Юрий Афанасьев - Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии
За последнее время существенно изменился и характер публикаций по истории Октября. Расширение проблематики, введение в исследовательскую сферу новых тем потребовали от буржуазных историков соответственного расширения историографической и документальной базы. Авторы книг, которые составляют основу "научной" продукции "советологии", оперируют довольно большим фактическим материалом, часто делают ссылки на произведения классиков марксизма-ленинизма, приводят цитаты из их работ, обращаются к выводам советской исторической науки, вступают в полемику [162]. В результате многие публикации внешне выглядят весьма внушительно, а их авторы предстают перед читателем как настоящие исследователи.
Одной из главных тенденций в развитии буржуазной историографии на современном этапе является более тонкая и изощренная маскировка под объективность. Следует, однако, подчеркнуть, что распространение "модифицированных", "сбалансированных", "интеллектуализированных" и тому подобных концепций социалистической революции в России взамен примитивно антикоммунистических трактовок нельзя воспринимать как некий "прогресс" современной буржуазной исторической науки, как стремление к более или менее правдивому отображению событий. О некотором "превосходстве" последних публикаций по истории Октябрьской революции над работами предшествующих лет можно говорить лишь с точки зрения усиления опасности "модернизированного"антисоветизма по сравнению с антисоветизмом грубым, примитивным.
Все это в определенной мере относится к работам М.Ферро. Общая схема построения его "Революции 1917 года" та же, что и "Революции" Ф. Фюре и Д. Рише. Великая Октябрьская социалистическая революция для М.Ферро не историческая реальность, а миф. "Революция,-пишет он,-какой ее воображали революционеры до 1917 г.,—это воображаемая революция" После 1917 г. "победители в свою очередь хотели применить к настоящему видение будущего, которое сформировалось у них в прошлом"[164]; к этому добавилось представление о революции 1917 г., которое выработала историография. Все это вместе взятое, согласно М. Ферро,—"представляемая" революция, столь же далекая от исторической реальности, как и революция "воображаемая"[165]. Чтобы развеять "легенды" об Октябрьской революции, М. Ферро считает необходимым и единственно возможным такой способ рассмотрения событий 1917 г. в России, который бы исключал предположение, что эти события представляли собой единый и закономерный процесс. "Различные этнические группы,— пишет он, — другие общности, крестьяне данной деревни, рабочие завода-все имеют каждый свою Историю, со своей собственной хронологией, со своим дыханием, своими кризисами; эти Истории не обязательно соответствуют Великой Истории-борьбе за власть, становлению великих наций, подъему социализма"[166]. Такая исходная установка в сочетании с рассмотрением отдельных событий 1917 г. вне связи с процессом общественно-исторического развития России в целом, в отрыве от анализа соотношения классовых сил и классовой борьбы дает М. Ферро безграничные возможности для произвольных комбинаций. Он считает допустимым автономизировать события в деревне, в городе, в армии, на национальных окраинах России. Кроме того, он рассматривает изолированно такие процессы, как изменение отношения различных социальных групп после Февральской революции к представителям власти, к религии, к законам; образование и деятельность Советов, заводских комитетов, профсоюзов; большевизация Советов и т. п. В результате раздробления единого революционного процесса многие проблемы в работе М.Ферро получают ложное истолкование, имеет место необоснованное сосредоточение внимания на частных вопросах, в то время как о генеральных направлениях развития революции не упоминается вообще, в ряде случаев гипертрофируются некоторые стороны поведения социальных групп, отдельных личностей, локальные события. Так, например, без каких бы то ни было оснований М.Ферро утверждает, что русская деревня оставалась в изоляции во время и после революции [167], что крестьянское движение никак не было связано с Октябрьской революцией, что "в нем проявилась невоздержанность крестьян, разжигаемая более древней традицией—пугачевщиной" [168]. "В общей веренице крестьянских мятежей Тамбовской губернии,—пишет он,—столь же многочисленных после 1917 г., как и до этого времени. Октябрь— это всего лишь один из многих эпизодов, который никак не затронул степень лояльности деревни по отношению к режиму, будь то царь до 1917 г. или большевики после Октября"[169]. Освободившись от помещика в 1917г., крестьянин снова оказался в состоянии конфликта с городом — с этим "вечным своим врагом"[170].
Один из принципов исторического наблюдения, которого М. Ферро неукоснительно придерживается в своей работе и который на первый взгляд не вызывает особых сомнений, заключается в следующем. Для того чтобы избавиться от "воображаемой" и "представляемой" истории революции, для того чтобы постичь собственно историческую реальность этого события, надо не наблюдать его со стороны, а попытаться проникнуть внутрь самого социального корпуса, сделать пунктом наблюдения один из заводов Петрограда, какую-то деревню в зоне крестьянских волнений, воинское подразделение, университет, один из дворовых комитетов. Это даст возможность посмотреть изнутри на процесс расчленения и трансформации социального корпуса, увидеть, каким образом движения, одушевляющие различные социальные группы, сходятся в одной точке, преобразовывают действия партий и политических организаций или же сами преобразуются этими организациями. Все это можно осуществить, считает М.Ферро, если вместо классического типа источников, исходящих от отдельных личностей, официальных организаций и т.п., сделать предметом анализа источники более скромного достоинства: написанные каракулями черновые тексты, оставшиеся не использованными и вовсе не предназначенные для размножения рисунки и лозунги, всевозможные послания и решения низовых организаций, а также кадры документальных и художественных фильмов. "Невысказанное часто бывает важнее сказанного, подразумеваемое—явного, а воображаемое — реального"[171].
Такая постановка вопроса, если ее рассматривать отвлеченно, вряд ли может вызвать особые возражения, тем более что из практики исторических исследований можно привести сколько угодно примеров, когда ученым удавалось проникнуть в самые глубинные процессы исторической реальности при ограничении научного исследования пределами истории одного завода, деревни. Разумеется, и источники можно и нужно привлекать самые разные. Многое зависит, однако, и от конкретного воплощения любого принципа исторического наблюдения. М.Ферро, как об этом свидетельствует вся его работа, не случайно настаивает на необходимости наблюдения отдельного, особенного, единичного. В его исследовательской практике это требование абсолютизируется и противопоставляется возможности и необходимости постижения исторической реальности с помощью таких категорий, как всеобщее, единое. М.Ферро постоянно уходит от вопроса о репрезентативности используемых им источников, как правило, ограничивается лишь иллюстративным методом при обосновании основных своих взглядов, а нередко вообще одними лишь декларациями. Например, он утверждает, что активное участие рабочих в апрельских, июньских и июльских событиях в Петрограде в 1917 г.-это якобы не реальность, а "догма, с помощью которой большевики доказывают законность взятия ими власти". Это утверждение М.Ферро пытается обосновать, опираясь на разработанный им метод "контранализа общества" с помощью кинофильмов[57]. В ходе просмотра кадров из художественных фильмов "Октябрь" С. М. Эйзенштейна (1927 г.) и "Конец Санкт-Петербурга" В. И. Пудовкина (1927 г.) он установил, что среди манифестантов на улицах Петрограда рабочие встречаются реже, чем "крестьяне в шинелях" , и, очевидно, решил, что этого сомнительного "факта" достаточно для суждения по одной из кардинальных проблем революции. В другом месте с помощью того же метода "контранализа общества", на этот раз на основе фильмов "Стачка" С.М.Эйзенштейна (1925 г.) и "Мать" (по роману М. Горького) В.И.Пудовкина (1926 г.), в которых, как известно, речь идет о событиях конца XIX-начала XX в., М.Ферро делает вывод о существовании накануне Октябрьской революции антагонизмов среди рабочих, обусловленных не политическими убеждениями, а возрастными особенностями (разлад всегда вносят более пожилые, а вдохновителями забастовочного движения выступает молодежь), социальным происхождением (наиболее активно участвуют в забастовках выходцы из деревни, а в роли шпионов, штрейкбрехеров выступает городская молодежь). Здесь же М. Ферро делает и более широкие обобщения. По своему содержанию требования рабочих накануне Октября, заявляет он, не затрагивали основ существующего строя, они были направлены лишь на улучшение элементарных условий их жизни. Что же касается формы выражения требований, насилия, которым сопровождались забастовки, то они были иррациональными по своему характеру. Таковыми же были, по мнению М.Ферро, и программы партий, ставивших вопрос об установлении социализма [174].
