Жак Сустель - Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания
Остальные стихи мексиканцы распределяли по разным категориям в зависимости от их сюжета, происхождения или жанра: йаокуикатль — военная песнь, чалькайотль — стихи в манере жителей Чалько, шочикуикатль куэкуэчтли — цветистая и лукавая песнь, шопанкуикатль — весенние стихи. Некоторые из таких стихотворений были настоящими «сагами», например песнь о Кецалькоатле, другие — размышлениями о быстротечности жизни или о непредсказуемости судьбы.
Наконец, в сочетании декламации, песнопений, танцев и музыки присутствуют элементы драматического искусства: переодетые актеры олицетворяли собой исторических или мифологических персонажей и вели диалоги. Хор и некоторые персонажи обменивались репликами: в таких представлениях, бывших одновременно балетами и трагедиями, на сцену выводили, например, правителя Несауальпилли, его отца Несаулькойотля, императора Мотекусому и т. д. В их канву вклинивались песни-пантомимы, некоторые из них исполняли женщины. Например:
Мой язык из коралла,
Из изумруда мой клюв;
Я дорожу собой, о мои предки,
Я, Кецальчикцин.
Я раскрываю крылья,
Я плачу перед ними:
Как мы поднимемся в небо?
Актриса, певшая эти стихи, вероятно, была наряжена птицей.
Цветы и смерть, два неразлучных наваждения, украшают всю лирическую мексиканскую поэзию своими лучами и своей тенью:
Ах, если бы мы жили вечно!
Ах, если б мы никогда не умирали!
Мы живем с истерзанной душой,
Над нами разражаются молнии,
Нас подстерегают, на нас нападают.
Мы живем с истерзанной душой. Надо страдать!
Ах, если бы мы жили вечно!
Ах, если б мы никогда не умирали!
Или еще:
Разве мое сердце не исчезнет,
Как увядшие цветы?
Разве мое имя не обратится однажды в ничто?
Разве моя слава не развеется на земле?
Но цветы хотя бы цвели! Песни хотя бы звучали!
А как выжить моему сердцу?
Ах, напрасно мы приходим на землю!
Та же навязчивая мысль звучит в этой поэме из Чалько:
Напрасно ты хватаешь свой расцвеченный барабан,
Бросаешь горстями цветы —
Цветы увядают!
Мы тоже поем здесь новую песнь,
И новые цветы
В наших руках.
Пусть наши друзья насладятся цветами!
Пусть развеется грусть нашего сердца!
Пусть никто не поддастся печали,
Пусть ничья мысль не блуждает по земле.
Вот наши цветы и драгоценные песни.
Пусть возрадуются им наши друзья!
Пусть развеется грусть нашего сердца!
О друзья, эта земля нам дана лишь на время.
Придется оставить прекрасные стихи,
Придется оставить прекрасные цветы.
Вот почему я грущу, распевая для солнца:
Придется оставить прекрасные стихи,
Придется оставить прекрасные цветы.
И от этого переходили к выражению эпикурейской философии, которая, судя по всему, была очень распространена в высших слоях ацтекского общества:
О, на землю не вернуться дважды,
О владыки чичимеки!
Будем счастливы!
Разве можно забрать цветы в страну мертвых?
Они нам даны лишь на время.
Истина в том, что мы уходим,
Покидаем цветы, песни и землю.
Истина в том, что мы уходим…
Коль только здесь, на земле,
Существуют цветы и песни,
Да будут они нашим богатством,
Да будут они нашей красой,
Возрадуемся вместе с ними!
Наконец, в поэзии находила отражение величественная мексиканская природа. Один из послов, отправленных Уэшоцинко за помощью к императору Мотекусоме, увидел с высоты гор панораму долины Мехико:
Я поднимаюсь, вот я наверху.
Огромное сине-зеленое озеро,
То тихое, то бурное,
Брызжет пеной, поет среди скал.
…В ярких водах зеленого камня
Мечется, ныряет и кличет
Сияющий лебедь,
Омывая свои великолепные перья.
А когда Солнце заходит;
Солнце, отец наш,
Погружается, в богатые перья одетый,
В урну из драгоценных камней,
В ожерелье из бирюзы,
Среди разноцветных цветов,
Падающих проливным дождем.
Подобные небольшие отрывки едва ли могут создать представление о богатстве этой литературы, дошедшей до нас лишь фрагментарно. Пламенная любовь древних мексиканцев к ораторскому и поэтическому искусству, к музыке и танцам свободно изливалась во время праздников, пиров, бесчисленных церемоний, когда молодые люди в роскошных украшениях танцевали с куртизанками, облаченными в самые красивые наряды, а сановники и сам император участвовали в традиционных танцах. Танец был не только развлечением и даже не только ритуалом, а способом «заслужить» милость богов, «служа им и призывая их всем своим телом».
Ацтекская музыка (от нее не осталось ничего за неимением нотной записи) не располагала богатым выбором средств: всего несколько духовых инструментов — раковина, труба, флейта, свисток, а в основном — ударные: вертикальный барабан (уэуэтль) и горизонтальный барабан, издающий два звука (тепонастли).
Музыка в основном задавала ритм для голоса и тела, и прохладными ночами на высокогорном плато, у подножия пирамид, которые неясно высились в темноте, в свете смолистых факелов поющая и танцующая толпа погружалась в коллективный экстаз. Каждый жест, каждая поза соответствовали обрядам и правилам. В сопричастности пения и ритмичных движений под пульсацию барабанов толпа обретала, не выходя за рамки своего долга и даже наоборот, в самих этих рамках, выход для страстей своей порывистой души. Цивилизация самообладания, навязывавшая всем, и в первую очередь элите, строгую дисциплину, мудро предусмотрела для сдерживаемых страстей допустимую разрядку под взглядом богов. Стихи и музыка, ритм и танец, длящийся часами на большой площади священного города, меж красных огней факелов — это было освобождение, на некоторое время дарованное этим бесстрастным людям порядком, который требовал от них стольких усилий.
Со своими сильными сторонами и слабостями, с идеалом порядка и жестокостью, зачарованные таинством крови и смерти, чувствительные к красоте цветов, птиц и камней, набожные до самоубийства, невероятно практичные в организации своего государства, привязанные к своей земле и своему маису, но в то же время беспрестанно глядящие на звезды, жители древней Мексики были цивилизованными людьми.
Их культура, столь внезапно уничтоженная, относилась к тем, созданием которых человечество может гордиться. Она должна занять свое место в умах и сердцах всех тех, для кого наше общее достояние состоит из всех ценностей, созданных человеческим родом везде и во все времена, среди сокровищ, которые тем более драгоценны, что редки. Время от времени, в бесконечности, в бескрайнем равнодушии мира объединившиеся в общество люди порождают нечто, что превосходит их самих, — цивилизацию. Это создатели культур. И к таким людям можно отнести индейцев из долины Анауак, лежащей у подножия вулканов, на берегу широких озер.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Атль кауало (остановка воды), или Киауитль эуа (дерево вырастает). Принесение детей в жертву богу дождя Тлалоку и Тлалокам (стран света).
Тлакашипеуалистли (содранная человеческая кожа). Праздник Шипетотека. Принесение в жертву пленников, с которых затем сдирали кожу. В их кожу облачались жрецы.
Тосостонтли (малое бдение). Принесение цветов в дар богине Коатликуэ.
Уэй тосостли (большое бдение). Празднества в честь Сентеотля, бога маиса, и Чикомекоатль, богини маиса. Принесение в дар цветов и пищи в храмах кальпулли и в частных молельнях. Процессия девушек с початками маиса в храме Чикомекоатль. Песни и пляски.
Тошкатль (засуха?). Праздник Тескатлипоки. Принесение в жертву юноши, олицетворяющего Тескатлипоку, который целый год жил как вельможа.
Эцалькуалистли (эцалли — блюдо из маиса и вареной фасоли, куалистли — поедание). Праздник Тлалока. Ритуальные омовения в озере. Танцы и поедание эцалли. Посты и покаяния жрецов. Принесение в жертву людей, олицетворяющих богов воды и дождя.
Текуильуитонтли (малый праздник вельмож). Обряды, проводимые солеварами. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Уиштосиуатль — богиню соленой воды.
Уэй текуильуитль (большой праздник владык). Раздача продовольствия населению. Танцы. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Шилонен — богиню молодого маиса.
