Александр Путятин - Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг.
Показательно и поведение Гермогена в июне 1610 года, когда в Москву привели плененного в Волоколамске Филарета. Не забудем, что на тот момент это — «воровской патриарх»! Враг и соперник Гермогена, контролировавший из Тушина половину российского духовенства. Кто-то увидел бы в этом лишь сказочную возможность для расправы. Нет человека — нет проблемы! Но Гермоген поступил по-другому. Он сумел найти политическую конструкцию, в которой вчерашний враг стал его преданным и верным союзником. Легко догадаться, что основой соглашения не могло стать выдвижение Михаила Романова запасным претендентом на трон. Ведь в вопросе о царском венце Филарета могло устроить лишь первое место! А что, если… Давайте предположим, что два патриарха не только ликвидировали раскол церкви, но и договорились о совместном выдвижении кандидата в цари. Имело ли смысл в таком случае заявлять о его притязаниях на трон в осажденной врагами Москве? В условиях, когда организовать честные выборы практически невозможно?! Да, бесспорно! Претендент должен обсуждаться в народе, быть на слуху. Без публичности выборы не выиграть! Но нужно ли в этих условиях показывать все, стоящие за его спиной, силы и ресурсы?.. Ни в коем случае! Пусть лучше плетется в хвосте — так безопаснее.
Уже потом, когда ничего нельзя было сделать, поляки обвиняли Филарета, что он тайно сговорился с Гермогеном не пускать Владислава на российский трон. Мол, задачей старшего Романова было сорвать подписание договора с Сигизмундом, а Гермоген «имался всех людей к тому приводить, чтобы сына его Михаила на царство посадити»{128}. В доказательство королевские прознатчики приводили свидетельство некоего Федора Погожего, который в расспросе на Москве «весь злой завод и совет Филарета выписал»{129}. Может, это обычная клевета? Желание огульно обвинить старшего Романова? Вряд ли… Скорее можно поверить, что договоренность между патриархами была на самом деле. И что «объединенная церковная партия» не только выдвинула своим кандидатом юного Михаила, но и разработала план по продвижению его в цари. Вероятнее всего, Гермоген с Филаретом обменялись при этом всеми возможными клятвами и гарантиями. Именно тогда старший Романов, основной автор и сторонник «тушинской» идеи о призвании на трон Владислава, вдруг превратился в главного противника Сигизмунда на переговорах. Находясь в лагере врага, Филарет понимал, что недаром рискует жизнью, и верил — Гермоген не подведет.
Конечно, прямых и явных доказательств «сговора двух патриархов» найти, скорее всего, не удастся. Но в русло этой теории хорошо укладываются многие странности следующих трех лет российской истории. Впрочем, возмущаться закулисной игрой церковных иерархов может лишь тот, кому неизвестно, как вели себя лидеры Семибоярщины. В рядах этого думского правительства преобладала знать литовского происхождения. Бояре, имевшие родственников в Речи Посполитой, невольно сравнивали свое положение с роскошной и беззаботной жизнью, которую вели польские сенаторы. И в глубине души эти русские аристократы были совсем не против подчинения страны Сигизмунду.
Формально Семибоярщина должна была лишь обеспечить честные выборы царя. Распоряжаться троном ей никто не уполномачивал. Однако думскую комиссию это не остановило. Когда 22 июня в предместьях Москвы появились войска Жолкевского, Мстиславский выехал на переговоры с гетманом. Одновременно бояре вели диалог с Сапегой, убеждая его оставить «вора» и возвращаться на родину. «Сапежцам» показали грамоты, в которых Жолкевский утверждал, будто его солдаты пришли защищать Москву от Лжедмитрия II. Однако «воры» не испугались. 2 августа отряды Сапеги начали штурм Серпуховских ворот. Жолкевский сразу объявил о нейтралитете. Приступы шли один за другим. Во время третьей атаки воевода Валуев, наплевав на приказы Жолкевского, атаковал с фланга рвущихся в город поляков. «Сапежцы», не ожидавшие удара, обратились в бегство. После этого переговоры возобновились. 16 августа 1610 года Семибоярщина согласовала с Жолкевским условия избрания Владислава на российский престол. Гермоген в последний момент настоял, чтобы в договор вставили пункт о предварительном крещении королевича в православие.
По требованию патриарха были существенно скорректированы и другие важные условия соглашения. В первоначальном проекте Жолкевского все обещания поляков давались сначала от имени короля, а потом уже от Владислава. Решение спорных вопросов и вовсе откладывалось до той поры, когда Сигизмунд сам «будет на Москве». Вычистив из текста все оговорки об участии короля, Гермоген позаботился о том, чтобы возможность занять московский трон осталась лишь за Владиславом и только после его перехода в православие. Таким образом, в случае соблюдения сторонами договора полностью снималась опасность поглощения России Речью Посполитой. Католик Сигизмунд не мог занять русский трон, а православный Владислав — претендовать на польскую корону.
Таким образом, этот раунд дипломатического поединка остался за Гермогеном. Однако мало вставить в договор выгодные для России условия, гораздо труднее было добиться их утверждения Сигизмундом. Учитывая «шаткость» русской знати, патриарх не без оснований подозревал, что отправленные под Смоленск послы легко могут променять интересы страны на свои личные выгоды. Собственно, на такой вариант указывали все действия Семибоярщины. Не дожидаясь письменного согласия Сигизмунда, не имея никаких гарантий от Жолкевского, боярские правители организовали присягу королевичу. В этих условиях некоторые из верных Москве городов стали тайно ссылаться с Лжедмитрием II, желая перейти на его сторону. Самозванец их жителям по-прежнему не нравился, но, когда речь зашла о вере, люди предпочли православного «царька» католику Владиславу.
Если раньше армия Лжедмитрия II была нужна Жолкевскому как дополнительная угроза русской столице, то после присяги москвичей королевичу ситуация изменилась. К тому же гетману привезли новые инструкции от Сигизмунда III. Король недвусмысленно требовал, чтобы Россия подчинялась ему, а не сыну. Жолкевский попал в трудное положение. Объявить русским об изменении условий — нечего и думать! Такая весть легко могла объединить московских патриотов с казаками Лжедмитрия. К тому же король не прислал денег для наемников, которые из-за задержек жалованья уже начинали волноваться. Средства на оплату «войска» могла дать только Москва. А потому ссориться с боярским правительством гетман не стал. Вместо этого он решил «задушить Россию в дружеских объятиях».
27 августа войска Жолкевского и Мстиславского окружили стан самозванца. «Сапежцы» перешли на сторону короля, а Лжедмитрий II с Мариной бежали к Калуге в сопровождении атамана Заруцкого и донских казаков. Устранив угрозу столице, гетман стал настаивать на быстрейшей отправке дипломатической миссии к королю. Жолкевский добился, чтобы главным послом Семибоярщина назначила Василия Голицына. Высшим духовным лицом, представляющим интересы церкви, по просьбе гетмана и с согласия Гермогена стал Филарет Романов. Всего в составе посольства выехало пять членов Думы, 42 дворянина из 34 городов, много купцов, священников и других московских «чинов». Жолкевский постарался отправить под Смоленск самых активных российских политиков. Поскольку от новых, еще неизвестных русским требований Сигизмунд отступать не собирался, эти люди должны были стать заложниками, обеспечивающими лояльность оставшихся в Москве родственников.
Не все послы изъявляли готовность спорить с королем за интересы страны. Даже глава миссии, князь Василий Голицын, однажды прилюдно заявил Гермогену: он и другие бояре станут, конечно же, просить, чтобы Владислав крестился в православную веру, «но если его величество королевич и не согласится на это… волен Бог да государь: если мы ему уже крест целовали, то ему нами и править»{130}. Однако своеволие дипломатов не было в России чем-то исключительным. И от него в Москве давно уже придумали «противоядие»: подробный наказ, где заранее оговаривались все обсуждаемые вопросы и пределы возможных уступок. Такую инструкцию от имени патриарха, бояр и всех чинов Российского государства получили послы и на этот раз. В первой же статье наказа было написано, что Владислав должен креститься еще под Смоленском, во второй — чтобы королевич там же порвал отношения с римским папой, в третьей — чтобы россияне, пожелавшие перейти из православия в католицизм, казнились смертью. Кроме этого Владислав обязался прийти в Москву с малой свитой, писаться русским царским титулом, жениться на православной девице и так далее…
Характерно, что «спорить о вере» на переговорах послам запрещалось. Столь же категорично звучал и пункт о территориальных изменениях — говорить на эту тему наказ не дозволял. По остальным вопросам уступки были невелики: к примеру, жениться Владиславу разрешались и на иностранке, если удастся согласовать ее кандидатуру с патриархом и Думой. Жолкевский понимал, конечно, что столь жесткие инструкции чреваты серьезным конфликтом в будущем. Но он надеялся, что к тому времени, как возникнет проблема, Кремль уже займут польские войска. И тогда, используя грубую силу, можно будет заставить бояр изменить посольский наказ.
![Александр Широкорад - Давний спор славян. Россия. Польша. Литва [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/217250/217250.jpg)
