Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии
Его сторонники, однако, оказались упрямы, они даже думать не хотели о другом кандидате, так что папский престол пустовал около года. На Пасху 1086 г. все кардиналы и самые влиятельные епископы собрались в Риме и послали Дезидерию официальное приглашение присоединиться к собранию. Он согласился с большой неохотой, и его сразу засыпали просьбами изменить свою точку зрения. Дезидерий оставался непреклонен. Наконец, в отчаянии собравшиеся согласились принять любого кандидата, которого он назовет. Дезидерий немедленно предложил Одо из Остии, добавив с характерной для него неуверенностью, что, если подобный выбор не будет сразу одобрен в Риме, он охотно предоставит новому папе убежище в Монте-Кассино на любой срок, на который потребуется. Но все было бесполезно. Чем больше Дезидерий говорил, тем больше у слушателей крепла решимость избрать его и никого другого. Кандидатура Одо была отвергнута на том основании, что его избрание противоречит каноническому праву, хотя все знали, что это чепуха. Римляне, без сомнения хорошо проинструктированные заранее и имеющие опыт в таких делах со времени избрания Гильдебранда тринадцатью годами ранее, громко ратовали за Дезидерия. Сопротивляющегося аббата препроводили в соседнюю церковь Святой Лючии, где он, к своему отчаянию, услышал, что его радостно провозглашают папой Виктором III. Красную ризу набросили на его плечи раньше, чем он успел этому воспротивиться, но никакими уговорами не удалось заставить его надеть другие знаки папского достоинства.
Спустя четыре дня в Риме начались беспорядки. Рожер Борса выбрал этот момент для того, чтобы освободить имперского префекта Рима, которого его отец заточил в темницу два года назад. Сделал ли он это, чтобы насолить Жордану из Капуи и папской курии (которая недавно отказалась утвердить кандидатуру нового архиепископа Салерно), или проявил обычную свою бестолковость, неизвестно, но он совершил большую глупость. Покладистый и благожелательный Дезидерий явился, с точки зрения нормандцев, лучшим кандидатом в папы, но теперь префект направился прямо в Рим, поднял старую имперскую фракцию и сорвал официальную церемонию в соборе Святого Петра. Худшие опасения нового папы подтвердились. Он, видимо, только обрадовался возможности доказать, что папская кафедра — не для него. Даже не пытаясь сопротивляться, он покинул Рим, сел на корабль, отправлявшийся в Террачину, откуда, официально объявив о своем отречении, вернулся в Монте-Кассино.
Теперь положение стало еше хуже. Кроме того, раздались первые голоса, враждебные Дезидерию. Гуго из Лиона и Одо из Остии, названные умирающим Григорием и полагавшие себя на редкость подходящими кандидатами для получения папской тиары, естественно, возмутились той манерой, в которой она была возложена на голову их коллеги, не желавшего ее и показавшего явную свою непригодность для столь ответственного поста. В октябре эти два недовольных прелата, сопровождаемые несколькими другими церковными иерархами, теперь разделявшими их мнения, прибыли в Салерно. Рожер Борса, все еще горевавший из-за своего архиепископа, с готовностью их принял, и, хотя мы не знаем, о чем они договорились, с этого времени популярность настоятеля стала падать. Разве он не заключил сепаратного договора с Генрихом IV, когда Генрих открыто угрожал не только Риму, но и самому папе? Разве он не был за это на год отлучен от церкви? Достоин ли этот человек быть наместником Христа на земле?
Эти инсинуации, исходившие из Салерно, рано или поздно должны были достичь ушей Дезидерия, благополучно возвратившегося в свое аббатство. Гораздо удивительней, что они произвели на него впечатление. Впервые со смерти Григория он выказал решимость. Быть может, мысль о том, что папский престол займет один из его недоброжелателей, подтолкнула настоятеля к действиям. Ему никогда не нравился Гуго из Лиона, который публично порицал его взаимоотношения с представителями империи, а Одо, чью кандидатуру он сам предлагал несколько месяцев назад, выбрал странный способ выразить свою благодарность. Но Дезидерий по натуре не был ревнив или мстителен. В течение тридцати лет его действия определялись только двумя соображениями — благом Монте-Кассино и стремлением вести мирную жизнь за монастырскими стенами, — и именно здесь следует искать объяснение шагам, которые Дезидерий теперь предпринял. Возможно, Жордан, все еще его решительный сторонник, нашел единственный способ подтолкнуть Дезидерия к действиям и втолковал ему, что возвышение любого из его противников гибельно скажется на его собственном положении как аббата; подобные слухи могли дойти до него и из других, более надежных источников. Каковы бы ни были причины, Дезидерий взял себя в руки и, пользуясь данными ему правами, собрал синод в Капуе. В марте 1087 г. он официально объявил, что возвращается на папскую кафедру. Его противники внутри церкви немедленно выступили, уверенные, что их союзник Рожер Борса поддержит их, но Дезидерий тайно говорил с герцогом накануне вечером, и они к обоюдному удовольствию решили вопрос об архиепископе Салерно. Безответственный, как всегда, Рожер теперь высказался в пользу папы. Виктор без прежнего нежелания надел на себя папское облачение, которое некогда так яростно сбросил, и тотчас отбыл в Рим в сопровождении объединенного нормандского войска Апулии и Капуи.
Обстановка в Риме не улучшилась за время его отсутствия. Имперский префект, оставшийся после отъезда Дезидерия хозяином положения, вызвал антипапу Климента и вновь водворил его в Ватикане; и именно Ватикан, в особенности старый собор Святого Петра, теперь испытал на себе всю мощь нормандского удара. Его защитники делали все, что могли, но собор Святого Петра — это не Сант-Анджело, и они продержались недолго. Климент бежал в Пантеон и обосновался там, а 9 мая епископ Остии, смирившийся, наконец, с неизбежным, рукоположил Виктора III в базилике. Но и теперь папе рано было торжествовать. Сам Рим еще оставался в руках сторонников империи, а нормандцы, достигнув своей первоначальной цели, не желали снова вторгаться в старый город, где память о 1084 г. была еще слишком свежа. В таких обстоятельствах Виктору не составило труда убедить себя, что ему бесполезно оставаться при кафедре, и спустя две недели он вернулся в Монте-Кассино.
На этот раз он спасся от врагов, но Бог, который в других отношениях оказывал ему покровительство, по-прежнему не желал защитить его от друзей. Теперь графиня Матильда Тосканская появилась у ворот Рима с намерением изгнать Климента и его сторонников и настояла на том, чтобы Виктор лично при этом присутствовал. Измученный несчастный папа потащился в город и провел со своей незваной покровительницей два невыносимо жарких месяца в крепости Пьермоне на Тибрском острове.[70]
Борьба шла с переменным успехом, кровопролитные схватки не приносили окончательной победы ни одной из сторон. В июле уже тяжело больной, папа отказался терпеть это все дальше и отбыл в монастырь, чтобы там 16 сентября умереть. Его похоронили в капитуле, но все аббатство, которое он обновлял и перестраивал, стало ему памятником. Монахи Монте-Кассино сохранили о нем добрую память, для остального мира его имя стало символом бессилия и упадка, наглядно подтвердивших две самоочевидные истины — во-первых, хорошие настоятели не обязательно становятся великими папами и, во-вторых, папству, как и во времена Григория, жизненно необходимы нормандские мечи.
Глава 19
ВЕЛИКИЙ ГРАФ
Всегда готовый к разговору, мудрый в советах, дальновидный в делах.
Малатерра о Рожере, I, 19Семьдесят один год прошел с того дня, когда Мелус подошел к паломникам в пещере Архангела — семьдесят один год, в течение которых огромная волна, прокатившаяся по южной Италии, которая несла нормандцев на гребне и сметала всех остальных, ни разу не останавливалась в своем движении. Она пронесла их через Аверсу, Мельфи и Чивитате, через Мессину, Бари и Палермо и даже в сам Рим, поднимая их с каждым последующим десятилетием к новым высотам славы и власти, и, если случайно на год или два напор уменьшался, это всегда оказывалось только передышкой перед новым взлетом. В последние двенадцать лет века натиск ослабел. Прежний запал был утрачен. Словно само время устояло от бесконечной череды событий.
Так, по крайней мере, кажется историку. Для тех подданных герцога, которые населяли континентальную Италию в те годы, нынешняя жизнь практически не отличалась от прежней — разве что она стала немного скучнее после смерти Гвискара, поскольку его энергия и энтузиазм чувствовались далеко за пределами его непосредственного окружения, состоявшего из его личных вассалов, воинов и тех, на чьих судьбах впрямую сказывалась его политика. Но скука, увы, не означала безопасности. Старые раздоры между Рожером Борсой и Боэмундом вновь вспыхнули осенью 1087 г., и в течение последующих девяти лет трудно было найти область на юге, которая не пострадала от их соперничества. Внутренние усобицы никогда не приносят положительных результатов, они истощают страну физически и финансово, не представляя возможностей для экспансии или завоеваний или экономических выгод, но та междоусобица, которая захватила теперь полуостров, оказалась даже более бессмысленна, чем это обычно бывает, поскольку, хотя она позволила Боэмунду наложить руку на владения сводного брата, все эти приобретения он потерял, когда в 1096 г. отправился в Первый крестовый поход.
