Павел Курлов - Гибель Императорской России
Последний в разговоре передал мне, что дознание по моему делу генерал-адъютантом Барановым представлено и сдано Государем без всякой резолюции в штаб и что ознакомиться с дознанием я могу через посредство генерала Алексеева. К этому мой собеседник добавил, что он мельком просматривал дело, в котором никаких обвинений против меня не содержится, но общий его тон для меня неблагоприятен.
В тот же вечер генерал Алексеев пригласил меня в военное собрание к обеду и высказал сожаление, что вследствие большого количества работы он не имел возможности ранее меня принять. За обедом он спросил меня о цели приезда и на мою просьбу дать мне для прочтения дознание генерал-адъютанта Баранова заметил, что доложит об этом на следующий день Государю, о результате чего я могу узнать у него после окончания Высочайшего завтрака. Утром я был удивлен, когда гофкурьер передал мне по телефону, что Государь Император приглашает меня к завтраку. Я ответил, что не имел намерения беспокоить Его Императорское Величество просьбой о приеме, а потому приехал без необходимой для этого форменной одежды, на что получил возражение, что к завтраку можно явиться в обыкновенном кителе.
К часу дня я был в палатке, разбитой в саду, куда собрались и другие приглашенные лица. При встрече с генерал-адъютантом Максимовичем и князем Долгоруким я понял, что обязан им этим Высочайшим вниманием, которое, видимо, поразило генерала Алексеева, когда он вошел в палатку. Через несколько минут прибыл Император в сопровождении Наследника. Государь милостиво со мной поздоровался, но ни слова не сказал о моем деле. После завтрака, по обыкновению, Император стал обходить присутствовавших, беседуя с каждым из них в отдельности, но и при этом обходе ко мне не обращался. С большим огорчением подумал я, что доклад генерал-адъютанта Баранова поселил в Монархе неудовольствие по отношению ко мне. Все вышли в сад, и Государь, сопровождаемый английским генералом, шел впереди нас. Вблизи круга, от которого расходилось несколько дорожек, Государь остановился, отпустил своего собеседника, а засим, обернувшись по направлению к остановившейся поодаль группе лиц, в числе которых находился и я, громким голосом произнес:
«Генерал Курлов!»
Я поспешил к Его Величеству, который с милостивой улыбкой сказал, что Он утром отдал приказание начальнику своего штаба выдать мне для просмотра дознание генерал-адъютанта Баранова.
«Зачем оно вам?» — продолжал Государь и, на мой ответ, что по слухам дознание хотя и не содержит никаких обвинений, но заключает в себе общий неблагоприятный для меня отзыв, вследствие чего я желал бы представить Его Величеству мои объяснения, заметил:
«Для Меня эти объяснения не нужны. Я считаю вас совершенно правым и на общие места дела не обратил никакого внимания. Ваши объяснения могут пригодиться разве для истории и архива».
Я высказал, что счастлив услышать такую милостивую оценку моей службы, после чего Государь ответил, что вполне разделяет мое мнение о нежелательности сформирования латышских полков, за противодействие которым меня так много упрекали, и с своей стороны такого сформирования не допустит. Беседу Император закончил выражением милостивого одобрения моей служебной деятельности, которая, по его словам, была такой же, как всегда.
В тот же день я прочел дознание и встретился в нем с знакомым мне тоном моих врагов. Генерал Баранов отмечал мою усиленную работу, категорически отрицал всякое послабление при нарушениях кем бы то ни было лояльности по отношению к нашим войскам и подчеркнул безукоризненную экономию в расходовании казенных денег. Параллельно с этим, по неизвестным мне причинам, указывал, что возникшие против меня инсинуации и выступления в Государственной Думе объясняются господствовавшим в отношении меня предубеждением после убийства П. А. Столыпина, связанного с расходами денег на охрану, не признав необходимым прибавить, что все это всецело опровергнуто. Далее, по вопросу эвакуации он не считался с существом дела и ее фактической обстановкой, а допустил в виде вывода, что я не проявил в ней надлежащей энергии. На характер этого дознания указывают и приведенные в нем случаи кутежей двух из моих чиновников, без упоминания даже о том, были ли эти кутежи мне известны. Между прочим, признав, что я целые дни и ночи посвящал труду, генерал Баранов почему-то добавил, что такое распределение времени отзывалось на редких моих поездках по краю,— но забыл дополнить, что при мне не было должности помощника, который мог бы заменять меня во время отсутствия, а мои поездки останавливали бы всю текущую работу.
Вместе с тем в дознании я нашел один секретный документ, искренно меня порадовавший, — телеграмму великого князя на имя министра внутренних дел князя Щербатова в ответ на его ходатайство об отозвании меня из Риги в августе 1915 года. В этой депеше верховный главнокомандующий сообщил названному министру, что он и главнокомандующий армиями фронта очень довольны моей службой, но что им сделано распоряжение об увольнении меня, раз это признается почему-то необходимым.
Из Могилева я возвратился в Петроград, где исполнял впоследствии отдельные поручения главного начальника военного округа, вроде инспекторских смотров расположенных в Вологде ополченских дружин и центральных учреждений округа.
Этим закончилась моя служба по военному ведомству, и мне пришлось снова вернуться к деятельности по министерству внутренних дел.
XXIII. Мои отношения с А. Д. Протопоповым.
Мои отношения с А. Д. Протопоповым. Его парламентская поездка за границу. Свидание с Вартбургом. Назначение министром внутренних дел. Предложение занять пост его товарища. Мой отказ. Назначение мое состоящим при министре. Поручение выяснить положение продовольственного дела в Петрограде. Временное исполнение обязанностей товарища министра в течение одного месяца. Характеристика Протопопова. Наше разногласие по вопросу о политическом положении государства. Мои планы по этому предмету. Оставление должности и окончательная отставка. Выступления в Государственной Думе и в Государственном Совете. Положение в армии и в высшем обществе. Позиция некоторых из великих князей
В конце лета 1916 года возвратился из-за границы мой старый однополчанин и друг А. Д. Протопопов. При первом же нашем свидании он рассказал мне бывший с ним в Швеции инцидент, который имел в его последующей жизни важное значение и послужил в думских сферах и обществе поводом к обвинению его даже в измене. Я помещаю здесь этот эпизод с его собственных слов, так как он записал его подробности в своей памятной книжке.
По рассказу А. Д. Протопопова, при проезде через Швецию, ему русский посланник в Стокгольме сообщил, что с ним желал бы переговорить на частной почве германский посол. А. Д. Протопопов выразил свое согласие на это свидание, но в назначенном месте встречи он германского посла не застал, а явившийся к нему, как называл его А. Д. Протопопов, советник германского посольства Варбург передал от своего начальника письмо, в котором последний приносил извинение, что не мог прибыть лично для переговоров, так как повредил себе ногу. Разговор носил чисто общий характер, и А. Д. Протопоповым были записаны и вопросы и ответы, из коих нельзя было не прийти к заключению, что все, сказанное А. Д. Протопоповым, носило совершенно корректную форму, а тема о возможности сепаратного мира не была вовсе затронута. Б. В. Штюрмер, занимавший в это время пост министра иностранных дел, признал с своей стороны, что А. Д. Протопоповым не были нарушены ни интересы России, ни ее державный авторитет. Он доложил об этом Государю Императору, который пожелал видеть А. Д. Протопопова и от него лично выслушать подробности парламентской поездки за границу и, в частности, имевшего место в Стокгольме свидания, что и было одной из причин последующего назначения его министром внутренних дел.
А. Д. Протопопов являлся не только центральной фигурой последнего кабинета, но имел выдающееся значение в период подготовлений к русской революции. Вот почему я не могу не остановиться на характеристике этого человека. Мне трудно быть совершенно объективным в оценке моего старого полкового товарища, которого я искренно любил, в особенности теперь, когда он мученической смертью искупил свои, может быть, невольные ошибки.
Все знакомые А. Д. Протопопова согласятся, что он олицетворял собой тип так называемого шармера,— никто не мог ему отказать в уме и таланте. Ведь недаром же он был persona grata Государственной Думы, товарищем председателя которой он был неоднократно избираем громадным большинством! Наконец, та же Дума не нашла в своей среде другого человека, чтобы представить ее при указанной заграничной поездке. Талантливые речи и личное обаяние подтвердили в чужих краях правильность думского избрания. Здесь уместно привести характерный, оставшийся в моей памяти, факт. Выйдя в отставку, после смерти П. А. Столыпина, я лечился в течение нескольких лет у доктора П. А. Бадмаева, в его санатории под Петроградом. Там одно время пользовался лечением и проживал А. Д. Протопопов. Я помню, как часто навещал его, больного, тот самый М. В. Родзянко, который впоследствии, 1 января 1917 года, не подал ему руки в Царском дворце. Он приезжал к А. Д. Протопопову советоваться по каждому мало-мальски серьезному вопросу, возникавшему во время его болезни в Государственной Думе, и даже привозил ему для редакции наиболее важные бумаги.
