Андрей Буровский - Русская Атлантида. Невымышленная история Руси
Город как административная единица у римлян назывался civitas. К концу империи civitas было общепринятое название городской общины. В этом смысле слово сохранилось до сих пор в романских языках. Тем же словом называли совокупность всех граждан (cives) римского государства. «Civis Romanus sum! Я римский гражданин!» — гордо говорил римлянин, носитель неотъемлемых гражданских прав. Тот, за кем стояла необозримая мощь колоссальной империи. Даже и вне пределов империи эта формула помогала избежать местного правосудия. Один человек слаб, но в защиту своих граждан империя, не задумываясь, бросала закованные в броню, хорошо обученные легионы.
От этого слова пошло и современное интернациональное слово «цивилизация» — так прочно в сознании западных европейцев утвердилась связь города, культуры и гражданского общества.
А сельский округ, принадлежащий городу и управляемый из города, назывался рад. Житель пага в поздней Римской империи назывался paganos, или paganus, и отсюда как раз происходит современное слово «поганый».
Вторгаясь в пределы империи, варвары грабили, разрушали, сжигали города. Завоевав куски империи, франки, вандалы и бургунды убеждались, что города все-таки необходимы, но что делать с ними — не знали. Ни в одном кодексе законов раннего Средневековья, до IX–X веков, нет даже упоминания городов. Деревня была варварам понятна, там шло смешение варварских и римских законов, обычаев, образа жизни. Обнищавшие, пустеющие города продолжали жить по римским законам, оставались осколками уже не существующего общества.
До конца Средневековья города оказались крохотными островками гражданского общества в беспредельном море живших общинами деревень.
В странах, возникших на месте Римской империи, сохранялось уважительное отношение к горожанам и пренебрежение к сельским жителям, крестьянству. Виллан — это невозможно перевести ни русским «крестьянин», ни немецким «бауэр». Это — деревенщина, лапотник, холоп. Сиволапое быдло, мордовать которое, издеваться над которым — признак хорошего тона.
В странах, не входивших в империю или в которых практически сменилось население (как в Британии), к крестьянству относились получше. Свободные бонды Скандинавии, английские йоменри — крестьяне-середняки, бауэры Германии вызывали уважение независимым поведением, самостоятельностью, практичностью. Крестьяне не просили ни привилегий, ни земель, а сами могли помогать королям и герцогам… если считали нужным. Составляя 80–90 % населения, они хранили вековые традиции народа, его историческую память, его дух. «Купецкое происхождение не есть подлое», — по слухам, поговаривал Григорий Шелихов, открыватель Русской Америки.
Жители Скандинавии, Британии, части Германии согласились бы — «крестьянское происхождение не есть подлое». И польские Пясты скорее выигрывали в глазах шляхетства, «скакнув» в короли из мужиков.
Крестьяне могли стать рыцарями — для этого было надо «всего-навсего» купить полное рыцарское вооружение и боевого коня. В Германии, в Скандинавии бывали периоды, когда короли охотно верстали в рыцари богатых мужиков. Да и крестьянское ополчение оставалось очень грозной силой: северный тип развития, господа! Столетнюю войну для Англии чуть было не выиграли английские лучники, все как один происходившие из йоменри. Помешали им все те же горожане, французские горожане, вышедшие на историческую арену под знаменами Жанны д'Арк.
Но и в этих странах, за пределами бывшей империи, тоже появлялись горожане. Общество развивалось, возникало разделение труда, города становились нужны. Эти новые города, выросшие уже после падения Западной Римской империи (Магдебург, Эдинбург, Гдыня, Краков), все равно жили по тем же законам, что и древние города из сердца римского мира — Женева, Орлеан или Неаполь. Жить по этим правилам было удобно и очень привлекательно для горожан. Судите сами: во времена сплошного рабства, сплошной личной зависимости горожанин рабства не знал. Совсем. Человек, включенный в списки городских граждан, не мог быть продан в рабство, не мог лично зависеть от кого-то. Более того — в городе не мог жить раб. «Городской воздух делает свободным» — и всякий, кто проживет в городе год и один день, получает свободу, даже если на нем — ошейник раба. В городе нельзя держать рабов.
Город управлял собой сам, через выборный муниципалитет и через выборного голову. В городе улицы расходились от площади, на которой стояли собор, в котором по воскресеньям собирались все жители города, и ратуша — здание, из которого управлялся город. На той же площади по субботам шумел рынок и бил фонтан, из которого горожанки брали воду.
Феодалы очень любили владеть городами — у горожан водились деньги. Феодалы очень не любили, когда города становились «вольными» — то есть когда они никому не платили. Города хорошо знали отношение к ним феодалов, и каждый город окружал себя стенами повыше и покрепче, чем иной королевский замок.
В городе трудно было сделать большие запасы продовольствия, тем более — воды. Осада дорого обходилась феодалам, но еще дороже — горожанам. Скучившись за тесным пространством, за стенами, город жил грязно, неуютно, без отдельных комнат для детей и без садиков перед коттеджами. Эпидемии косили горожан, и город часто превращался в мышеловку. Но зато — свободно. В странах, где в деревнях жили вилланы, горожане были единственными свободными людьми, кроме дворянства. И даже свободнее дворян, потому что не были обязаны ни службой королям, ни кодексом рыцарской чести.
И за свободу — боролись. Расскажу одну историю… Из тех, которые называют «историческими анекдотами», потому что достоверность их сомнительна. Но если даже история и выдумана… Впрочем, надо рассказать саму историю.
…Когда-то, в середине XI столетия, на улицах некоего города появился незнакомый человек. Он просил подаяние, брался за какую угодно работу и тем кормился первые несколько месяцев. Потом он стал помогать зеленщику в его торговле; появился свой угол, постоянный источник дохода. А через один год и один день жизни в городе человек пришел на Ратушную площадь и дернул веревку колокола… Такие колокола стояли на многих площадях. Тот, кто просил справедливого суда, мог прийти и дернуть за веревку. Горожане соберутся на сход и дадут тебе то, что сочтут справедливым.
Город согласился дать незнакомцу гражданство, и в списки граждан внесли имя, которое он назвал. А еще через год город осадило войско грозного герцога. На этот раз герцог просил не денег, не подчинения города. Он просил только одного: выдать ему бывшего слугу; человека, который оскорбил его, герцога, обесчестил его дочь, обманул его доверие.
Город должен подумать. Сколько надо думать городу? Сутки. Хорошо, сутки герцог подождет.
В лагере герцога высоко горели костры, доносились разухабистые песни, стук молотков — сколачивали лестницы. А в ратуше заседал Совет самых знатных семейств города, собиравшийся по самым важным поводам. Прошел день и вся ночь до утра, и городской магистрат вышел к герцогу.
— Человек обманул город, и мы накажем человека сами, — сказали старейшины герцогу. — Город не может выдать того, кого признал гражданином.
— Но он обманул вас!
— Это дело города. Мы не можем отдать гражданина. Никто не будет уважать город, который отдает своих граждан.
— Тогда я пойду на ваш город и возьму свое силой.
— Но может быть, герцог возьмет у нас выкуп?
— Нет. Герцог не возьмет ничего, кроме крови своего обидчика.
— Тогда — война.
— Война.
Раз за разом шло на приступ города закованное в латы феодальное войско. Герцог был богат, к стенам приставляли широкие лестницы, по которым поднималось по три воина в ряд. Герцог был очень могуществен, тысячи работников насыпали вдоль стен города валы, чтобы можно было подняться на уровень стен и метать стрелы в защитников, а потом перекинуть мостики. Десятки защитников города полегли в самые первые дни; собор наполнился гробами.
Не стало подвоза свежей пищи, вода плохая. Начались болезни, люди болели, умирали.
Специальные машины бросали в город камни, горящую паклю, и скоро появилось много раненых. Занимались пожары, от дыма стало нелегко дышать.
И тогда новый гражданин сам пришел в ратушу и предложил: пусть он уйдет и пусть герцог сделает с ним все, что хочет, но пощадит остальной город. Опять весь день и всю ночь заседал Совет самых знатных горожан. Наутро Совет постановил: продолжать войну с герцогом до тех пор, пока герцог не отступится от города или пока в городе есть еще живые люди. А обидчику герцога город запрещает уходить и запрещает отдавать себя во власть герцога. Раз он гражданин, его судьба — в руках города, а никакого не герцога.
Конец рассказывают разный: и что герцог взял город и совершил свою месть. И что герцог города не взял. Называют даже фамилии потомков обидчика герцога, до сих пор здравствующих в Орлеане. Или в Тулузе — есть и такая версия.
