Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим
Дом Гутьерреса был одним из самых высоких и имел удачно расположенный бельведер с беспрепятственным видом на южный горизонт. Антонио ощутил неприятный трепет, и ему стало не по себе при мысли о том, что придется наблюдать за битвой, но его "охватил какой-то необъяснимый порыв, и он вместе с остальными взобрался на башню". Когда они поднялись наверх, то увидели, что все остальные башни Кадиса переполнены людьми, жадно наводящими свои подзорные трубы на Трафальгар.
Битва, в которой, как он знал, сражался его отец, была едва видна на горизонте. С помощью мощной подзорной трубы, вспоминал Антонио, "можно было различить, несмотря на густой дым, отдельные корабли, лишенные мачт, что свидетельствовало о том, что бой начался уже некоторое время назад и что он был жестоким. Но это было все, что можно было узнать, и на этом мое воображение заработало, создавая видения ужаса и разрушения".
Дионисио Алькала Галиано расположил «Багаму» между «Беллерофоном» и «Колоссом» и в течение двух часов вел бой с ними обоими. Французский корабль «Свифтсюр» также сражался с «Колоссом», находясь ближе к нему, в то время как внимание «Беллерофона» было поглощено его длительной борьбой с «Эглем». Примерно в четырнадцать тридцать «Свифтсюр» потерял грот-стеньгу и отдалился от «Колосса» с большей частью замолчавшими орудиями, что позволило тому сосредоточить весь свой огонь на «Багаме». К несчастью для «Багамы», «Эгль» чуть раньше также потерял контакт с «Беллерофоном», и тот теперь тоже сосредоточил весь огонь на корабле Галиано. Каждый из этих английских кораблей находился на расстоянии около ста ярдов от «Багамы», а еще два британских корабля, «Орион» и «Дефайенс», надвигались на «Свифтсюр» и «Эгль». «Багама» оказалась в ужасно опасном положении.
Галиано, который ранее уже был ранен, подумывал о бегстве, как это начали делать другие корабли Объединенного флота, но решил, что если он это сделает, то вся их позиция в центре рухнет. Это было смелое, но фатальное решение, поскольку вскоре после этого на его палубу обрушился град британских книппелей и картечи. Из-за близко пролетевшего ядра из рук Галиано выпала подзорная труба, и он покачнулся. К нему кинулся старшина капитанского катера, чтобы поднять трубу, но когда он передавал её обратно капитану, очередное пушечное ядро разрубило его пополам, обдав Галиано кровью. Мгновением позже еще одно ядро снесло верхнюю часть черепа Галиано. Его люди набросили на тело капитана испанский флаг, и вскоре потеряли присутствие духа.
Такелаж «Багамы» пострадал настолько, что корабль не смог бы спастись бегством, даже если бы захотел. Бизань- и грот-мачта упали, а вода в трюме поднималась. Новый командир, Томас де Рамери, вскоре был ранен, и командование принял Роке Гуручета. Он собрал офицеров на совет, и они решили сдаться. Молоденького гардемарина Алонсо Бутрона — которому погибший Галиано велел ни за что не сдаваться — унесли раненым, а охраняемый им флаг был сбит. Испанцы развесили британские флаги на тех частях корабля, которые были обращены к их противникам. «Колосс» и «Беллерофон» немедленно прекратили огонь по «Багаме». В пределах нескольких минут и на расстоянии в нескольких сотнях ярдов Испания потеряла двух своих самых выдающихся мореплавателей и исследователей — Галиано и Чурруку. В то время как некоторые другие корабли отступили, они с исключительным мужеством сражались до конца, даже несмотря на то, что само это сражение происходило вопреки их здравомыслящим размышлениям.
"Следует признать, что доны сражались в этом бою не хуже французов; и если мореходство и доблесть заслуживают похвалы, то они имеют полное право на таковую в равной степени", — писал Уильям Робинсон, который на «Ревендже» имел личный опыт решительного сопротивления со стороны «Сан-Ильдефонсо» и «Принца Астурийского». Другие испанские корабли, находившиеся в первых рядах, сражались до тех пор, пока не были выведены из строя настолько, что не могли больше вести огонь, и заплатили немалую цену кровью, особенно кровью своих квартердечных офицеров. Обычно уступая в интенсивности орудийного огня, испанцы отстояли национальную честь, несмотря на все свои сомнения в разумности участия в сражении.
Увидев, что на «Багаме» появились британские флаги, капитан «Колосса» Джеймс Моррис переключил внимание на другое. Экипаж французского корабля «Свифтсюр» восстановил контроль над кораблем, и капитан Шарль-Эзеб Л'Опитальер-Виймадрен попытался обстрелять продольным огнем корму «Колосса». Тот отреагировал вовремя. Как писал Моррис, "мы, развернувшись быстрее, получили лишь несколько попаданий из его орудий левого борта, прежде чем дали залп из всех орудий правого борта, который снес его бизань-мачту". В этот момент появился «Орион» Эдварда Кодрингтона.
Кодрингтон приближался к месту сражения и наблюдал за происходящим, решив не открывать огонь до тех пор, пока не окажется достаточно близко, чтобы нанести значительный урон стóящей цели. Он считал, что "поскольку мы были единственным кораблем, не открывавшим еще огонь... мы были единственными людьми, которые могли оценить целостную картину этой грандиозной и ужасной сцены". Она произвела на него такое впечатление, что он позвал всех своих лейтенантов, чтобы они разделили его с ним. Он шел, оставляя слева «Санта-Анну» и «Ройал-Суверен», а справа — скопление полуразбитых кораблей «Тоннант», «Альхесирас», «Монарка» и «Марс». Выстрелы с кораблей обеих сторон "летели на нас, как град", но почти не причиняли вреда. Экипаж был очень дисциплинированным, и только один офицер раздражал Кодрингтона тем, что постоянно надоедал с просьбой открыть огонь.
Когда он подошел к «Свифтсюру», Кодрингтон счел, что наконец-то нашел подходящую жертву для пушек «Ориона», "и, подойдя вплотную к его корме, мы всыпали ему такую дозу, что снесли все три его мачты и заставили его спустить свои флаги. Неоднократно указывая своим людям на бесполезную трату боеприпасов на примере других кораблей, я имел прекрасную возможность убедить их в пользе хладнокровной сдержанности".
Виймадрен на борту «Свифтсюра», несомненно, оценил этот урок: он посчитал, что это был трехдечник, "и поскольку в это время был почти штиль, у него было время выпустить в меня три бортовых залпа, которые сбили мою грот-мачту, снесли гакабортное ограждение, штурвал и опрокинули большую часть орудий на главной палубе". Хирург «Свифтсюра» докладывал о том, что на орлопдеке и даже в трюме больше нет места для раненых. Некоторое время Виймадрен огрызался с нижней орудийной палубы, но вскоре он спустил свой флаг. Когда британцы радостно завопили, французам стало ясно, что день заканчивается поражением.
Кодрингтон поступил именно так, как учил Нельсон — решительно вмешался в бой Джеймса Морриса в тот момент, когда тому была крайне необходима поддержка. На «Колоссе» было 40 убитых и 160 раненых — самые большие потери среди британских кораблей. Когда Моррис разворачивал свой корабль к ветру, упала бизань-мачта. Вряд ли он смог бы внести еще какой-нибудь вклад в сражение, но он уже разгромил три вражеских корабля, и это можно считать лучшим результатом британской стороны.
Нанеся последний удар по «Свифтсюру», Кодрингтон направился к флагманскому кораблю адмирала Гравины «Принцу Астурийскому», решив атаковать его спереди. Но огонь «Дредноута» не позволил «Ориону» приблизиться к испанскому трехдечнику. Поэтому Кодрингтон "вынужден был в течение значительного времени заниматься тем, что всегда вызывает у меня тревогу, — перестрелке на значительном расстоянии, и весь вред, который мы получили, исходил от упомянутого «Принца Астурийского»".
«Принц Астурийский» попытался развернуться так, чтобы иметь возможность обрушить на «Орион» полный бортовой залп. Чтобы избежать этого, Кодрингтон повернул левей, не отвечая на огонь испанцев, но его предыдущие выстрелы нанесли тем серьезный урон. Адмирал Гравина был ранен в левую руку картечью именно от тех выстрелов.
