Януш Пшимановский - Студзянки
От противоположной стены леса ответили вражеские самоходные орудия. Трассирующий снаряд рикошетировал от башни правофланговой машины и наискось прочертил небо. Танки остановились, выстрелили и все одновременно дали задний ход. За ними двигались автоматчики, неся на себе раненого. К счастью, они успели укрыться за деревьями на какую-то секунду раньше, чем гренадеры вернулись в окопы и открыли огонь из пулеметов.
— Что такое? Ничего не понимаю, — произнес Бялек.
— Спросим заместителя командира полка, — предложил Друждж.
Ориентируясь на рокот затихающих моторов, они двинулись в лес, через густой ольшаник выбежали на полянку и, увидев Светану, остановились как вкопанные: подпоручник, сжав кулаки, приближался к стоящему к ним спиной танкисту.
— Дурак, философ несчастный! Я тебя зачем посылал? Чтобы ты после первого же снаряда назад повернул?
— Тремя танками деревни не возьмешь, — ответил ему тот.
— Лучше было бы сразу целым полком, так, по-твоему? Ты даже не попытался ее захватить…
— Владек…
— Молчи, я тебе не Владек. Не успели по тебе выстрелить, как ты уже струсил.
— Да я за себя не боялся… Зачем зря людей и машины терять?
Оба вдруг замолчали и обернулись. На полянку вышли трое перепачканных, покрытых копотью солдат. Они несли на плащ-накидке четвертого. Осторожно положили его на землю.
— Кто это? — спросил Светана. — Что с Павлом? — По советским орденам на гимнастерке, видневшимся из-под расстегнутого комбинезона, он узнал поручника Попова, командира танка 229.
Солдаты не ответили. Бальбус и Миницкий стояли неподвижно, по их щекам текли слезы. Заряжающий капрал Рогаля опустился на колени и краем брезента закрыл лицо лежащего. Не поднимаясь, капрал каким-то деревянным голосом произнес:
— Когда нам приказали отходить, Павка открыл люк, чтобы позвать солдат, чтобы не оставить… и осколок в лоб…
— Видишь, чертов сын, как ты бережешь людей! — При этих словах, обращенных все к тому же стоящему танкисту, заместитель командира полка схватился за кобуру пистолета.
Кто-то придержал его за руку:
— Подпоручник Светана!
— Хорошо, пусти, не буду стрелять. Но под суд, под полевой суд его отдам.
— Я не о себе…
— Молчи. Останешься на исходной позиции, пока не вернусь. Я сам пойду в атаку. К машине! — приказал он экипажу танка погибшего Попова.
Смерть в полдень
От танка к танку передали, что во второй раз в атаку поведет Светана на машине 229. Заработали на малых оборотах моторы. На броню садились группы автоматчиков из десантной роты 2-го полка.
В танке 222 хорунжий Бестлер, круглолицый блондин с мечтательными глазами, объясняет механику-водителю:
— Чуть изменил направление — и они промахиваются. А самое главное — газ. Хорошо, Ежи?
— Ладно. Все, что от меня будет зависеть, сделаю. — Четырко, которому война помешала учиться в Варшавском политехническом институте, всегда отвечает полными предложениями.
— Гвардейцы смотрят, скажут, что поляки струсили, — с огорчением говорит радист Саша Абакумов.
— Задом стыдно ездить, — подтверждает заряжающий Миша Смычков.
Саша — сибиряк, а Миша — тракторист из-под Курска. Они берегут честь знамен, под которыми сражаются. Разговор идет о том о сем, чтобы как-то скоротать томительное время, от которого никуда не денешься, пока не последует приказ идти в атаку.
В окопе слева от Бестлера тихонько ворчал мотор танка 228, известного в роте как «молодежный». Его командир Михал Гай уже в 1938 году в звании старшего стрелка был пулеметчиком на танкетке ТК-3 в 6-м танковом батальоне. Но когда началась война, для Гая не хватило даже этих 8 мм брони, и пришлось ему воевать с винтовкой в руках. Стоя во главе отделения резервистов, он оборонял от гитлеровцев Львов.
Каждый знал, что хорунжий — старый танкист, бывалый человек (целых 26 лет!), но все равно его причисляли к молокососам. Может, за то, что был он скромный и тихий, за то, что без памяти влюбился в Лидку Мокшицкую и тайком писал ей длинные письма, о чем знали все. Под командование Гая и прислали механика-водителя Юзека Багиньского, на два года моложе его, а заряжающий Янек Максымяк и радист Сташек Жешутек оказались вообще шестнадцатилетними — с двадцать седьмого года. Другой бы запротестовал, но только не Михал. «Молодых легче научить, — говорил он. — Отваги им не занимать, а за год они подрастут».
— Внимание! «Ели», два, восемь. По пулеметам в окопах, прямой наводкой, осколочным… — услышали они спокойный твердый голос Светаны и тут же зарядили орудия. — Огонь! И вперед, да поживее!
Одновременно с грохотом орудийных выстрелов взревели моторы, и три танка стремительно вырвались в поле. Гай в центре. Метров через тридцать он выстрелил ив пушки еще раз и выпустил очереди из пулеметов. За возвышенностью показалась сожженная деревня, но перед глазами Гая стояла сейчас схема, которую он изучил на утреннем совещании командиров: на ней у перекрестка дорог были нанесены самоходное орудие и окопанная 75-мм пушка, а правее, на опушке леса, — три «тигра». Значит, нужно вести танк так, чтобы не выскочить на дорогу, да и глядеть в оба, чтобы не угодить под огонь этих «зверей» справа.
Из-за трубы показалась каска, а вслед за ней — похожий на дубину панцерфауст. «Не успею развернуть башню», — промелькнула мысль, но в тот же момент Гай с радостью увидел, как Жешутек полоснул очередью по трубе — и каска исчезла.
Вагиньский тоже все видел, поэтому немного свернул, поддел и раздавил остаток кирпичных развалин, проутюжив их гусеницами.
С опушки темнеющего напротив леса блеснули рваные вспышки орудийных выстрелов. Снаряд попал в башни, рикошетом отскочил, скорее всего, случайно. Попасть в танки было трудно, потому что шли они зигзагом, через сады. Выезжая на открытое место, танки открывали огонь, а затем снова делали стремительный бросок, чтобы скорее укрыться за закопченными деревьями, в зелени слегка увядших кустов между развалинами.
Танк Светаны шел почти вровень с машиной Гая, слева от дороги. Танка справа сначала не было видно, но вдруг он проскочил вперед и обогнал всех, утопая в облаках пыли. Даже номера на башне нельзя было различить. И тут снова ударила пушка, а Максымяк, взглянув в бортовую смотровую щель, бросил лишь одно слово:
— Наша.
— Ров, — доложил Вагиньский.
— Влево! — приказал Гай.
Танк свернул. Проезда не было, и поэтому пришлось выехать на улицу. Впереди сверкнула вспышка выстрела.
— Быстро за подбитый танк! — скомандовал Гай.
Танк рванулся вперед, корпус машины Янека Шиманьского прикрыл их снизу. Укрываясь за ним, как за щитом, они несколько раз ударили по окопу. Их поддержали огнем справа. Вражеское 75-мм орудие было уничтожено: на том месте, откуда оно стреляло, торчали станины лафета.
— Вперед! — скомандовал Гай. Он хотел быстрее выбраться на перекресток.
Они проехали мимо подбитого танка. Гусеницы подмяли под себя окоп с высоким бруствером, нос машины задрался вверх, и тут последовал удар. Казалось, что танк с ходу налетел на стальную стену. Мотор заглох. Снизу сверкнула вспышка. У Гая потемнело в глазах, он почувствовал боль ниже колена.
— Немцы! — услышал он крик Жешутека.
— Бей по ним, Стась!
Хорунжий пошевелил ногой, убедившись, что она цела. Пулемет застрочил, а в это время плютоновый Максымяк заряжал орудие. Они дали для верности еще два выстрела из пушки. Почувствовав запах гари, хорунжий испугался.
— Юзек убит! — крикнул Максымяк. Нагнувшись за снарядом, он увидел дыру в лобовой броне, вырванный люк водителя, распластавшегося в луже крови механика и прыгающие по его одежде огоньки пламени.
Оба выскочили из танка, упали на песок. За броней послышались стоны, и это заставило заряжающего забыть о страхе. Он просунул голову в окутанное дымом отверстие люка.
— Стась! — позвал он.
— Глаза, мои глаза! — раздалось в ответ.
Янек отодвинул в сторону поврежденный ручной пулемет и подтянул худощавого капрала к десантному люку. Обжигая себе руки, он стал выбрасывать горящую паклю. «Не подожгли, танк целый», — мелькнуло у него в голове. Он торопливо гасил огонь на теле механика, на его голове.
— Глаза… — шептал Жешутек.
— Все в порядке, это только кровь, — успокаивал его Михал, накладывая повязку на рассеченную бровь и на рану на правой щеке. — Видишь?… Ползи к лесу, там санитары…
— Холера! — выругался Максымяк, доставая из-за пазухи еще теплый осколок.
— Тебя что, ранило?
— Нет, — пробормотал он. — Комбинезон пробило. И синяк здоровенный, как яйцо.
— Надо бы вытащить это разбитое корыто. Мы еще повоюем на нем, — предложил Гай. — Осмотрись, может, кто на буксир нас возьмет.
Они лежали в неглубоком, наполовину засыпанном окопе, между своим танком и подбитой машиной 214 со свернутой набок башней, вдавливаясь головой в песок, потому что совсем низко над землей со свистом пролетали пули. Это вели огонь автоматчики, которые догоняли ушедшие вперед танки.
