Наталья Петрова - Скопин-Шуйский
В начале февраля шведы, наконец, согласились вести переговоры. Послами Скопин отправил в Выборг своего шурина, стольника и воеводу Семена Васильевича Головина, верного ему человека, и дьяка Семена Васильевича Зиновьева, по прозвищу Сыдавный. Его Скопин знал давно — в одном полку под Калугой они осаждали закрывшегося в городе Болотникова, сражались на Пахре, вместе накрепко обороняли Серпуховские ворота в Москве, когда под городом стояли отряды мятежного атамана.
Дьяк, как видел Скопин, себя не щадил, порученное ему дело выполнял добросовестно, иногда с такой выдумкой, что можно было диву даваться, откуда все это в одном человеке, — на него можно было положиться. Впрочем — это Скопин тоже хорошо видел, — при случае он и своей корысти не забывал. Про таких говорят: он и дело сделает и себя не забудет. Посольских одели в добротные шубы, лисьи шапки, на лошадях была богатая сбруя — знали: не только русские, но и свей встречают по одежке. Прихватили послы и подарки…
Переговоры вели в Круглой башне Выборгской крепости. Едва появились шведские представители: Йоран Бойе, член парламента, Арвид Вильдман — комендант Выборга, Отто Мёрнер — комендант Або, Тённе Бранссон — военный советник и секретарь Эрик Олафсон[419] и стороны по протоколу приветствовали друг друга, как сразу возникли недоразумения, чуть не расстроившие начавшиеся переговоры: русские послы не смогли предъявить грамот, подписанных царем. В конце же той грамоты, которую они привезли с собой, комендант Выборга прочитал вслух подпись: «Боярин и воевода князь Михайло Васильевич Скопин».
Шведы, конечно, знали, что Скопин — родственник царя и его «ближний приятель», как указывали в грамотах того времени. В желании самого Василия Шуйского заключить договор тоже сомневаться не приходилось: царь утвердительно ответил на предложения короля Карла[420]. Однако шведам было выгодно потянуть время. Они ухватились за протокол и объявили послам о приостановке переговоров. Таких пауз и заминок возникнет еще немало: Головин и Зиновьев пробудут в Выборге почти месяц.
Русские послы прекрасно понимали, почему шведы тянут время, и потому явились не с пустыми руками: ту наживку, на которую шведская рыбка клюет легко, послы уже приготовили в Новгороде, обсудив возможный ход событий со Скопиным. Во время следующей встречи со шведами инициативу взял в свои руки более опытный и красноречивый дьяк Зиновьев. Он нашел ход, который объяснял отсутствие на руках послов верительных грамот, подписанных царем.
— Явились мы сюда по приказу великого государя царя и великого князя Василия Ивановича, всеа Русии самодержца, и по приказу царского величества боярина и воеводы князя Михайлы Васильевича Шуйского, — громким, хорошо поставленным голосом, которым можно было и на площади перед толпой говорить и давать команду идти на приступ, начал дьяк. — А что грамот за царскою подписью не привезли, — так все дороги нынче до Москвы небезопасны, царских гонцов не раз с грамотами поляки да казаки перехватывали. Посланы мы подтвердить прежний договор, который князь Михайло Васильевич Шуйской с Моншею Мартыновым, посланным короля, в Великом Новгороде учинили. По тому договору обещался король и государь Карл Девятый две тысячи конных и три тысячи добрых пеших людей прислать в наем, да еще сколько сможет своих людей, сверх тех наемных пяти тысяч человек отпустить безденежно, а царь и великий князь Василий Иванович обещался, как ратные люди на рубеж придут, для них еду и питье, корм лошадям готовы будут. — Дьяк перевел дух и продолжил: — А у которых вашего вельможнейшего короля и государя конных людей идучи, лошади падут, или у кого лошадей вовсе не будет, и тем людям мы лошадей дадим. И под наряд, который от рубежа свейские люди с собою везут, тоже обещаемся подводы из Новгорода, сколько сможем, привезти.
— Мы читали этот новгородский документ, — выслушав дьяка, произнес сенатор Бойе. — Подтверждает ли царь и великий князь Василий Иванович, что он будет соблюдать договор 1595 года, подписанный в Тявзине, и не претендовать более на Лифляндскую землю?
К такому вопросу, судя по всему, дьяк был вполне готов, он и бровью не повел.
— Подтверждает! — громко провозгласил он и обвел глазами шведов, сделав паузу, будто для того, чтобы те вполне могли оценить великодушие царя Василия. — И обещает быть заодно с братом своим королем Карлом против короля польского Жыкгимонта. И государю нашему и всему российскому государству без ведома Карла короля с литовским королем и всею литовскою землею не мириться.
Дьяк внимательно посмотрел на советника: тот задумался, затем начал крутить головой, ему хотелось увидеть реакцию своих помощников. Но Зиновьев понимал: тут не должно быть паузы, и добавил то, что волновало русскую сторону:
— Но и королю Карлу бы, без государева ведома и всего Российского государства, с литовским королем также не мириться. А коли нужда будет у свейского короля в людях воинских, то государь наш даст ему ратных людей в помощь столько же, сколько король Карл государю нашему даст.
— Ну, такие времена еще не скоро наступят, когда наш король будет у русских военную помощь просить, — произнес с усмешкой, склонившись к уху сенатора, военный советник Бранссон. Произнес тихо, но так, чтобы дьяк, по всему видно, понимавший по-шведски, понял.
— Мы слышали, — все с той же усмешкой обратился Бранссон к дьяку, — что у царя и великого князя Василия Ивановича казна в Москве пуста. Откуда же он собирается брать деньги для оплаты наемников?
По тому, как дьяк сверкнул глазами в сторону военного советника, было ясно: он уловил смысл сказанного до того, как закончил переводить толмач, и хотел ответить резко: мол, не вашего свейского ума это дело, — но сдержался.
Хотя дипломатическая карьера дворцового дьяка Сыдавного только начиналась, калач он был уже тертый, при дворе Василия Шуйского кого только не повидал: и грузинских князей, приезжавших помощь против турок и персов у русского царя просить, и жадных до чужих земель и денег шляхтичей, и ногайских мурз. И как вести переговоры, хорошо знал: где нужно пообещать, где взять голосом, а где и умом.
— Платить наемным людям будет князь Михаил Васильевич Шуйской по росписи, каковую он в Новгороде сам, своею рукою написал и подписал, — ответил дьяк с достоинством и ловко вынул из рукава кафтана и развернул узкий свиток грамоты. Начал читать:
«На 2000 коней, на месяц всякому по 25 ефимков, всех 50 000 ефимков.
На 3000 человек пеших, по 12 ефимков на месяц, всех 36 000 ефимков.
На большого воеводу на графа, на месяц 5000 ефимков.
Двум воеводам, один у конных, другой у пеших, на месяц 4000 ефимков.
Ротмистром, головам и приказным людем 5000 ефимков.
И всего, воеводам и ротмистром, и головам, и ратным людем конным и пешим, на один месяц найму 100 000 ефимков»[421].
Закончив чтение, дьяк так же ловко, привычным движением свернул свиток и обратился к шведам:
— Мы с собой привезли четыре тысячи восемьсот рублей, чтобы вы ратным людям здесь сразу раздали, в наем их приказано не считать. Как придут ратные люди в Москву, то платить им станут вдвойне.
«Щедро, — подумал военный советник, заерзав на месте. — И плату у царя получат, да еще по дороге жители городов отступное платить будут, чтобы их эти головорезы не ограбили».
Будто прочитав недобрые мысли советника, дьяк Зиновьев вновь заговорил как по писаному:
— А вашим бы ратным людям, какие нашему царю и великому князю Василию Ивановичу на помощь идут, наши церкви и монастыри не разорять и не грабить, над иконами и образами не надругаться, а людей наших, которые за царя Василия стоят, не побивать и не полонить. А которые за ворами были, но добром сдадутся сами, — и тех также не побивать.
— Ну, а тех, которые добром не сдадутся? — спросил, словно уличенный в своих тайных помыслах и тем раздосадованный, военный советник.
— Литовских людей вольно вам побивать и в полон в свою землю забирать. А русских людей, крестьян, в набегах в плен не захватывать и не убивать. А кого из русских служилых людей в деле возьмете, — а они не добьют челом царю нашему, — тех мы выкупить можем[422].
— Солдатам выплатят жалованье, — помолчав, произнес Бойе, когда дьяк завершил свою речь, — а что получит шведский король за оказанную услугу русскому государю?
Стольник Семен Головин кивком головы повелел выйти из палат сопровождавшим их воинам и вступил в переговоры:
— Царь и великий князь Василий Иванович поручил нам передать секретно, что шведскому королю и брату его высокорожденному князю и государю Карлу Девятому готов он передать город Корелу, которую вы зовете Кексгольмом, с уездом.
Шведы переглянулись. За пять тысяч головорезов, собранных со всей Европы, которым русские обязуются платить, Василий Шуйский готов стать союзником в борьбе с поляками, подтвердить наконец Тявзинский договор, отказаться от претензий на Ливонию да к тому же еще отдать Кексгольм? О такой уступке можно было только мечтать. Похоже, пришло время для исполнения заветных желаний шведской короны.
