Михаил Ишков - Кортес
Попугай уселся на подоконник, скосил глаз на молодого здоровенного парня. Тот было цыкнул на птицу, однако старый Берналь осадил писца.
- Не тронь... Пиши. В тот день они действовали куда организованнее, чем вчера. Скоро так плотно обложили всю ограду, что дону Эрнандо требовалось срочно предпринять что-нибудь, чтобы ослабить их порыв. Кортес был умелый полководец - так и пиши. Я бы сказал - великий, но кое-кто в Испании будет очень недоволен, если я перестану скупиться слова. Тогда мои записки никогда не увидят свет, и бал будет праздновать стряпня этого лжеца Гомары. Но если честно, такого командира я больше никогда не встречал. Он не терял головы в самой трудной обстановке. Ругался чаще всего по-детски. Скажет: "Ах, чтоб вас..." - на это все и кончится. Но когда надо, вешал и рубил без жалости.
Попугай внимательно слушал ветерана - даже забыл про насыпанные на подоконник кукурузные зерна.
Берналь Диас теперь словно к нему обращался.
- Как иначе? Война - дело жестокое, нервное. В тот день он вновь вовремя устроил вылазку, однако встретил со стороны ацтеков такой отпор, что, казалось, ещё немного, и наша оборона будет смята. Этот ацтекский вождь все вроде бы предусмотрел - стоило нам углубиться в главный проспект, который вел к Истапалапану, как мы скоро наткнулись на крепкую баррикаду из бревен и земли. Тут же с флангов, из боковых проулков и каналов, нас атаковали свежие отряды воинов. Вот здесь, на ровной площадке мы им показали, что такое испанец, когда его возьмет за живое. Да и Кортес оказался на высоте - ни секунды растерянности, колебаний. Короткая команда, мы выстроили две боевые линии, опоясались копьями, скольких мы там накрошили, я даже примерно сказать не могу... Ты об этом не пиши. Тут же подтянули пушки и вмиг разнесли эту баррикаду. К сожалению, время было упущено, разделить атакующих на две части не сумели. Тогда принялись жечь дома. Занимались они хорошо, но сам город был построен на воде, и всякое сооружение там было окружено каналами, так что ацтеки быстро тушили огонь.
Пришлось нам возвращаться во дворец. В боковой улочке дон Эрнандо обнаружил, что два индейца, повиснув на ногах коня, задержали сеньора Дуэро, бывшего секретаря губернатора Веласкеса, друга Кортеса. Еще один спрыгнул на испанца с крыши и тот с диким воплем свалился с лошади. Тут на него навалилась целая толпа туземцев и поволокла к лодке. Незавидная участь ждала Дуэро, однако дон Эрнандо, не раздумывая, врезался в толпу, освободил товарища, помог ему взобраться на коня - ацтеки их тоже приносили в жертву богам. Только так им удалось спастись.
* * *
После полудня бой затих. Предводитель ацтеков Куитлауак отвел войска он мог быть доволен сегодняшним сражением. Впервые индейцы показали пополокас, что в их лице те столкнулись с равной им силой, умеющей и жаждущей воевать. Атаки ацтеков приобрели необходимую стройность. Боевые действия теперь направлялись опытной рукой осторожного и опытного военноначальника. Куитлауак постоянно менял направления атак, нападения следовали в самых неожиданных местах по всему периметру дворца. Новый главнокомандующий приказал сразу во многих местах начать подкопы. Более того, в рядах своей армии ему удалось добиться прекращения всяких разговоров о возвращении Кецалькоатля. Чужеземцы, утверждал он, такие же люди, как и они, жители Мехико. Эта, вслух высказанная мысль была в ту пору настоящим откровением. Куитлауаку было очень важно внушить ацтекам, что война, до сей поры представлявшая из себя священный обряд, посвященный богам, и происходившая под их наблюдением и покровительством, теперь превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть, где ставкой уже были сами боги. Он доказывал, что такой войны они никогда не вели, поэтому вправе применять любые военные хитрости, коварство и жестокость должны считаться необходимым условием победы. Им следует заманивать и изводить противника, утомлять его до изнеможения, но прежде всего овладеть оружием чужеземцев. В нем нет ничего поганого, твердил Куитлауак. Его поддержали все молодые военноначальники, присутствовавшие на военном совете, однако главное требование, которое он высказал, оба главных жреца Теночтитлана отвергли сразу и безоговорочно.
Куитлауак долго доказывал, что с практической точки зрения приносить в жертву всех захваченных в плен врагов - бессмысленное, приносящее только вред занятие.
- В этом случае, - доказывал он, - враг будет сражаться до конца. С подобным подходом мы никогда не сможем использовать политические методы для достижения победы. Воюя по-старому, мы будем постоянно терять союзников. Им, после признания власти заморского владыки, уже невозможно будет вернуться под нашу руку, ибо они знают, что их ждет. Нам, как дыхание Кецалькоатля, необходим союз с Тласкалой. Это был бы очень уместный шаг, если бы мы вернули их пленных, как залог будущего союза и искренности наших намерений. Тогда и у нашего союзника, молодого Шикотенкатля, появится веский довод, с помощью которого он смог бы убедить старейшин отказаться от помощи Малинцину.
Жрецы доброжелательно выслушали его. Никто из стариков не вспылил, не обрушился на святотатца, посмевшего покуситься на самое главное, что было у ацтека - на веру, что в каждой войне проявляется божественный промысел, что ведется она не на земле, а на небе, и долг каждого ацтека содействовать победе Уицилопочтли. Всякое вооруженное столкновение укрепляло мировое равновесие, оно производилось в честь богов, по их желанию и повелению. Люди, двуногие твари, не более, чем исполнители их воли. Война доставляет пищу богам, они вкушают сердца храбрейших, с удовольствием принюхиваются в ароматному запаху крови.
Все это они объяснили молодому Куитлауаку и другим, поддержавшим его военноначальникам, среди которых особой статью выделялся двоюродный племянник Мотекухсомы Куаутемок. Именно он решительно и страстно выступил в поддержку Куитлауака.
Жрецы ненавязчиво осадили его.
- Ты молод, - сказал главный жрец Кецалькоатль Тотек-тламакаски, потом он обратился к главнокомандующему. - Поступить подобным образом, значит, вконец рассориться с нашим покровителем Уицилопочтли. На что мы можем рассчитывать, если наши боги напрочь отвернутся от нас?
- На храбрость наших рук, на боевой опыт, на историю и традиции. На разум, наконец! - воскликнул Куаутемок.
- Это слишком хлипкая опора, - ответил жрец.
- По крайней мере одним тласкальцем можно пожертвовать? - спросил Куаутемок. - Хотя бы одного-единственного испанца можно оставить в живых?
Жрец вопросительно глянул на молодого вождя.
- Нам очень необходимы свои глаза и уши в стане чужеземцев. Мы должны заранее знать о каждом их шаге. Среди пленных всегда найдется человек, готовый на все ради сохранения жизни.
- Тем самым мы насмерть оскорбим Уицилопочтли. Сохранение жизни жертвенному пленнику - это даже не коварство, не военная хитрость. Это глупость!.. Позволить, чтобы бог-колибри усомнился в чистоте наших намерений?.. Нет, на это мы не имеем права пойти.
* * *
До самой полночи к Мотекухсоме один за другим шли гости. Первым навестил его патер Ольмедо. На этот раз он не стал склонять тлатоани к принятию христианства, обосновывая необходимость подобного поступка рассказами из священного писания и картинами ада, который ждет упорствующего в грехе язычника. Патер Ольмедо был разумный человек и давным-давно подружился с Мотекухсомой. Ему нравился этот заблудший правитель с безыскусными и наивными представлениями о власти, божественной благодати, которой он якобы помазан, о каре небесной, ожидающей всякого, кто изменит своим богам. Священник старался поддержать его в трудные минуты. Конечно, не без надежды на принятие христианства, но сам с собой Ольмедо не желал лукавить. Поступить так Мотекухсома способен только из трусости, из постыдного желания сохранить жизнь. Такие люди никогда не способны вызвать симпатию. В упорстве тлатоани было более благородства, чем в лукавом принятии чужой веры.
На этот раз патер сразу признался, что положение отчаянное, и если правитель не хочет видеть свой город окончательно разрушенным, он должен усмирить своих подданных. Найти компромисс... Об этом его просит и Кортес.
- Никаких дел с Малинцином у меня больше быть не может, - отрезал Мотекухсома. - Слышать о нем не желаю! Я хочу умереть - в этом я, надеюсь, волен? Я не могу видеть, до какого унижения готовность служить ему довела меня.
Следом с той же просьбой к Мотекухсома обратился явившийся засвидетельствовать ему свое почтение Кристобаль де Олид. Ответ был тот же. Тогда Ольмедо и Олид вдвоем принялись уговаривать правителя. Тот не пожелал менять решение. Наконец аудиенцию попросила донна Марина - слуга так и представил её, и удивленный Мотекухсома решил посмотреть на рабыню, которая решила, что может считать себя ровней самым знатным фамилиям кастилан.
