Евгений Тарле - Сочинения — Том II
Я нарочно выбрал Babeau потому, что никто так много не работал (по первоисточникам) над историей французской провинции при старом режиме и в эпоху революции; считать, что он не интересовался этими вопросами, у нас нет никаких оснований: он написал (уже упомянутую выше) книгу о ремесленниках при старом режиме. Отсутствие данных указанного характера объясняется прежде всего тем, что в провинциальных архивах сохранилось в высшей степени мало материала, касающегося обрабатывающей индустрии и рабочего класса; а занимаясь главным образом историей провинции, Babeau именно в департаментских архивах и работал, да и в самом деле, за этим единственным (но очень существенным) исключением, департаментские архивы и могли дать ему гораздо больше материалов по истории провинциальной Франции, чем Национальный архив.
В самом обстоятельном статистическом описании, какое только можно себе представить, в огромных двух томах in 4°, посвященных департаменту Gard («Statistique du département du Gard», par M. Hector Rivoire. Nîmes, 1842, t. I — 819 стр., t. II — 667 стр.), не находим ничего, касающегося промышленности или рабочих при революции, да и вообще историческая часть в главе «Commerce et l’industrie» изложена на нескольких страницах.
Даже в тех работах, которые касаются не истории местности, а истории промышленности в данной местности, период 1789–1799 гг. вызывает обычно у автора лишь несколько незначащих слов, а о промышленной деятельности в деревнях данной местности не говорится ничего.
Ничего, касающегося революционной эпохи, кроме нескольких слов на стр. 24 и на стр. 41, нет и в небольшой книжке de Latour-Varan’a «Notice statistique industrielle sur la ville de Saint-Étienne et son arrondissement» (Saint-Étienne, 1851); ничего решительно (кроме замечания о переселении в Romans нескольких семей лионских рабочих в 1796 г., на стр. 219) мы не находим о занимающей нас эпохе и в книге Marcel Texier «Histoire du commerce et de l’industrie de Romans» (Romans, 1904) и т. д.
Просматривая одну за другой монографии по истории департаментов, отдельных местностей, прежних провинций и так далее, я все более убеждался, что вопрос о промышленности в деревне и вообще вопрос о формах промышленной жизни совершенно ими не освещается и даже не ставится.
Скудость литературы по историческому вопросу такой огромной важности прямо поразительна.
(Здесь кстати будет вспомнить, что и относительно современной французской домашней промышленности экономисты жалуются как на неполноту статистики, так и на отсутствие специальной литературы [9].)
Такова специальная литература, относящаяся к истории французской промышленности и рабочего класса при революции.
В некоторых общих трудах по истории Франции в эпоху революции есть отдельные замечания, места относящиеся к рабочему классу. Но относительно 1792–1799 гг. этих замечаний еще меньше, чем относительно 1789–1791 гг., ибо когда речь идет о первых двух годах революции, то самый факт появления закона Ле Шапелье заставляет хоть некоторое внимание уделить вопросу о положении этого класса общества.
Эти труды в общем дают еще меньше, чем отмеченная выше специальная литература; большинство из них не проливает света на те многочисленные пункты, которые остаются темными после прочтения специальных монографий.
Некоторые из общих трудов по истории Франции перед революцией или при революции, однако, бесспорно, самостоятельны и в тех своих частях, где речь идет о рабочих.
В труде Paul Boiteau «État de la France en 1789» (éd. 2. Paris, 1889), произведшем весьма значительное впечатление в тот момент, когда появилось его первое издание (в 1860 г.), мы находим широкую общую картину состояния Франции в конце старого режима, по интересующему нас предмету посвящены лишь самые общие замечания (стр. 536–540: Travail), и мы тут находим более сведения о цехах и об инспекторах мануфактур (речь идет о должности, а не о содержании отчетов). Есть тут и (столь редкие у Boiteau) прямо неверные утверждения: например, будто франк-масонство «зародилось среди рабочих товариществ», и вообще он отождествляет франк-масонство с рабочей ассоциацией (стр. 539: «La Franc-Maçonnerie est née… au milieu des compagnonnages. Cette association d’ouvriers à été au dix-huitième siècle l’un des laboratoires de la révolution» и т. д., — и дальше говорится о членах франк-масонства). Отметим также совершенно голословное утверждение, будто Франция обладала «наилучшими мануфактурами в Европе»; при этом автор, пересчитывая отрасли индустрии, которыми Франция, по его мнению, вправе была «гордиться», называет и сталь. Это решительно противоречит действительности, и мы увидим дальше, до какой степени категорически документальные данные опровергают это суждение. Что касается деревенской индустрии, то Boiteau лишь упоминает об официально последовавшем в 1762 г. разрешении крестьянам заниматься ткацким и прядильным ремеслом (стр. 537). Ни одного слова не сказано о развитии деревенской индустрии во второй половине XVIII столетия. Второй параграф, посвященный промышленности (стр. 541–547: Production industrielle), почти весь, к сожалению, основан на цифрах, якобы выражающих общую ценность разных отраслей французского производства, причем автор совершенно как бы не считается с необходимостью весьма и весьма критически относиться к этим цифрам. Автор останавливается на 1789 г., и только этим можно объяснить, что он говорит о «появлении машин» в конце XVIII в. и связывает с ними «организацию прядилен» (стр. 545). За все время революции машины, как мы увидим, еще не имели и не могли иметь влияния на организацию производства в какой бы то ни было области индустрии.
Интересные замечания, касающиеся рабочих, находим, далее, в исследовании М. М. Ковалевского «Происхождение современной демократии». Громадные рамки общей исторической картины, рисуемой автором, позволили ему, хотя бы и в общих чертах, коснуться этого вопроса. Нужно при этом вспомнить, что названное исследование появилось за шесть лет до начала издания, предпринятого Жоресом, и было первым по времени общим трудом по истории революции, где обращено внимание на положение рабочих. (В книге Луи Блана при всей захватывающей силе и яркости картин эпохи нет и не могло быть фактов, характеризующих состояние рабочего класса в 1789–1799 гг.; не говоря уже о состоянии французских архивов в 1850-х годах, достаточно вспомнить, что Луи Блан писал свою работу в Лондоне, в период эмиграции; в Англии же писал свою недавно вышедшую книгу и П. Кропоткин, о котором см. дальше.)
Об «Histoire de la Constituante» Жореса речь была в первой части моей работы.
В своей истории Законодательного собрания и Конвента (тома II, III, IV) Жорес не посвятил истории рабочего класса особой главы, но там и сям у него разбросано немало интересных замечаний. Не со всеми, конечно, возможно согласиться (см., например, идиллические строки на стр. 1786), но, бесспорно, никто из французских авторов, писавших общую историю революционного периода, не отнесся с таким вниманием к данным, касающимся положения рабочего класса, как Жорес.
Другая книга той же коллекции («Histoire socialiste»), составляющая прямое продолжение работы Жореса, принадлежит Cabrielle Deville’ю и называется «Thermidor et directoire». Здесь (на стр. 235–265) находим очерк состояния промышленности и рабочего класса при революции, Консульстве и отчасти при Империи; это общая характеристика, которая, однако, гораздо менее интересна, нежели разбросанные там и сям замечания Жореса в предыдущих томах коллекции (о делаемой Deville’ем цитате из «Mémoires» графа Dufort de Cheverny см. в настоящей части моей книги, в главе об экономическом положении рабочих при Директории).
Книга Каутского «Die Klassengegensätze in Frankreich», написанная к столетнему юбилею революции, дает общую характеристику стремлений отдельных классов французского общества в революционную эпоху. Автор упоминает также о противоположности интересов между цеховыми мастерами и служившими у них рабочими, но в его намерения не входило сколько-нибудь детальное рассмотрение вопроса о положении рабочего класса в 1789–1799 гг.
Вышедшая в 1909 г. книга П. Кропоткина «La grande révolution» представляет больше всего интерес как попытка осветить события 1789–1794 гг. до падения Робеспьера с точки зрения миросозерцания автора. Мы здесь совершенно не находим фактов экономической истории эпохи, которых не было бы уже, например, в общей работе Жореса. Автор, впрочем, оговаривается (стр. VI предисловия), что он не мог работать в Национальном архиве, а без этого, конечно, писать экономическую историю революции совершенно немыслимо. (Нет ни малейшего сомнения, например, что автор радикально изменил бы свой взгляд на максимум, если бы он ознакомился с документами Национального архива, показывающими, как отразился этот закон именно на беднейших слоях городского населения.) Книга П. Кропоткина дает прежде всего историко-философское освещение событий социально-политического характера от 1789 г. до падения Робеспьера; она и не задается целью представить читателю новые факты из экономической жизни народных масс. При этом крестьяне больше занимают автора, чем рабочие (самую обстоятельную критику книги Кропоткина представил Н. И. Кареев в своей статье, помещенной в журнале «Русское богатство» за 1910 г., сентябрь и октябрь). Вообще говоря, и работа Каутского, и работа Кропоткина интересны главным образом вследствие выдержанности основных точек зрения авторов. Они оба хотят прежде всего бросить обобщающий взгляд на те факты, которые считают установленными; и именно подобные обобщающие работы являются implicite настоятельным напоминанием о необходимости еще многих и многих исследований темных сторон экономической истории французской революции.
