М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
Вид Венеции (ксилография)
Новые попытки установления торговых и дипломатических связей между Россией и Венецией относятся к середине XVIII в.: к 1748 и 1755 гг. Обе эти попытки связаны с прибытием в Санкт-Петербург венецианских кораблей (первый из них – «Лео-коронато» под командой Петра Смехиа – добрался до Петербурга в конце 1747 г.) и успешными торговыми операциями итальянских купцов в России, убедившими республиканский Сенат в «великой пользе от беспосредственной с Российской империей торговли». В 1748 г. венецианский посол в Париже Ф.Л. Морозини высказал российскому министру Г.И. Гроссу «желание республики своей о постановлении с Россиею трактата коммерции». Гроссу, в свою очередь, «велено было оказать всякую готовность и склонность, с таким внушением, чтоб для того венецианская республика прислала к здешнему двору своего министра, во взаимство чего и отсюда обещано министра к республике отправить». В 1749 г. венецианский посол в Лондоне Бузинелло сделал еще одно схожее предложение российскому представителю в Англии графу П.Г. Чернышеву, «чрез которого равномерно ж оказана здешняя готовость к поспешествованию доброй с республикою корреспонденции и к отправлению к республике отсюда министра, если она своего пришлет; но все то оставалось при одних только изъяснениях между министрами, и со стороны республики никакого больше поступка учинено не было по 1755 год»[885].
23 ноября 1755 г. венецианский купец Анастасий Сиати, с ведома республиканских властей, подал в Коллегию иностранных дел мемориал, в котором объявлялось «о готовности венецианского магистрата к восстановлению с Россиею коммерции»[886]. В 1756 г. Коллегия передала Сиати ответную записку, «в которой объявлено, что здесь не было никогда запрещения венецианскому купечеству товары свои к российским портам привозить и здешние брать, как то и подданные других европейских государств делают, и требовано при том от него известия, на каком основании венециане желают производить коммерцию с здешнею империей), – равно и как прочие европейские купцы оную производят, или с какою отменою и преимуществом, и в чем бы именно оное состояло»[887]. Переговоры не продвинулись далее и были заморожены в связи с начавшейся Семилетней войной. Ситуация оставалась неизменной до 1761 г., когда венецианские посланники в Париже, Гааге и Лондоне стали обращаться к российским дипломатам с новым предложением о заключении «трактата коммерции». На это им было объявлено, что успех предприятия прежде всего зависит от самой венецианской республики, которой следует положить тому «начало присылкою сюда министра».
В 1762 г. переговоры возобновились в Лондоне, при посредничестве русского посланника в Англии А.Р. Воронцова (а до него – графа Г.К. Кайзерлинга) и венецианскими дипломатами Томмазо Кверини и Франческо Лоренцо Морозини (затем – Андреа Троном), которые должны были сообщить петербургскому кабинету условия предложенного венецианцами торгового договора. Однако содержание составленного в 1762 г. проекта не удовлетворило Екатерину, главным образом, по двум причинам: во-первых, вопреки условиям мирного договора 1718 г. между Венецией и Оттоманской Портой, согласно которому только турки имели право навигации по Черному морю, в проекте договора венецианская сторона предложила русскому правительству самостоятельно договориться с Турцией о проходе судов в Черное море. Во-вторых, обе стороны чувствовали необходимость перенести негоциации из Лондона, однако радикально расходились во мнении о месте будущих встреч: Венеция, опасаясь протестов Порты, предлагала установить контакт посредством русского и венецианского посланников в Вене, Россия настаивала на взаимном обмене полномочными представителями и на переговорах в Петербурге, что было неприемлемо для Венеции (опять-таки из-за предсказуемо негативной реакции Порты)[888].
В первой половине 1760-х гг. обсуждение торгового трактата между Россией и Венецией время от времени возобновлялось (на сей раз через русского посла в Вене Д.М. Голицына[889], которому соответствующие предложения делал венецианский посланник при венском дворе Паоло Реньер[890]). Эти переговоры были прежде всего ориентированы на регламентацию торговых сношений в Черном море. С середины 1760-х гг. во взаимоотношениях Венеции и России постепенно начала превалировать средиземноморская тема: петербургский двор ощущал необходимость заручиться поддержкой Сената на случай обострения отношений с Турцией. Однако никаких конкретных шагов в этом направлении до 1768 г. не предпринималось[891]. Неудачный исход переговоров о трактате интерпретировался в Петербурге и Венеции по-разному. Екатерина считала, что венецианцы стремятся полностью переложить ответственность за политические последствия договора (прежде всего в связи с устойчивой оппозицией Турции русско-венецианскому сближению) на Россию. Как следует из приводимых историком Ф. Сенекой документов, венецианский Сенат считал существующие отношения между республикой и Оттоманской Портой «объективными», а потому обмен посланниками между Россией и Венецией нарушил бы строгий нейтралитет, которого придерживалась последняя[892].
Во второй половине XVIII в. место Венеции в международной политике не было столь значительным, как в предыдущие столетия: республика оказалась включенной в орбиты влияния своих более мощных соседей, прежде всего империи Габсбургов[893]. Как мы увидим, именно австрийский канцлер граф В.А.Д. Кауниц будет определять позицию Венеции в русско-турецкой войне 1768-1774 гг.[894]Центром русско-венецианских переговоров становится Вена, а основным ее двигателем – Д.М. Голицын, являвшийся как основным источником информации о намерениях русской императрицы, так и интерпретатором ее воли.
В своей позиции по русско-венецианским отношениям Вена руководствовалась, разумеется, соображениями собственной выгоды – и это в полной мере проявилось в годы русско-турецкой войны. Стремясь сохранить своеобразный баланс сил, формально нейтральная Австрия положительно смотрела на действия русского флота в Архипелаге[895], так как успехи братьев Орловых в Средиземноморье вредили не Австрии, а гегемонии Франции, Испании и Венеции в этом регионе. При этом Вена негативно реагировала на продвижение русских сухопутных войск в Польше и вдоль берегов Дуная: исход сражений на суше вблизи от границ империи прямо касался Австрии[896].
Двойственная политика Вены позволяла России надеяться на поддержку Венеции в морском конфликте с Турцией, однако лишь в определенной мере: деятельность русских дипломатов в Венеции в 1768-1775 гг., связанная в первую очередь с именами маркиза Пано Маруцци и князя Д.М. Голицына, заключалась в постоянных попытках заставить Венецию вести самостоятельную игру, убеждая ее в уникальности текущего исторического момента для ее эмансипации от Австрии. Со своей стороны, венский двор активно противодействовал этим попыткам, предпочитая быть посредником в венецианской внешней политике[897].
Как отмечалось, решающие изменения в русско-венецианских отношениях произошли в 1768 г. и были связаны с деятельностью Пано Маруцци[898]: 10 марта этого года по нов. ст. Екатерина II в одностороннем порядке назначила его поверенным в российских делах в Венеции, а также при дворах других итальянских государств («charge des Affaires de Notre Cour aupres de la Serenis. <si>me Repub-lique de Venise et Autres Puissances d’ltalie»[899]). Маруцци был подданным венецианской республики, при этом он в 1760-е гг. нередко бывал в России и, благодаря семейным связям, выполнял функции посредника при приобретении русскими вельможами предметов искусства в Италии[900]. Его семья давно обосновалась в
Венеции и успешно занималась торговлей: лояльность русской императрице, талант опытного финансиста и устойчивая семейная репутация в Венеции обеспечили Маруцци должность поверенного[901]. Исключительность этого назначения состояла в том, что Екатерина как бы не принимала в расчет ответные дипломатические шаги республики, ей было важно лишь иметь накануне войны собственного посланника в Италии (венецианский консул в Петербурге появится лишь в 1780-е гг., а информацию о происходящем при русском дворе венецианцы получали из донесений своих посланников в Вене, Берлине, Мадриде, Париже, Лондоне, Ливорно, Константинополе[902]). Императрица, а вместе с ней подписавшие обращение к венецианским властям Н.И. Панин и А.М. Голицын, просили венецианский Сенат наделить Маруцци всеми правами и привилегиями, относящимися к его новому дипломатическому статусу.
