Александр Куланов - В тени восходящего солнца
...Василий Сергеевич очень много рассказывал о дзюдо всем желающим, популяризировал борьбу. Было видно, что он влюблен в свое дело.
Так прошло два года. Никакой аттестации у нас не было и никаких разрядов нам не присваивалось. Они, по-моему, году в 1935-м только появились... Я как раз тогда окончила институт и осталась в нем работать. Занималась художественной гимнастикой — в те времена очень модными были парады с участием гимнасток. С Ощепковым мы встречались, конечно, где-то в коридорах института, здоровались, но на тренировки я не ходила — было просто некогда.
Это сейчас, наверно, трудно понять, но в том году арестовывали практически каждый день. В ГЦОЛИФКе были расстреляны почти все руководители, включая ректора. Декан нашего факультета Михаил Тимофеевич Окунев тоже был арестован и расстрелян. Многие писали доносы, и мы это знали. Мы с девочками пошли к одной даме в руководстве института и начали доказывать, что Окунев не мог быть врагом народа, на что она мне возразила: «Вы что-то слишком рьяно его защищаете. А может, вы с ним заодно?» Я оказалась на грани ареста, но в ту же ночь была арестована сама эта дама, и меня гроза миновала.
Такие были времена, и поэтому мы, честно говоря, не заметили, что Василий Сергеевич пропал.
Герц Адольфович Крупкин:
Я познакомился с Василием Сергеевичем Ощепковым в начале 1930-х годов, когда мы начали заниматься дзюдо у нас в институте.
Причем произошло это не в институте, а в какой-то милицейской школе, кажется. Где-то на Хитровке (в Центральной высшей школе рабоче-крестьянской милиции, располагавшейся в здании Ивановского монастыря близ Хитровки. —А.К). Он давал там уроки самозащиты милиционерам. Основным учеником Ощепкова и, как мне думается, доверенным лицом, был Николай Галковский. Он был на курс старше меня, то есть выпускался в 1934 году, и в этой самой милицейской школе они преподавали вдвоём, и Галковский ассистировал Ощепкову. Наш курс был первым четырёхгодичным после трехгодичных, и набирали на него только пролетариев, невзирая на возраст, так что сорокалетние студенты были у нас совсем не редкостью. Были даже студенты — ровесники самого Ощепкова — 1890-х годов рождения. Естественно, курс был очень необразованным: с семью классами школы ребят было очень мало. Но это не учитывалось, главное, чтобы был рабоче-крестьянского происхождения. Более того, для неграмотных студентов в институте даже создали ликбез, как ни странно это звучит сегодня.
Я это вам рассказываю не случайно. Сами понимаете, спустя семьдесят лет Ощепкова я помню смутно, но вот впечатления от общения с ним очень живы, и впечатления эти превосходные! Василий Сергеевич даже внешне выделялся в нашем институте: стройный, подтянутый, с ярко выраженной интеллигентностью в облике. Он был роста выше среднего, мощного телосложения, но резкий в движениях — завалить мог любого. Обладал очень большой физической силой. Я отчетливо помню, как он выдергивал меня из ковра в воздух одними руками. Резко делал захват, подсечку — и ты уже летишь в воздухе! Но самое главное, мне кажется, он был очень добрым человеком, исключительно вежливым, никогда никому не грубил и этим резко выделялся на «пролетарском фоне» института. Могу даже сказать, добродушный он был человек. Хотя, естественно, друзьями мы не были и особенно близко не общались.
... До встречи с вами, до тех пор, пока вы не рассказали мне о его судьбе, я был абсолютно уверен, что видел Ощепкова после войны. Помню, шло какое-то собрание в актовом зале. Я его там увидел и даже сказал кому-то об этом: вот, мол, Ощепкова выпустили! Наверно, ошибся...
Приложение 5. Из статьи Б. Кандидова «Церковные шпионы японского империализма»
Церковь, испытанный союзник и орудие всякой реакций и контрреволюции, является для иностранной, в частности японской, разведки одним из резервов ее шпионских и диверсантских «кадров».
В истории японского шпионажа особую роль выполняла и выполняет японская православная церковь, существующая в Японии с 1858 г. Она возникла в результате миссионерской деятельности православных попов, посланных царским правительством в Японию для шпионажа и укрепления влияния российского империализма.
Японское правительство вполне терпимо относилось к этой организации царского шпионажа, так как японские православные попы охотно «совместительствовали» в японской разведке, оказывая и ей свои шпионские услуги.
После победы советской власти их двойная служба окончилась, и они целиком «посвятили» себя японским хозяевам. Начиная с 1917 г. японские православные попы активно борются против советской власти и ведут гнуснейшую контрреволюционную и шпионскую работу.
По заданию епископа Сергия японский православный поп Симон Мий осенью 1917 года поехал в Россию, чтобы установить контакт с всероссийским церковным собором — главным центром антисоветской религиозной организации. Он передал пленуму собора пожелания успеха от японцев, а собор в свою очередь через японского попа приветствовал японскую церковь.
Несколько позже, когда японская военщина уже приступила к оккупации нашего Дальнего Востока, Симон Мий, этот шпион в православной рясе, вместе со своим сообщником, тоже японским попом Павлом Морита, приезжал в Сибирь по поручению японских капиталистов и военной разведки. Выполняя задание японской разведки, эти попы выпустили воззвание, опубликованное в ноябре 1918 года в церковном журнале «Известия по омской епархии». В этом воззвании шпионы заявляли, что они приехали с целью выразить всем православным «сердечное соболезнование» от имени японской церкви, оказать им «посильные услуги» и «послужить делу укрепления дружественных отношений». В какой же форме тогда выражались «дружественные отношения» японских генералов и их «посильные услуги» населению Сибири? Еще в ноябре 1917 года японские крейсера вошли во Владивосток, 5 апреля 1918 года был высажен первый десант, 4 августа—второй десант. «Посильные услуги» японской военщины выразились в отправке стотысячной оккупационной армии, обильно снабженной пушками, снарядами, патронами, бомбами, гранатами.
Свою грабительскую политику интервенции в советской Сибири японская военщина прикрывала лживыми и лицемерными заверениями о своем желании «помочь святым элементам России объединиться против грабителя земли и души — немца—и восстановить на святой Руси мир и порядок».
Сейчас, когда германский и японский фашизм так трогательно подружились и закрепили эту дружбу особым официальным договором, японским генералам, вероятно, даже неприятно вспоминать о том, что устами своих шпионов они не так еще давно называли своих теперешних друзей — немцев — грабителями. Но ни для кого не секрет, что не в немцах было дело, когда японские империалисты пошли вооруженным походом против советской власти. Цель японской оккупации была совершенно определенная и ясная: империалистический грабеж и захват советской Сибири.
В тот период весь аппарат японской православной церкви проводил самую разнообразную антисоветскую и шпионскую работу, а глава миссии епископ Сергий давал тайной полиции сведения о приезжавших в Японию эмигрантах.
Очень многие японские православные церковники были мобилизованы для службы в частях оккупационной армии, действовавшей на территории Дальнего Востока.
Бывший белогвардейский генерал Болдырев, член Уфимской эсеровской директории, посетивший Японию в 1919 году и впоследствии служивший интервентам на Дальнем Востоке, в своих воспоминаниях пишет: «Воспитанники Суррагадайской семинарии, получившие образование за счет миссии... командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где благодаря недурному знанию русского языка оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материка».
В действительности услуги, которые японские церковники оказывали оккупационной армии, выражались не только в «изучении материка», но также в самой разнообразной шпионской деятельности и содействии войскам. Благодаря знанию русского языка и своему церковному званию японские православные попы устанавливали нужные связи, собирали шпионские сведения, активно участвовали в борьбе с партизанским движением, помогали японским генералам в составлении и распространении лицемерных воззваний «о сочувствии». Сам начальник японского генерального штаба генерал Уехара говорил тогда Болдыреву, что в японской оккупационной армии духовенство выполняет «большую работу».
Японские попы участвовали в нападении японских войск на партизанские части 4—5 апреля 1920 года во Владивостоке, Нижне-Уссурийске, Хабаровске и многих других городах. Японские войска при участии попов устраивали в те дни кровавые погромы в рабочих кварталах, убили тысячи рабочих и крестьян Дальнего Востока.
