Хунчжан как бы поставил точку и затем обратился ко мне с вопросом:
— Ну, скажите, пожалуйста, для чего я буду огорчать богдыхана сообщением, что у меня умирают люди? Если бы я был сановником вашего государя, я, конечно, все это от него скрыл бы.
Напрасно Ли Хунчжан пытался «учить» русских чиновников — последние также не отличались честностью. В этом смысле русские цари и маньчжурские императоры находились в одинаковом положении. Дело было в ином: Ли Хунчжан возводил ложь в добродетель и бравировал этим.
Знакомясь с книгами о Китае, написанными авторами-иностранцами в XIX и начале XX вв., обращаешь внимание на повторяющуюся характеристику китайского чиновничества: «лживое и лицемерное». И хотя при этом употреблялось слово «китаец», речь шла о тех, кто стоял «над» китайским народом.
«Лживость и неискренность, — читаем в книге „О племенах земного шара“, опубликованной в 1863 г., - распространенные среди китайцев свойства. Богдыхан обыкновенно получает ложные доклады от своих министров и генерал-губернаторов, которые, в свою очередь, обманываются губернаторами, префектами и другими низшими чинами. „Цинбао“, официальная китайская газета, переполнена такой ложью и выдумками.
Лживость администрации действует развращающим образом на народ, который приучается к неискренности и старается лишь половчее обмануть не только начальство, но и друг друга, что влечет за собой подозрительность и взаимное недоверие».
Достижение желаемого путем обмана и вероломства, коварства и хитрости считалось вполне нормальным явлением в деятельности чиновника. Он заимствовал методы руководства из древних китайских трактатов о военном искусстве: «улыбками и шуточками прикрывай свой меч»; «спасай себя за счет другого»; «уничтожай врага с помощью рук какого-либо третьего»; «распускай порочащие врага слухи» и т. д. Чиновник сокрушался не о том, что его изобличили, а о том, что не смог успешно применить излюбленные приемы для достижения желаемого.
Показная вежливость и напыщенное «благородство манер» не мешали чиновникам продавать свою совесть. Служебные посты, как правило, покупались у вышестоящих бюрократов. Приобретенный таким путем пост давал чиновнику «моральное право» заниматься вымогательством, а подчиненные, в свою очередь, делали то же самое по отношению к своим служащим — и так до самых низов иерархической лестницы.
Ограбление народных масс, расхищение казны, взяточничество были главными источниками обогащения китайских чиновников. Они распоряжались государственной казной как собственными средствами. Был зафиксирован такой случай: император ассигновал для помощи голодающим провинции Шаньдун 200 тысяч лянов. Казначей — первый, кому вверили эти деньги, — присвоил 40 тысяч лянов, его помощник — 20 тысяч и т. д. Из ассигнованной суммы до провинции Шаньдун дошли всего 40 тысяч лянов. Но голодающим не досталось ничего, так как оставшиеся деньги были присвоены местными чиновниками.
В 1865 г. Д. Геце в «Заметках о Китае» писал: «Главная язва современного Китая — страшное взяточничество, обратившееся в хронический недуг всего административного организма. Каждое место, начиная с высшего чиновника до слуги, приобретается большей частью за деньги, и потому всякий, достигнув желаемого, старается устроить свои дела так, чтобы возвратить затраченный капитал. Мандарин собирает оброк со своих подчиненных, а лакей его, да еще и не один, потому что их целая стая, не получая обыкновенно никакого жалованья, собирает пошлины со всякого, кто только имеет какое-либо дело к его господину, будь этот проситель купцом, или мастеровым, или просто гостем, желающим засвидетельствовать свое почтение мандарину».
Жестокие, вероломные и лживые чиновники старались, разумеется, сохранить репутацию добропорядочных людей. По-китайски это называлось «сохранить лицо», т. е. не уронить авторитета, пользоваться влиянием и уважением в глазах окружающих. Самым страшным несчастьем для чиновника было «потерять лицо». Это значило публичное обвинение в чем-либо непристойном, утрату репутации в глазах вышестоящих. «Потеря лица» была равносильна гражданской казни, «моральной смерти», небывалому позору, который нередко приводил к самоубийству.
Вот как некоторые русские и иностранные авторы, наблюдавшие за жизнью чиновничества Срединного государства, трактовали понятия «сохранить лицо» и «потерять лицо».
И. Коростовец: «„Потерять лицо“ — специально китайский термин — значит сознаться в своей неправоте, уступить, утратить честь, чего китаец никогда не сделает даже при очевидной от этого невыгоде».
Дж. Макгован: «Слово „лицо“ является у китайцев одним из самых характерных и многозначительных. В то время как у всех остальных народов слово это употребляется для обозначения физиономии, и только, на китайском языке под этим словом скрывается целый ряд таких принципов и понятий, которые тесно переплетены с общественной жизнью. Благодаря понятиям, вложенным в это слово, каждый китаец является до некоторой степени актером, а вся китайская жизнь — театром, где на каждом шагу разыгрываются невинные комедии с единственной целью оставаться достойным в глазах других. Нет большего несчастья для китайца, как „потерять лицо“, и потому каждый из них заботится из всех сил о „сохранении лица“».
«Точное исполнение всех формальностей при всевозможных обстоятельствах жизни, — читаем в изданной в Петербурге в 1904 г. книге „Китай и его жизнь“, — китаец обозначает выражением „сохранить свое лицо“; если же он не обращает на них внимания, не знает или небрежно выполняет их, в таком случае он „утрачивает свое лицо“. Уяснив раз навсегда значение понятия „лицо“, мы можем при его посредстве найти путь к пониманию многих других важных характерных черт китайца. Только никогда не следует упускать из виду того обстоятельства, что те правила, которыми руководствуется китаец при пользовании своим „лицом“, непонятны для европейцев».
Английский китаевед Артур Смит в конце XIX в. опубликовал монографию под названием «Характерные черты китайцев», которая начинается с разъяснения понятия «лицо». Автор пишет: «Для того чтобы иметь хотя бы самое несовершенное представление о том, что подразумевается под словом „лицо“, мы должны принять во внимание тот факт, что к числу национальных особенностей китайцев относится сильная склонность к драматическому действию. Театр можно назвать почти единственным китайским национальным развлечением, и китайцы питают ко всему театральному такую же страсть, какую англичане к атлетическим играм или же испанцы к бою быков. Достаточно самого ничтожного повода, чтобы китаец вообразил себя в роли драматического актера. Осанка его принимает театральный вид, он „играет приветствие“, бросается на колени, падает ниц и бьет головой о землю при таких обстоятельствах, которые в глазах обитателей Запада делают подобные действия излишними, чтобы не сказать смешными. Китаец мыслит театральными терминами».
И далее: «Мы не должны ходить за кулисы, потому что это испортило бы всякое представление. Совершать надлежащим образом подобные театральные действия при всех вообще возможных сложных обстоятельствах жизни — значит „иметь лицо“; грешить же против них, не знать их или же дать осечку при совершении их — значит „терять лицо“. „Лицо“, если мы его правильно поймем, окажется ключом к сложному замку, соединяющему в своих пружинах многие из важнейших характерных черт китайцев».
В приведенных примерах хотя и говорится о китайцах вообще, однако речь идет, конечно же, не о китайских трудящихся, с которыми авторы практически не общались, а о маньчжурских и китайских феодалах и их прислужниках — с ними-то и приходилось иметь дело иностранным наблюдателям.
Непримиримость к лицемерию, честность, прямота и искренность — подобные качества высоко ценились в китайском народе. Это отразилось, например, в китайских пословицах и поговорках: «Шкура овечья, а сердце волчье»; «В лице мир, а в душе злоба»; «Голова зайца, а глаза змеи»; «На устах шуточки, а за спиной нож»; «Речь нежная, как колокольчик, а сердце черствое, как сухарь»; «Посмотришь — человек; вглядишься — дьявол»; «Лучше умереть, чем отступиться от истины»; «Признать истину легко, трудно следовать ей»; «Кто честен, тот всегда идет вперед»; «Истина — источник мужества».
Природа лжи и лицемерия чиновников, несомненно, связана прежде всего с социальным аспектом — с тем общественным положением, которое они занимали. Ложь, лицемерие, театральщина всегда были неотъемлемыми чертами господствующих классов в любом государстве, но в феодальном Китае эти качества были доведены до гипертрофических размеров и нередко оборачивались гротеском.
Народ знал подлинную цену своим «управителям», и это нашло отражение в поговорках: «Гнилое дерево не годится на столбы, подлый человек не годится в начальники»; «Опасайся чиновника, который улыбается»; «Чиновник никогда не обижает того, кто приносит подарки».
