Джон Норвич - История Византии
Пришедший в полное отчаяние Вринга разыграл свою последнюю карту. Он послал письма двум высокопоставленным военачальникам, находившимся под командованием Никифора Фоки, — Роману Куркуасу и Иоанну Цимисхию, предлагая им посты доместиков схол соответственно Запада и Востока в обмен на предательство своего командира. «Сначала примите командование войсками в Анатолии, — писал он Цимисхию, — затем потерпите немного, и вскоре вы станете василевсом ромеев».
Его доверие оказалось обманутым: Цимисхий сразу же направился к Никифору и показал ему письмо. Вринге того оказалось достаточно. На рассвете 3 июля 963 г. перед всей армией, выстроившейся на обширной равнине прямо за стенами Кесарии, военачальники на древний манер подняли Никифора Фоку на огромном щите и провозгласили императором римлян. Затем, после непродолжительной службы в соборе, он отбыл в столицу.
Но даже теперь Вринга отказывался признать поражение. Из Македонии он вызвал часть европейских войск, традиционно испытывавших недоверие к анатолийцам. Из них несколько отрядов отправились на азиатский берег Босфора, где они должны были реквизировать все суда, которые только найдут там, и переправиться на них в Европу. Так что, когда 9 августа Никифор прибыл со своей армией в Хризополь, он не смог пересечь пролив.
Новопровозглашенный император не был чрезмерно обеспокоен этим обстоятельством: он знал, что по крайней мере некоторые из его сторонников, находившихся в Константинополе, присоединятся к нему под покровом темноты, — так и случилось. Но один из прибывших, его родной брат Лев, принес тревожные новости. Их отец, старый Варда Фока, которому шел сейчас девятый десяток, был захвачен Врингой в заложники.
Вообще-то события развивались более извилисто, чем представлял себе Лев. Старому Варде удалось бежать, и он нашел убежище в соборе Св. Софии. Вринга послал за ним отряд ополчения, но забыл, однако, о воскресной службе: великий собор оказался заполнен прихожанами. Варда был популярной в народе фигурой, и солдат окружила враждебная толпа и силой выдворила их из церкви. Но Вринга, при всех своих отрицательных чертах, не был трусом. Он помчался на коне к собору Св. Софии, пробился сквозь толпу, взобрался на амвон и обратился к народу с речью — угрожая полностью перекрыть поставку продовольствия в город. Но это была пустая угроза, и его слушателей она не испугала. Вринга, весь кипя от злости, решил подождать, пока народ не разойдется, и к полудню люди действительно начали покидать церковь. Тогда Вринга послал за двумя мальчиками-императорами. Он крепко взял их за руки и подвел к старому военачальнику, тихо сидевшему в алтарной части. О содержании последовавшей затем беседы мы ничего не знаем, хотя присутствие мальчиков позволяет предположить, что они тоже могли быть заложниками. Все, что мы знаем достоверно, — Варда позволил себя увести.
Однако во второй половине дня собор Св. Софии вновь начал заполняться людьми, явившимися к вечерней службе. И когда они не обнаружили Варду, то направили свой гнев в первую очередь против патриарха, который не отстоял беженца. Напуганный Полиевкт поспешил во дворец, нашел старого военачальника, взял его за руку и вернулся вместе с ним в церковь — с их появлением там сразу же воцарилась тишина. Но когда несколько минут спустя Вринга прибыл в собор с отрядом македонцев, люди решили, что с них достаточно. Одни взяли на себя заботу о несчастном старике — отвели его домой и поставили там караул, другие схватили кирпичи, камни и вообще все, что могло послужить им оружием, даже предметы церковной утвари, и набросились на солдат.
Мятеж распространялся по городу со сверхъестественной быстротой, и, по мере того как он наращивал темп, стала проглядывать руководящая рука Василия, побочного сына Романа Лакапина. По-видимому, в целях защиты интересов своих старших, законных, сыновей Роман повелел кастрировать его еще в детском возрасте; Василий между тем оказался весьма умным человеком и на протяжении длительного времени играл важную роль в государственных делах. При первых признаках восстания он собрал своих слуг и первым делом разослал во все концы города людей, которые должны были возвещать о скором прибытии нового императора, а затем направил толпу ко дворцу Вринги. Там было разграблено все, что имело хоть какую-то ценность, а сам дворец сожжен дотла. После этого грабежи и пожары распространились повсеместно. Только три дня спустя Василий смог собрать своих людей, отвести к бухте Золотой Рог, завладеть находившимися там судами и направить эту огромную флотилию через Босфор в Иерию, где продолжал терпеливо ждать подмоги Никифор.
Наконец в воскресенье, 16 августа 963 г., Никифор Фока был готов вступить в столицу. Вместе с Василием они поднялись на борт императорского дромона, который переправил их через пролив, повернув немного на запад, ко дворцу в Евдоме, стоявшему прямо за сухопутными стенами, у их южной оконечности. Тут Никифор Фока облачился в парадную форму одежды, надел золотой нагрудник, взобрался на огромного белого боевого коня и проехал на нем через весь город к собору Св. Софии, где в присутствии двух мальчиков-императоров патриарх Полиевкт возложил василевсу на голову диадему.
Никифор Фока был невысок ростом, имел широкие плечи, грудь колесом и черные, курчавые, необыкновенно длинные волосы; на смуглом обветренном лице под густыми бровями располагались маленькие темные глазки. Этого человека отличали моральная цельность и проницательный, хотя и ограниченный ум. Он был неподкупен, невосприимчив к лести и тверд как кремень, но в то же время безжалостен и жесток, а иногда проявлял мелочность и алчность. На протяжении многих лет Никифор не ел мяса, не искал любви женщин, спал во власянице и ежедневно проводил несколько часов в молитвах. Хотя ему было уже за пятьдесят, его жизненная энергия ничуть не ослабла и он начал вживаться в свою новую роль, исполненный энтузиазма.
Первым делом Никифор Фока озаботился судьбой Вринги, которого сослал на его родину, в дикую Пафлагонию. Своему отцу Варде он даровал титул кесаря; его брат Лев стал куропалатом и начальником охраны дворца; Иоанн Цимисхий был утвержден в должности доместика схол — главнокомандующего армии в Анатолии.
Оставалась еще Феофано, без которой он, возможно, провел бы оставшуюся часть своей жизни в Сирии — сражаясь с сарацинами. Первое действие, совершенное Никифором в отношении императрицы, оказалось весьма удивительным: он отослал ее из дворца в старую крепость Петрион, находившуюся на северном берегу бухты Золотой Рог. Феофано пробыла там более месяца.
Никифор в это время занимал императорские апартаменты, а 20 сентября он венчался с ней в дворцовой церкви Неа.
Очевидной целью временной высылки Феофано было соблюдение приличий, хотя Никифор мог бы для нее найти и более удобное жилище. Многие в Византии их брак комментировали следующим образом: Никифор, будучи ослеплен красотой императрицы, страстно влюбился в нее. Нетрудно понять, как возникла эта идея. Сюжет, в котором грубый, несгибаемый полководец в летах неожиданно теряет голову из-за прекраснейшей — и порочнейшей — женщины своего времени, слишком эффектен, чтобы ему не поддаться. Но могло ли дело обстоять подобным образом? Ведь Никифор был глубоко религиозным аскетом, который после смерти своей первой жены дал обет воздержания. Мог ли он в действительности оказаться таким влюбчивым? Не являлся ли этот брак просто пунктом соглашения, заключенного между ними? Для Феофано речь могла идти только об этом, последнем варианте. Роскошная молодая женщина, к тому же императрица, после счастливого, хотя и короткого брака с исключительно обаятельным Романом вряд ли испытывала какие-то чувства, кроме отвращения, к непривлекательному пуританину, который был старше ее более чем вдвое. Что касается Никифора, то здесь мы не можем высказываться столь же уверенно. Во всяком случае, не столь уж редки случаи, когда убежденный холостяк неожиданно оказывался сбит с ног волной страсти. И поведение Никифора в тот момент, когда законность их брачного альянса была поставлена под вопрос, позволяет предположить, что он действительно любил свою молодую жену до безумия.
Патриарх Полиевкт первоначально не высказывал никаких возражений против их супружеских уз; но, когда к концу венчальной службы Никифор в одиночку приблизился к центральной двери иконостаса, чтобы — в соответствии с традицией — поцеловать находившийся за ней главный престол, патриарх с поднятой рукой выступил вперед. Разве император не знает, спросил Полиевкт, о епитимье, налагаемой церковью на всех, кто заключает второй брак? Спустя один полный год Никифор вновь может быть допущен в алтарную часть, до этого же времени она будет оставаться закрытой для него. Василевс согласился с этим постановлением, но никогда так и не простил Полиевкту нанесенного оскорбления.
