Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович

Глядя из сегодняшнего дня, объяснить болезненную реакцию социума на альянс Курёхина с национал-большевиками будет непросто. Тогда никто и представить не мог, что в недалеком будущем Дугин будет преподавать геополитику генералам и философствовать о деятельности Суркова, а Лимонов станет автором колонок в ежедневных изданиях, где будет критиковать политическую оппозицию.

А в середине 1990-х одурманенные телеканалом «НТВ», радио «Свобода» и газетой «Смена» питерские либералы главную опасность видели не в режиме Ельцина, а в коммунистах и национал-большевиках. Напомним, что партия Лимонова еще не брала штурмом «Аврору», не забрасывала Михалкова яйцами и вообще не провела ни одной «акции прямого действия». Весной 1995 года это была партия-фантом, но даже одного их лозунга «Да — смерть!» было достаточно, чтобы питерская общественность встала на дыбы. Для людей, воспитанных при однопартийной системе, черные рубашки НБП и их постмодернистская символика выглядели устрашающими. Поэтому отношение местной интеллигенции к союзу Капитана с Лимоновым и Дугиным было сугубо негативным.

«Летом 1995 года мы встретились с Курёхиным на открытии клуба Blues Brothers, — вспоминает журналист Сергей Чернов. — Организаторы сумели вытащить туда легендарного Артура Брауна, и после концерта мы с Владиком Бачуровым и Лешей Ипатовцевым пили из бутылки сухое красное вино. Рядом был Курёхин, который попросил вина, а Ипатовцев пробурчал, что, типа, фашистам не даем. Я все же передал вино Сергею. После этого к нему подошел толстый разодетый человек, который сказал, что едет на концерт Богдана Титомира “оттопыриться”, и изобразил руками и задом несколько как бы твистовых движений. Когда он удалился, Курёхин сказал: “Ну что? Вот она, ваша демократия! Нравится?”»

Капитан продолжал исследовать все варианты «правой реакции». «Пусть тебя засосет черная дыра лимоновщины!» — говорили Сергею приятели, не подавали руки и закрывали перед ним двери квартир. «Многие люди с достаточно четким и ясным, как им казалось, представлением о жизни были не в состоянии справиться с тем, что Серега Курёхин, их прекрасный друг, вдруг начинает говорить вещи, которые перестают укладываться в сознании, — вспоминает Сергей Дебижев. — Мало того, они явно чувствовали опасность, исходящую от него».

Для активистов НБП Сергей арендовал подвальное помещение, расположенное на Потемкинской улице напротив Таврического сада. В одной из комнат «штаба обороны», прямо под портретом Муссолини, бывшие афганские офицеры торговали оптовыми партиями чая. Во второй комнате хранился всевозможный реквизит — от «Лимонки» и евразийских журналов до листовок, плакатов и пластинок «Гражданской обороны». В третьей комнате собирались студенты, рабочая молодежь, писатели, художники, скинхеды и даже ветераны Великой Отечественной войны. С лекциями для этой «могучей кучки» из Москвы приезжали Лимонов и Дугин — как говорится, для поднятия боевого духа.

«Первое, что мы сделали, — пригласили скинхедов, чтобы продемонстрировать свою радикальность, — упоминал впоследствии Капитан. — Пришли такие чудовищные люди, сели и стали мрачно смотреть. Мы говорили им о пришествии Нового Эона, о том, что мир вступает в новую полосу и вообще, что всё должно быть новым. Они мрачно смотрели, потом молча повернулись и ушли».

Периодически в штаб НБП наведывались политические активисты, корреспонденты и промоутеры. Как-то раз судьба забросила туда молодого журналиста Алекса Дубаса, который планировал устроить выступление «Поп-механики» в Риге. К удивлению латышского культуртрегера, концерт интересовал Курёхина в последнюю очередь. Зато он подверг Алекса тщательному «допросу с пристрастием» на предмет боевого настроения молодежи города Риги. Сергея Анатольевича рьяно интересовало региональное продвижение идей НБП — как минимум, на территории бывшего СССР.

В то время Капитан жил исключительно «интересами партии» и восторженно писал в журнале «ОМ»: «Повальное увлечение национал-большевизмом и Дугиным приобрело патологический размах. Куда ни плюнь, везде читают «Элементы». Не удивлюсь, если на ОРТ через несколько месяцев появятся национал-большевистские программы, мексиканские конспирологические сериалы, а дикторы будут вести программы в соответствующей униформе. Все это будет».

Как вы догадываетесь, к серой реальности эта мифология не имела никакого отношения. Неторопливая питерская жизнь текла буднично: революции происходили не каждый день и преимущественно в Москве. Повторно штурмовать Зимний никто не планировал.

Отдавая себе отчет в реальной численности питерского НБП (в московской организации народу было немногим больше), Курёхин тем не менее придумал очередную авантюру. Как только Лимонову и Дугину удалось собрать необходимое количество голосов, чтобы регистрироваться в качестве кандидатов в депутаты Госдумы, Маэстро предложил оккультному философу Александру Гельевичу баллотироваться... в Питере. И вскоре в «Лимонке» появилась следующая информация: «В Санкт-Петербурге по 210-му Северо-Западному округу баллотируется Александр Дугин (в связке с Сергеем Курёхиным)».

На несколько месяцев Капитан перевез Дугина в Питер, а в качестве избирательного штаба был задействован подвал на Потемкинской улице.

«Сергей Курёхин — культовый человек города, властитель дум, великолепный музыкант, артист, интеллектуал и художник, — с надеждой в голосе заявлял тогда Дугин. — Поддержка Капитана с лихвой восполнит то, что в Питере меня знают меньше, чем в Москве».

Курёхинская идея насчет выборов была настолько дерзкой, насколько и мало осуществимой. По нескольким причинам. Во-первых, Капитан не имел опыта политической борьбы. Во-вторых, поддержка Маэстро носила скорее эстетический, чем практический характер, по той причине, что сумасбродные поклонники «Поп-механики» на выборы не ходили и реальных голосов в копилку принести не могли. В-третьих, Дугина в Питере никто особенно не знал и уж тем более не любил. Правда, самого Курёхина это нисколько не смущало, и он начал знакомить Александра Гельевича со своими старинными друзьями.

«Курёхин приходил с Дугиным ко мне домой, и мы подолгу разговаривали, — вспоминает Алексей Рыбин. — Общались про политику, про будущее России, про будущее нашего города. Всё было абсолютно серьезно, потому что Капитан в это сильно погрузился и сильно переживал за всё, что происходило вокруг».

«Когда я изложил Курёхину идеи политики, проистекающие из метафизики, из традиции, в которых либерализму и западничеству не было места, он с огромным удовольствием это принял, — вспоминает Дугин. — И мы с ним разработали модель империи «ежового» типа, которая поворачивается своими ракетами, своими жесткими танками, своими линкорами. А внутри там процветают музы, ходят фавны, а в гротах мелькают хвосты русалок. То есть происходит полная свобода. Свобода внутри и империя вовне. И Сергею очень понравилась эта парадоксальная идея».

Несмотря на позиционирование Капитана как «мультикультурного политолога», никакой стратегии предвыборной кампании у Сергея не было. Он двигался на ощупь и действовал зачастую методами типа «ввяжемся в драку, а там посмотрим». К примеру, тандем Курёхин — Дугин неоднократно практиковал встречи с избирателями и поездки по институтам. Порой там проводились серьезные лекции по геополитике, которые посвящались «новому человеку» в контексте национал-большевизма. Порой эти встречи носили откровенно карнавальный характер в духе ранней «Поп-механики».

«Была одна из программ, когда мы надели египетские маски Ибиса и Анубиса и объясняли, как надо голосовать, — вспоминает Дугин. — Мы придумали две таблички: на одной написано «П» — «плохо», на другой «X» — «хорошо». Поскольку люди считывали только первый сигнальный уровень, они не знали, чему верить, глазам или словам. И такое же было рассогласование формы и содержания. И вся предвыборная кампания была построена по такому же принципу».

Конечно, это были радикальные эксперименты с сознанием масс, в которых процесс для Курёхина, похоже, был важнее результата. Кульминацией этих акций стал легендарный концерт в ДК Ленсовета, который позиционировался на афишах как «Поп-механика № 418» или «Курёхин для Дугина». Число «418» было взято как аллюзия на один из постулатов английского чернокнижника Алистера Кроули, в котором данное число обозначало условный пароль, необходимый для перехода в другое качество. Капитан взахлеб рассказывал о магии этих цифр на пресс-конференции накануне концерта. Невооруженным взглядом было заметно, что подсел он на оккультиста Кроули всерьез — точно так же, как до этого сделали Джон Леннон, Джимми Пейдж и многие другие рок-идолы.